Когда ты пришел около одиннадцати вечера, я занималась ужином. Радио изливалось какой-то зажигательной песней одной из моих конкуренток. Но у тебя на кухне в твоей футболке и нелепом переднике, перепачканная мукой, я не была королевой чартов и топовых треков. Поэтому я просто наслаждалась дивным голосом и позитивным мотивом.

Сказать, что ты был удивлен – не сказать ничего.

– Ущипните меня.

– Какого черта так рано! Ты сказал, что придешь в полночь.

Ты рассмеялся.

– Я сказал приблизительно.

Я направила в твою сторону нож и игриво прошипела:

– Теперь мне придется тебя убить.

– Мне все равно никто не поверит.

– И то правда.

– Ну и? Что здесь происходит?

– Готовлю ужин.

– И что это?

– Пицца.

– Ты ведь просто ее заказала, да?

– Нет.

– Разогреваешь из морозилки.

– Если ты хотел меня оскорбить, у тебя это почти получилось.

Над кухней прокатился твой смех, басовитый, глубокий. Я обратила внимание, что, когда ты смеялся, оголялись верхние клыки. Ты напомнил мне кота.

– Тесто для пиццы нужно делать самому. Иначе это просто хлебная лепешка с начинкой.

Ты внимательно наблюдал за мной. С восхищением смотрел, как я раскатываю тонкое эластичное тесто и ловко раскручиваю его подобно лучшим пиццайоло1. Я приготовила соус из томатов, чеснока, базилика и орегано. Подумав, щедро добавила черного перца. Смазала тесто соусом, небрежно разложила начинку и посыпала целой горой тертого сыра. Когда первая пицца отправилась в духовку, ты нарушил тишину.

– Никогда бы не подумал, что ты умеешь готовить.

Я хитро улыбнулась, раскладывая начинку на следующий пласт теста. На меня нахлынула ностальгия.

– Когда я работала в приюте, иногда баловала детей домашней стряпней. То, что готовили в столовой, было редкостной гадостью. Когда оставались время и силы, я старалась готовить. Хотя бы немного. Поварихи были недовольны, дети потом совсем не хотели есть то, что им положено.

– Ты работала в детском приюте?

Я задумчиво покивала.

– Несколько лет после колледжа. Вечерами пела в баре. Сейчас та дыра в Орегоне делает себе неплохую рекламу на моем имени. Давно я об этом не вспоминала. А раньше знала каждого ребенка по имени, знала его прошлое. Проверяла детей, которых взяли в семью. Я играла с мальчиками в войну, а девочкам делала разные прически и рассказывала сказки со счастливым концом.

Неожиданно слезы защипали глаза. Я резко отвернулась к окну и обхватила себя за плечи. Ты тихо подошел и обнял меня сзади.

– Я так скучаю по ней.

– По кому-то из детей?

– По той, кем я была тогда.

– Ты и сейчас – она.

– Ее давно уже нет. Она мертва, и это я убила ее. Намеренно. Шаг за шагом. Отрезая частичку за частичкой. Господи, почему я тебе все это рассказываю?

Я со злостью утерла глаза.

– Можешь рассказывать все, что угодно. Если хочешь.

Я оттолкнула тебя.

– Не хочу. Ты и так знаешь слишком много. Надоело говорить обо мне. Все вокруг только и говорят, что обо мне. Лучше ты расскажи о себе.

– Сначала я хочу есть.

– Черт! Духовка!

Обжигаясь, я вытащила противень из печи, парой движений разрезала пиццу на кусочки и положила тебе в тарелку.

– Ну, пробуй. Только честно. Ты же не дети, которые вкуснее горохового пюре ничего не ели.

Ты начал расхваливать мои кулинарные таланты, и я ударила тебя полотенцем.

Мы сидели на кухне до самого рассвета, ты много рассказывал о себе, а я слушала в пол-уха, просто наслаждаясь тем, что мир не крутится вокруг меня. Твоя жизнь была такой обычной, такой предсказуемой, что я умирала от зависти. Ты общался со мной как с равной себе – как с обычным человеком из народа, и это тоже заставляло меня страдать от счастья.

Я провела в твоем доме четыре дня, не снимая твоей футболки, целуя тебя, если захочется. Мы спали в обнимку, но ты вел себя до отвращения деликатно.

Мой побег от реальности удался. Я совершенно забыла, кто я, откуда, и как здесь оказалась. Будто всегда была в этой квартире, даже до твоего появления. Но игры не могут длиться вечно.

Одним утром ты был в душе, а я варила кофе. Не знаю, зачем, включила небольшой телевизор, и с экрана на меня тут же уставилось слишком знакомое и в то же время слишком чужое лицо. Мое собственное. Светские новости вопили о моей пропаже. О том, как мой муж явился на вечеринку в честь моего дня рождения с расцарапанным лицом и без меня. В эфире появился и он сам. С жалобными глазками молил меня вернуться, молил всех, кто может что-то знать, сообщить ему или в полицию. Обещал огромное вознаграждение.

Это же шанс все изменить, я могла начать все заново. Такой была первая мысль. Но запись с одного из концертов, где я сияла и вводила толпу в бешеный экстаз, заставила меня передумать. Будто та я повернулась ко мне и сказала:

– Ради этого ты карабкалась? Чтобы остаться прозябать на этой крошечной кухне? Стоит ли оно того?

Я огляделась и не поняла, что это вообще было за наваждение? Где я? Что за мужчина в душе? Почему я готовлю ему? Все происходящее показалось мне абсурдным.

