— Не-а, — мотнул головой Михеич. — Какой там запал? Девка эта мне в дочки годится, — замотал он головой, а про себя подумал, что коли не ему, так Бесу. Но вслух говорить ничего не стал. Не те люди, не то время.

— Просто Дергайкины — они все психованные. Вот дед Сенькин мог ни с чего драку затеять. Я и беспокоюсь. Девчонка-то не местная, всех тонкостей не знает.

— А почему Гаранин — Дергайкин? — изумился Серега.

— Так у нас, у местных, у всех по две фамилии. Одна семейная, а вторая — по деревне. Вот я, например, Молотков, а по деревне — Михеев. А Гаранины — Дергайкины, а Надька из Курыгино — по паспорту Ивашова, а по деревне — Соболева, а Назаров, наш участковый…

— Ладно, мы поняли, — отмахнулся Игорь. — По деревне — значит в честь той деревни, откуда родом.

— Не всегда. Необъяснимо это…

— Прикольно, — хмыкнул Серега и кивнул в сторону пирога. — Сьешь еще кусочек, Дмитрий Николаевич. А когда Михеич аккуратно переложил в блюдце румяную выпечку, заметил лениво:

— Вон участковому нашему меньше повезло. У нас даже печенье закончилось. Пришлось его курагой и изюмом угощать.

— А что там с расследованием? — вскинулся Михеич. — Ничего он вам не рассказывал?

— Говорит, Москва к себе дело забирает. Замерший пряник служил в МВД. Вот его руководство и хочет самолично разобраться в случившемся.

— Да-а, — протянул Михеич. — Выходит, жмурик с Кобыльего до высоких чинов дослужился, а ума не нажил…

Хозяева расхохотались. Разговор плавно перешел на новый заказ. Середа с Бойко долго рядили, сколько им нужно крупы и сахара, а когда Михеич откланялся и понесся по склону вниз, Серега плюхнулся в свое кресло и невзначай бросил:

— О девке начальству когда докладывать будем?

— Погоди, — отмахнулся Игорь. — У Сени нашего баб, как у дурня фантиков. Давай еще понаблюдаем. Может, скоро уедет…

— Ну да, — поморщился Серега. — А то там работы прибавится. Придется копать информацию: кто такая и откуда?

— Не придется, — заметил напарник, кивая на окно. И оба соглядатая уставились на избу Гаранина, около которой остановилась ревущая «Ямаха». Девушка вышла из избы и уселась за спиной Арсения. Вездеход резко тронулся с места и как ошпаренный помчался в сторону Крушинина.

— Не вынесла душа поэта, — хмыкнул Игорь. — Видать, в Зарецк повез куколку.

— С чего ты взял? — не понял Сергей.

— У нее рюкзак за плечами, — скривился напарник и указал на розово-синее пятно на спине пассажирки. — И оба они какие-то напряженные. Разругались, наверное.

Арсений вырулил на замершую гладь озера и в приливе безотчетной злости поднял вверх руку с распрямленным средним пальцем.

— Нам с тобой привет, — заметив Гаранинский «фак», хмыкнул Игорь Бойко и добавил смеясь: — Точно голубки расплевались.

Гаранин чувствовал, как внутри него поднимается буря и неистово клокочет гнев. Сто раз, пока ехали до Крушинина, хотелось повернуть обратно. Зацеловать строптивую ляльку. Объяснить, что она не права.

«Да и что такого я сказал, что она обиделась? — бурчал про себя Сеня. — Подумаешь, графиня — герцогиня! На твое место, девочка, завсегда найдется другая. Один спать не буду!»

Он бросил вездеход около лавки Михеича и, покосившись недобро на Свету, велел:

— Пойдем, машина в соседнем дворе припаркована.

— Я могу и на автобусе, — пробормотала Света и посмотрела упрямо.

— Верю, — осклабился Гаранин. — Просто хочу убедиться, что ты уехала, а не запрыгнула в постель к кому-нибудь из местных.

— Убедись, — холодно согласилась она. — Можешь даже билет купить. Разрешаю.

— Спасибо, — огрызнулся он, ненавидя надменный тон высокомерной девицы. И куда, скажите, куда подевалась компанейская красотка? Ласковая и добродушная? Когда, в какой момент ей на смену пришла эта фурия?

Естественно, Гаранин знал, что облажался. Не стоило разговаривать со Светой в пренебрежительном тоне. И насмехаться тоже не стоило. Можно было извиниться. И девчонка ждала от него хоть слово раскаяния. Но напрасно. Сеня Гаранин никогда ни перед кем не извинялся и учиться этому не хотел. После ухода Михеича он попытался вести себя как и прежде, до ссоры, но ничего не вышло.

— Ты ведешь себя неуместно, — равнодушно заметила Света и не позволила ему залезть к ней под свитер.

— Поучи меня, приблуда маленькая, — пробурчал он недовольно и с удивлением заметил, как она резко встала с дивана и принялась складывать в рюкзак свои пожитки, а потом вежливо, очень вежливо попросила:

— Отвези меня в Крушинино, пожалуйста!

И вот теперь, мчась в Зарецк во весь опор, Гаранин жалел, что не бросил дежурное «прости», а встал в позу. Жалел, что не удержал после. Не рассмешил, не зацеловал. Он покосился на Свету, сидевшую рядом с закрытыми глазами и не сказавшую за всю поездку ни единого слова.

