— Да-а, обломался ты, Дергайкин! — загоготал Павка.

— Все! Послабление режима закончилось, — захихикал Назаров. — Как вы его вообще одного в наши края отпустили?

— Сенечка просился в тишине пожить, — развела руками Светлана. — Подумать! Кто же знал, что он тут так хорошо устроится?

Назаров захохотал, а Арсений, еле сдерживаясь, глянул на него пристально и осведомился ехидно:

— А ты уже все деревни объехал, Аркадий Васильевич? А то гляди, в своей избушке и заночуешь в Назарово. А там небось даже дров нету.

— Пора, пора, — спохватился участковый и, наскоро засунув в рот разлапистый кусок груздя, заторопился к стоявшему поблизости квадроциклу, оседлал его и умчался прочь.

Павка задумчиво глянул ему вслед и пробормотал недовольно:

— И так понятно, зачем турист этот на Кобыльем ошивался. Зачем по деревням мотаться? Пустая трата времени.

— Такой регламент, — пожал плечами Гаранин. — Все версии отрабатывают.

— Версия на самом деле одна, — насупился Павка. — Аркашка важничает и хочет показать, что не зря штаны в кабинете просиживает. Потом отчитаются, что предотвратили попытку взлома и что-нибудь про доблестного Бабая, установившего крепкие замки.

Гаранин ничего не ответил, лишь скривился.

— Вот я и говорю, что пока губернатор меры не примет, можем все потерять…

— Ты еще Министерство культуры всуе припомни, — хмыкнул Арсений и серьезно добавил: — Коли болтать меньше да добросовестно работать, то и сами справимся. И чужаков близко не подпускать…

Свете очень хотелось узнать про тайны Приозерного края, и она уже открыла рот, чтобы осведомиться у Гаранина. Но после такой отповеди передумала. И высвободившись из кольца Гаранинских рук, шагнула к Олеське, пытавшейся бросить снежок за шиворот одному из мальчишек.

— А давайте сделаем снежную бабу, — предложила детям. И попробовала слепить снежный шар. Но снег, рыхлый и пушистый от мороза, рассыпался в руках.

— Тогда ангелы! — провозгласила Света и, упав в снег, принялась энергично водить руками, а потом протянула ладонь Гаранину. Он потянул ее, помогая подняться, и с удивлением уставился на фигуру с крыльями, отпечатавшуюся на снегу. Дети тотчас последовали примеру его «жены». И даже Люба не удержалась и, пропустив для здоровья три мензурочки и тем самым выйдя из образа суровой барыни, плюхнулась в снег. Павка с Гараниным помогли ей встать. А потом принялись рассматривать образовавшиеся фигуры: три маленьких и две взрослых.

Света вполуха слушала разговоры мужчин и, сняв варежки, сжимала в руках комочек снега. Потом, дождавшись, когда он подтает, добавляла еще и еще, пока не набрался небольшой шар. Затем еще два. Она составила их один на другой рядом с деревом и выложила на миниатюрном белом личике черными мелкими веточками ротик, нос и глаза.

— Как думаешь, кукленок, — на ухо Свете пробасил Гаранин, когда она отошла в сторону и, словно скульптор, залюбовалась своей работой. — Как думаешь, — повторил он, прижимаясь к ней сзади, — баба тоже человек?

Строптивая лялька вывернулась из его объятий и бросила свирепый взгляд.

— Конечно! — фыркнула она, отталкивая его. — Женоненавистник!

— Тогда я отправлю в передачу «Очевидное-невероятное» письмо, что неподалеку от Курыгино обитает снежный человек, — заржал Гаранин.

Света, поняв, что ее разыграли, звонко расхохоталась. Ее смех, такой заразительный и чарующий, передался детям и Любе, а затем и Пашке.

— Хорошая женщина, — отсмеявшись, признал тот. — Я тебя заклинаю, Сеня, не упусти ее.

Гаранин из упрямства сморщил нос и, стукнув друга по плечу, бросил небрежно:

— Я тебе, Павлентий, не долбаный лебедь-однолюб.

Он собрался добавить еще пару гадких эпитетов про женский пол и тяжкую мужскую долю, когда, повернувшись вполоборота, заметил, что, воспользовавшись неразберихой, Олеська сама залезла в санки и пытается столкнуть их с горы. Она, усевшись на самый край, упрямо перебирала тоненькими ножками, обутыми в розовые сапоги. Но тщетно!

Девочке пришлось бы просидеть на горе еще долго, но в этот момент от поляны, где поселилась снежная баба, рванул Витька, а за ним Данька. И добежав одновременно до края горки, резко толкнули вниз массивную крашеную спинку. Тяжелые деревянные сани с железными полозьями, разгоняясь, заскользили вниз, напугав Олеську. Она закричала от страха, повернулась, ища помощи у взрослых, одновременно пытаясь тормозить ногами. Гаранин, увидев, как Света стремительно бросилась догонять злосчастные санки, рванул следом, надеясь лишь в самом конце горки поймать и санки, и Олеську. Он прекрасно понимал, что ничего страшного произойти просто не может. Сани заедут в сугроб, и, вероятно, сама Олеська окажется по горло в снегу. Подумаешь!

Но девчонка почему-то продолжала голосить и тормозить ногами. Испугалась высокой горки? Гаранин понятия не имел, что на нее нашло. А раздумывать было некогда. Сани на бугорке вильнули в сторону и, перевернувшись, боком заехали в снежную стену наста.