Швырнув кулинарную лопатку прямо на пол, я рванула в комнату, схватила свое платье, быстро переоделась и, не сказав тебе ни слова, просто исчезла из твоего дома.

Я не думала о том, что ты почувствуешь. Считала, что тебе и так слишком повезло. Окунувшись с головой в свою «идеальную» жизнь, я напрочь забыла о тебе и твоей квартире.

Пиарщики уговорили нас с мужем не разводиться. Но скандал с моим исчезновением уже вовсю жевали СМИ, и мы не упустили этот шанс повысить интерес к нашей персоне. Мы ходили по разным ток-шоу, держась за руки, рассказывали, как стойко переносим непростой период в отношениях, и чему учимся друг у друга. Выходя из студии, отодвигались друг от друга на расстояние вытянутой руки, и разговаривали лишь по делу. На бесконечных вечеринках и презентациях мы смотрели влюбленными глазами, но за этой искусной игрой сверкала алыми искрами моя ненависть и плескались волны его абсолютного равнодушия. Иногда по пьяни занимались сексом, чтобы сбросить это напряжение, которым были заполнены апартаменты, а наутро снова не разговаривали, отправляя по почте план совместных мероприятий. Я в основном была на выступлениях, репетициях, готовилась к туру по штатам, почти не думала о том, что происходит в моей жизни. Я пахала до отключки, выматывала танцоров и бэк-вокалистов, требовала искать лучшие песни.

Тур начинался в Сан-Франциско. Мы приехали туда за неделю до первого концерта, чтобы привыкнуть к сцене, погулять по красивому городу и набраться сил перед месяцами без передышки. В первый вечер там я взяла машину напрокат и колесила по городу. Ничто не цепляло мой взгляд. Я была одна, трезва, слушала тишину. Внезапно мысли унесли меня на три месяца назад, к нашей с тобой встрече. У меня перехватило дыхание. Я повернула машину в аэропорт.

Ближайший рейс в Нью-Йорк был лишь утром, а я была уверена, что за ночь передумаю. Отвалив неадекватно огромную сумму, я перехватила чартер и улетела.

Когда я стучала в твою дверь, готова поклясться, мое сердце затаилось. Ты распахнул дверь. В одних джинсах, с сигаретой в одной руке и бутылкой виски в другой.

– Черт. Ты мне уже мерещишься.

– Не впервые?

– Так четко и реально впервые.

Не спрашивая разрешения, я вошла в квартиру, походя забрала у тебя бутылку. Повернулась к тебе, сделала обжигающий глоток.

– Ну, рассказывай, как часто ты меня видишь. И что это за видения?

Я медленно прогуливалась по комнатам, будто в поисках того, что изменилось. Или в поисках присутствия девушки.

– Видел тебя в каком-то шоу. С мужем. Можете сойти за счастливую пару. На минуту.

– Не веришь в это?

Я по-хозяйски уселась на диван и закинула ноги на журнальный столик.

– Кто-то вообще верит?

– Что, плохо получается?

– Хуже некуда. Видно, что ты его на дух не выносишь.

– А тебе-то что?

Ты оторопел от вопроса.

– Зачем ты здесь?

Я пожала плечами, оглядывая комнату, на секунду задержав взгляд на тебе.

– Если честно, не знаю. Вообще-то я сейчас должна быть на репетиции. У меня через несколько дней концерт в Сан-Франциско. Потом буду колесить и выступать. Выступать и колесить. Нон-стоп.

– Ты, когда выступаешь. И ты, когда находишься здесь. Два разных человека.

– Потому что это не я.

– Какая именно?

Я развела руками, показывая, что говорю о той, кто сидит перед тобой.

– Мне кажется, наоборот.

– Ты ни хрена не знаешь обо мне. Не делай вид, что можешь меня понять.

– Вдруг у меня получилось бы.

– Слушай, я здесь не для этого. Твои душеспасительные беседы мне не нужны.

Ты подошел, склонился надо мной очень близко, уперев руки в спинку дивана. Долго изучал мое лицо, глаза, губы.

– Зачем ты здесь?

– Я захотела оказаться здесь. И прилетела.

– Ни черта не понимаю. Ты прилетела из Сан-Франциско? Для чего?

– Не знаю я, черт побери! – закричала я тебе в лицо.

Ты не шелохнулся, но я почувствовала, как напряглись все твои мышцы. Сама я, словно пробежала марафон, тяжело задышала. Пара минут тишины, всего пара дюймов между нашими губами. И вот я, не выдержав, преодолела это нестерпимое расстояние и поцеловала тебя. А ты – меня. Ты не понимал, какого черта происходит, почему я так веду себя, почему снова оказалась на твоем пороге и в твоих руках. Но одно было предельно ясно. Ты стал мне близок, чем-то зацепил мою душу, а я зацепила тебя. Не один раз в ссорах я говорила, что тебя привлекло лишь то, что я знаменита до неприличия. Но я всегда знала, что это не так. Может, я и возвращалась раз за разом, надеясь понять, что именно заставляло тебя принимать меня.

В ту ночь ты был моим на диване, в душе, в кровати, пока я не уснула под утро на твоем плече. А ты снова не спал, гладил меня по волосам и что-то нашептывал. Не помню ни слова. Но помню, что никогда не видела таких сладких снов, как тогда. Днем ты ушел за кофе, а я снова сбежала. Я никогда не прощалась, просто испарялась, заставляя нас обоих думать, что лишь приснилась тебе.