Ника Муратова - Дом у янтарной сосны

Однако эта жизнь не заинтересовала его. Через полтора года он нашел более близких по духу друзей – вольных художников. Тех, что пишут картины на бульварах, когда захочется, подрабатывают на настенных разрисовках и спускают деньги на выпивку и прекрасных женщин на общих тусовках. Обитали они в подвале старого дома близ одного из вокзалов, а покровительствовал этой уличной богеме некий Гриша Линько. Он распределял подфартившую работу, и он же решал, что делать с доходами. Гриша умудрялся не ущемлять свободу своих подопечных, и авторитет его оставался нерушимым. Там Саша прижился быстро, и ему довольно долго удавалось сохранять место «своего в доску» парня. Звали его теперь Алекс.

О родителях он не вспоминал, хотя несколько раз видел мельком и отца, и мать, но успел скрыться. Матери он с самого начала отправил письмо, где сообщал, чтобы она не искала его, что он уехал на Север и не вернется. Когда он видел ее в последний раз, она сильно постарела, шла нетвердой походкой и вообще была словно не в себе. Увидь она Сашку, она бы и не узнала своего сына в длинноволосом парне со спадающими на глаза кудрями, одетом в потертые джинсы и линялую футболку. Слишком не вязался образ хиппи с огрубевшими манерами и развязной речью с милым домашним мальчиком в белой рубашечке, каким Алекс когда-то был.

А потом случилась большая драка. Кто начал первым и в чем была причина – после не помнил никто. Но драка случилась масштабная. Повышибав друг другу мозги в душном накуренном кабаке, большая часть компании угодила в ментовскую, часть – на кладбище, а часть – в больницу. Алекс очнулся с тяжелой травмой головы в Склифе и долгое время по кусочкам собирал в памяти всю свою жизнь. Сложив в единое целое двадцать прожитых лет, Алекс понял, что пора начинать новый этап. Свою порцию уроков жизни и свободы он получил, уже никто не посмеет обозвать его домашним хлюпиком, но в двадцать лет этого уже недостаточно для самоутверждения.

– Давай, парень, садись рядом, угощайся.

Сосед по палате, немолодой грузный мужчина с седыми волосами, поставил тарелку с яблоками и апельсинами на стул и установил его посередине палаты.

– Давай, давай, не стесняйся.

Соседа, видимо, подселили, пока Алекс сдавал анализы. А куда, интересно, дели бывшего, киргиза с рассеченной губой? Неужели так быстро выписали? Впрочем, он за все время по-русски ни слова не сказал, так что Алекс с ним и не общался. Этот выглядел слишком прилично для отделения, куда попадали в основном «неблагополучные» пациенты.

– Спасибо, не хочу, – буркнул Алекс и отвернулся к стене.

– Что же мне теперь – одному эту гору поедать? Нет, друг, я и так толстый. К тому же меня все еще тошнит после сотрясения, а ты, я смотрю, на поправку идешь.

– Откуда вы знаете?

– Видно. Давно здесь?

– Да уж неделю.

– И что, никто не навещает?

– Некому.

– Сирота?

– Вроде того.

Сосед внимательно посмотрел на Алекса и покачал головой.

– Вроде того, значит. Понятно, понятно. Ну так что, давай знакомиться? Антон Петрович Ковальчук.

– Алекс.

– Алексей?

– Нет, – отрезал Алекс. – Не Алексей, не Александр, не Саша и не Шурик. Именно Алекс.

– Ну, хорошо, Алекс. А дальше?

– Нет никакого «дальше».

– Сбежав из дому, фамилию забыл прихватить?

Алекс встрепенулся:

– Что?

– Да ладно тебе. У тебя же лицо – открытая книга. Все можно прочесть без труда. Захотел свободы, сбежал, а теперь вот плоды свободы пожинаешь, так?

Алекс молчал.

– Ну да мне дела нет, что там у тебя в жизни происходит. А вот трапезу разделить я всегда рад. Ну, чего упираешься?

Алекс нехотя сел на кровати и протянул руку к фруктам. Откусил яблоко, залюбовался сочной пенкой, выступившей на белой мякоти. Дядька ему нравился. Лицо хорошее. Уж за это время он научился разбираться в лицах.

– Ты здесь с чем – боевое ранение?

– Угумс. – Алекс звонко хрустел яблоком. – А вы?

– Глупость несусветная. Упал с лестницы. Как неосторожный ребенок. Потерял сознание, меня срочно сюда приволокли.

– Я уже выписываюсь скоро, – сказал Алекс. – Говорят, хватит мне койку здесь занимать.

– Да я тоже долго не задержусь. Надеюсь. Вроде ничего страшного. А ты чем вообще занимаешься?

– Кто? Я? – Алекс немного смутился. – Художник.

– Да ну? – почему-то радостно удивился Антон Петрович. – Рисуешь, значит? В студии или где?

– Ну, у нас с ребятами есть студия, – нехотя ответил Алекс. – Но не знаю, вернусь ли туда. А так работаю по мелочи, на заказ или просто для себя пишу, а потом продаю.

– Как-то ты без энтузиазма об этом говоришь. Обычно художник горит своей работой.

– Вы так хорошо знаете художников? – усмехнулся Алекс.

Ковальчук неопределенно пожал плечами.