«Ну и хорошо», — про себя хмыкнул Арсений, втайне радуясь, что не придется бежать до конца горки. Он замешкался на половине пути, раздумывая, повернуть обратно или все-таки помочь Свете вытащить Олеську из сугроба, когда услышал плач, неутешный и надрывный.

«Наверное, нога под полозья попала, — испугался Гаранин, проклиная в душе дурацкую затею с санками. — И что теперь делать? Куда бежать с перебитой ногой? В Зарецк мчаться?»

Он даже рассердился на свою неуемную подругу, пригласившую Олеську на горку.

— Вечно все не слава богу», — пробормотал он себе под нос, вспоминая, как Марина постоянно попадала в какие-то нелепые ситуации. А подбежав и склонившись над девочкой рядом со Светой, увидел покореженный полозьями сапог.

— Что с ногой? — рявкнул испугавшись.

— Цела. Крови нет, — пробормотала Света, доставая из испорченной обувки Олеськину ступню и деловито ее ощупывая.

— Где болит, малыш? — попыталась отвлечь Олеську от плача.

— Нигд-е-е, — затянула та. — Сапожки жалко! Меня теперь Сеня поругает! Это его сапоги-и-и!

— Ты теперь в розовом фигуряешь? — хмыкнул сзади подошедший Павка и расхохотался.

— Не стану я тебя ругать, — пробормотал Гаранин. — Вот только новые купить не получится. В Крушинино забрали последнюю пару.

Девочка всхлипнула горько. Арсений, потянув ее за руку, одним движением закинул Олеську себе на спину.

— Держись, — приказал он. — Погуляли и хватит. Теперь придется тебе в ободранных сапогах ходить. Ну хоть одна радость, испорченную обувку Надька не пропьет.

Олеся горестно вздохнула, словно всем печальным видом говоря: «Плавали, знаем!», а потом завоображала, оказавшись за спиной Гаранина, и показала мальчишкам язык.

Уже попивая чай у Надежды и слушая ее причитания по поводу сапог, Арсению вдруг пришло в голову, что, если бы не лялька, фиг бы он отправился кататься на волокуше, да еще и с Олеськой. И про сапоги даже поинтересоваться не додумался бы, справедливо полагая, что прошлой осенью купил новые. Гаранин перевел взгляд на Свету, рассматривающую испорченную обувку вместе с Олеськой. Он уже собрался осведомиться, что они затевают, когда в избу ввалились жившие по соседству Генка с Петькой и потребовали налить по чарочке. За компанию пригубил и сам Гаранин. Надежда предложила Свете, показывая на бутылку:

— Будешь?

— Нет, — отмахнулась та.

— Значит, повезешь нас домой, — принял решение Гаранин.

— Тут нет ГАИ, милый, — деланно улыбнулась она.

— Зато у тебя есть инстинкт самосохранения, — хмыкнул Арсений и добавил едко: — Ты ж вроде долго со стритрейсером жила. Неужели нет желания погонять?

Света почувствовала, что еще минута — и она его ударит. Но пришлось сдержаться. Из-за заплаканной Олеськи и трех пар сальных глаз, наблюдающих за ней с любопытством.

— У меня-то он есть, — процедила Светлана, — а у тебя, похоже, совсем отсутствует!

Гаранин подскочил к ней и при всех впился в губы поцелуем, а потом, усевшись на деревянную лавку около стола, принялся обсуждать с мужиками, как правильно строить ледовые ловушки для рыбы. Света немного поиграла с Олеськой в куклы, а потом задремала, сомлев от выпитого чая с травами и жарко натопленной печи.

Она проснулась от хриплого шепота Гаранина, водившего по ее лицу кончиком ее собственной косы.

— Просыпайся, маленькая. Домой пора.

— Вон как его проняло, — хмыкнул Генка, кивая лысой башкой на входную дверь, за которой только что скрылись Гаранин и Света.

— Ну говорят же, что жена, — кивнул Петька и потер заросшую щеку. — Он даже когда с Маринкой гулеванил, таким веселым не был.

— И в церквушке не целовался, — скривился Генка. — Вот тут его слабое место. Баба эта!

— Ну и что? — отмахнулся Петька. — Может, добрее станет, а?

— Сомневаюсь, — пробурчал Генка и покосился на окно, из которого прекрасно просматривался двор, Надежда в накинутом на плечи тулупчике и Олеська, прыгающая вокруг Светланы, в старых латаных валенках.

— Украсть ее надо, — яростно прошептал Генка, махнув рукой в сторону окна. — И потребовать выкуп.

— Кого украсть? — пьяненько изумился Петька и на всякий случай уточнил: — Олеську?

— Околеську, твою мать, — ругнулся Генка в нетерпении. — Светлану эту. Арсений тогда точно шелковым станет.

Глава 9

— А сапоги Олеськины зачем прихватила? — удивился Гаранин, показывая на кулек с детской обувкой. — Они теперь никуда не денутся. Драные Надька точно не пропьет.

— Даже и не подумала об этом, — отрезала Света, разуваясь, и сразу прошла на кухню, а оттуда в зал. Гаранин, как привязанный, поплелся следом. Помог снять комбинезон, заодно и облапив его обладательницу.