«Нашлась королева красоты, — мысленно фыркнул Гаранин. — Так и в бараний рог согнет, а я и не замечу!»

— Когда твой поезд прибывает? — уточнил он, не собираясь долго околачиваться на вокзале.

— Мне любой подходит в южном направлении, — устало прошелестела она одними губами. — Кажется, через два часа будет…

— Почему в южном? — насторожился Гаранин. — Тебе вроде в Москву надо.

— Я сама разберусь, куда мне нужно, — пробормотала Света. — Твое дело купить билет.

— Не бойся, дорогая, тут не останешься, — хмыкнул он.

Она отвернулась к окну и замолчала до самого Зарецка. Да и к чему слова? Сегодня Гаранин — в булку ранен — хамит, а завтра бить начнет.

«Пусть остается в своей деревне и воет на луну», — мысленно рассердилась Света, не думая сдаваться. Она отбросила прочь все думки и переживания об Арсении и сосредоточилась на дальнейших планах. «Кто виноват?» и «Что делать?»- два извечно русских вопроса. И если на первый ответов пока не находилось, то на второй — сколько угодно. Естественно, приняв решение вернуться домой, она полностью надеялась на крестного. Витя Пахомов покричит, погневается, а потом все равно обогреет и спрячет. Конечно, о возвращении в Бордо пока придется забыть, но там, в южном городе детства, искать ее вряд ли станут, тем более что по всем документам она после покушения на Митяя сразу улетела в Москву. Да и сам крестный собирался на пару дней заскочить в родной город. Сердце заколотилось от радости, стоило только подумать о встрече с ворчливым Пахомовым, сумасбродной Линой и строгой бабушкой Раей.

«Спрячусь где-нибудь и затаюсь как мышь в норе, — мысленно пообещала она Витьке, но на всякий случай решила позвонить ему, когда поезд тронется. — Или… — Света задумалась, — Лучше когда проедем Вологду».

Гаранин, припарковав черный Мицубиси Л-200 около входа в вокзал, сгоряча хлопнул дверью. Потом, достав рюкзак с заднего сидения, подождал, когда из высокой машины самостоятельно выберется Света, и, закинув лялькину котомку на плечо, деловито пошел к кассам. До прихода поезда оставалось каких-то минут пятнадцать. Оказавшись около заветного окошечка, Арсений выжидательно посмотрел на Свету.

— Одно место в СВ-вагоне до Сочи, — не поморщившись, сообщила она.

Гаранин на автомате повторил информацию кассирше и расплатился, зачарованно наблюдая, как Света протягивает в окошко паспорт и забирает билет.

— Вот и все, — тихо проговорила она.

— Еще нет, — недовольно хмыкнул Арсений, засунув руки в карманы штанов. — До перрона провожу.

Она передернула плечом, давая понять, что это лишнее. Оставаться с Гараниным еще десять минут ей не хотелось. Лучше одной. А потом в купе улечься на полку и спать до самого Города.

«Это я хорошо придумала взять билет до Сочи», — отметила она про себя, вспоминая, как давным-давно, сразу после смерти папы, они с матерью вернулись в родной город, а всем врали, что находятся в Сочи. И правильно делали!

— Зачем тебе в Сочи? — словно прочитав ее мысли, недовольно осведомился Гаранин.

— В любой непонятной ситуации едем на Черное море, — передернула она плечом, будто давая понять, что пояснений не последует.

«Из Кемерово, конечно, ближний свет», — едко отметил про себя Арсений, а вслух ничего не сказал. Не успел. Серо-красный поезд, похожий на гигантского червя, медленно скользил вдоль перрона.

Света дернулась и принялась следить взглядом, где именно остановится седьмой вагон.

— Ну вот и все, — пробормотала она, когда поезд остановился. — Счастливо оставаться.

И подумав, что невежливо вот так уйти, не помирившись, протянула руку.

— Спасибо!

Гаранин, взяв ее ладонь в свою, на миг ощутил, что стоит на распутье. Отпустит Светкину руку — и жизнь потеряет смысл. Закончится в прямом и переносном смысле слова. Он почувствовал дикую безысходность, понимая, что не должен, не может ее отпустить. Не сейчас, твою мать…

— А поцеловать на прощанье? — улыбнулся он, лихорадочно прикидывая, как ее удержать.

Света приподнялась на носки и, выдав на лице жалкое подобие улыбки, едва-едва прикоснулась губами к его щеке.

— Не так, — рыкнул Арсений и сгреб девчонку в объятия. — Все не так!

Он накрыл ее губы своими, а потом пробормотал чуть слышно:

— Не уезжай, пожалуйста!

— Уже слишком поздно, — пролепетала она, не двигаясь. Лишь кивнула в сторону поезда. — Мне пора.

— Провались оно пропадом, Света — пробурчал Гаранин. — Я не умею просить прощения. Иногда мелю всякую гадость и пошлости, но не уезжай, слышишь? Я научусь… Прости меня! Еще ведь не поздно, понимаешь?

Она воззрилась на него глазами, полными слез, и мотнула головой в сторону своего седьмого вагона и проводницы, застывшей столбиком около двери.

— Не хочу тебя отпускать. И если… ну в общем, давай позвоним, кто там тебя ждет в Сочи, и объясним, что ты не приедешь, — старался уговорить Свету Гаранин.