– Да я рисую больше для заработка. Рисую-то ерунду всякую – пейзажики, портреты, не мое это.

– А что – твое?

– Сам не знаю. Да какая разница – деньгу приносит, и хорошо.

– Значит, после выписки в студию ты не вернешься. Дома у тебя, как такового, наверное, нет?

– А вам-то что? – ощетинился Алекс. – Чего вы вообще меня все выспрашиваете?

– Да просто из любопытства.

– А я вам не зверушка в зоопарке, которую из любопытства рассматривают! И вообще, я спать хочу.

Алекс демонстративно отвернулся к стене и накрылся одеялом по самые уши. Но спать не хотелось. Действительно, куда он собирается возвращаться? Студию разгромили, ребята все разбежались, после той истории долго еще никого не соберешь под одну крышу. Время хиппи, наркотиков и свободного творчества закончилось. Гриша убит. Тусовка из подвальной студии разбита на мелкие кусочки. С голоду он, конечно, не помрет, в руках есть ремесло, которое худо-бедно прокормит. Но где жить? Шастать по чужим пристанищам надоело. И вообще потянуло на нормальную жизнь. Чтобы просыпаться в своей чистой постели, принимать душ и пить кофе за чистым столом. Бунтарский дух получил сатисфакцию за годы тюрьмы под маминой опекой, и теперь Алекс Гуров находился в сбалансированном состоянии – бродяжная юность компенсировала мимозное детство, и можно было начинать с чистого листа. Без сожалений о сделанном или несделанном. Можно было даже вернуться домой, но это значило изменить своим принципам, признать поражение. Не хотелось проходить через то, от чего он так долго бежал. Другой вариант – отец. Если попытаться найти его, то он поддержит, может приютить. Хотя бы на время. А потом... А что потом, Алекс не имел ни малейшего представления.

Он услышал, как открылась дверь в палату и медсестра сахарным голосом проворковала:

– Антон Петрович, вы уж простите за задержку, но палату только-только освободили. Сейчас там приберемся и сразу же вас переселим.

– Спасибо, милая. Я, как видите, готов.

– Гуров, а вам забыли взять еще один анализ. Придется пройти в процедурную, пока медсестра еще не ушла.

Тон обращения к Алексу был уже другим, но все равно сладким. Внешность Алекса компенсировала все то сомнительное, что стояло за его прибытием в клинику. Из херувимчика Сашеньки вырос красавец-парень. Высокий, с тонким, аристократичным телосложением, с золотистыми кудрями, обрамлявшими голубоглазое лицо с чертами греческого бога. Девчонки не могли сдержать вздоха умиления, когда видели его. Алекс почему-то всегда немного смущался эффекта, который производил на женский пол. Сам он в своей внешности ничего особенного не видел, кроме высокого роста. Так ведь это есть у каждого третьего! Ему всегда казалось, что его внешности не хватает мужественности испанского мачо, но девушек этот факт, видимо, не волновал.

– Подойду, – буркнул он в стену.

– Сейчас надо подойти, а то закроют процедурную. Проводить?

– Сам справлюсь.

Он всунул босые ноги в тапочки и зашаркал в процедурную в противоположном конце коридора. Когда вернулся, соседа уже не было. Его перевели в одноместную палату, куда обычно помещали только по особому указанию заведующего отделением.

«Оно и видно, что шишка какая-то, – подумал Алекс. – И чего я на него окрысился? Нормальный мужик. Или я просто разучился общаться с нормальными людьми? Нет, Алекс, пора с этим завязывать. Пора возвращать крышу на место. Еще одна такая передряга, и можно коньки отдать. А жить хочется».

Вечером того же дня Ковальчук пригласил его на чай.

– Ты уж извини, что одного тебя оставил, – сказал он. – Просто жена сразу договорилась, что меня в одноместную положат, а места не было, вот и поместили к тебе, подождать, пока освободят палату. Зато можем друг к другу в гости теперь ходить. И я тебе храпом мешать не буду.

Алекс кивнул, ощущая себя идиотом, оттого что согласился прийти. Было некомфортно, он не знал, о чем говорить.

– Интересно было бы услышать твою историю, – сказал Ковальчук как бы между прочим. – У тебя хорошие манеры, да и вообще чувствуется, что ты получил неплохое образование, но почему-то тщательно маскируешься под шпану.

– Я и есть шпана. С художественным уклоном.

– Ну, не хочешь говорить – дело хозяйское. А я, представь, тоже из среды искусства. Занимаюсь дизайном интерьера. У меня своя фирма, и еще преподаю в Художественно-промышленном университете имени Строганова. Не слышал?

– О вас?

– Нет, – засмеялся Ковальчук, – об университете.

– Слышал.

– Поступать не пробовал?

– Нет. Мне уже двадцать лет. И школу я толком не закончил, какой там поступать.

– Хм. – Ковальчук задумался. Потом достал сумку и стал вытаскивать оттуда разные папки. – Если тебе любопытно, покажу, чем занимаюсь. Все равно делать нечего!

Он извлек несколько набросков, где был схематично изображен коттедж снаружи и изнутри.

– Нравится? Что скажешь? Ты же художник, у тебя должно быть чутье на такие вещи.

Алекс сначала взглянул лишь мельком, как бы из вежливости, но потом присмотрелся повнимательнее.