Взяв себя в руки, я негромко возразила:

– Эдуард Алексеевич, это черновики. Отчет готов, я как раз собиралась в кабинет Марии Дмитриевны, чтобы отдать работу лично ей.

Эдуард замялся.

– Гм, понятно, – пробормотал он, хмурясь. Бросив взгляд на притихшего Ивана, потом на меня, Эдик направился к дверям, крикнув напоследок: – Работайте, хватит разглядывать фотографии всяких неудачников!

За ним закрылась дверь, и я негромко выругалась.

– Ты честно все сделала? – изумился Иван.

Я покачала головой:

– Но ты мне поможешь, верно? Ты только что меня подставил.

Иван замялся, стыдливо опустив глаза.

Я не держала зла: друг боялся потерять хорошее место и упустить возможности для развития карьеры. Выслуживание – одна из обязанностей в его должности. К большому сожалению.

***

И все-таки Иван гений. Не прошло и двадцати минут, как он, довольно улыбаясь, протягивал мне папку с готовым отчетом. А ведь я должна была сделать отчет на выходных, но я думала только о Константине и о том, как не сорваться и не начать искать его в социальных сетях. Я работаю уже не так усердно – минус в шкалу знакомства. А плюсов все равно больше.

– Как мне тебя благодарить? – спросила я, буквально сияя от счастья. – Сначала помог с Коэном, теперь с работой…

– Не стоит, – Иван заулыбался, показывая на щеках ямочки. – Хотя если приз спора – шоколад, я жду плитку у себя на столе.

– Спора? – переспросила я.

– Так и знал, что ты наврала, Воронцова! – Иван сложил руки на мускулистой груди. – Но ты будешь умолять меня простить тебя позже, когда доставишь Марии документы и избежишь очередных упреков Эдуарда.

– Я, получается, Красная шапочка! – хихикнула я. – Как бы доставить документы, чтобы по дороге не съел волк, а в домике, то есть в кабинете, не притаилась замаскированная под бабушку волчиха?

Под веселый гогот Ивана я выскользнула из нашего кабинета и направилась к кабинету Марии, поправляя блузку и моля Всевышнего, чтобы начальницы не было на месте и я тихо положила документы ей на стол.

Но моим надеждам не суждено было сбыться. Чем ближе я подходила к кабинету, тем отчетливее слышались голоса за дверью. Если войду сейчас, избегу фразы: «Воронцова, вас можно ждать вечность. Неужели так трудно сделать работу вовремя? Вы задумывались, как будете жить, если потеряете свое место?», но тогда обязательно наткнусь на фразы: «Воронцова, вас учили стучаться? Неужели ваше воспитание настолько убогое, что вы не можете подождать несколько минут?!»

Так и не найдя верного решения, я притаилась у двери. В кабинете находились двое, как я поняла по голосам – Мария и Эдуард. Главные люди в компании. Их беседа увлекла меня и поразила настолько, что я напрочь забыла о правилах никогда не вторгаться в частную жизнь начальников.

– Маш… – голос Эдуарда взволновано дрожал, хотя Ковалев пытался говорить спокойно и тихо.

– Что? – откликнулась та. Ее каблуки стучали по паркету, видимо, женщина ходила кругами. Я отчетливо видела, словно не было двери, как скривились от недовольства ее губы в неизменно красной помаде: начальница всегда так делала, когда кто-то ее злил. – Эдик, чего хотел?

Я изумленно подняла брови. Начальница и подчиненный позволяют переходить друг с другом на «ты»? А как же профессиональная этика? Не роман ли у них случаем?

– Тебя шокирует эта новость, – уверял Эдуард.

Прислонившись ухом к двери, я старалась не дышать.

– Ну и? Хватит интриги, – нетерпеливо отозвалась Мария.

– Коэн. Он вернулся в город.

Повисла пауза. Щека жутко болела от двери кабинета, но я продолжала стоять, наплевав на риск быть пойманной и униженной. Они говорили о Константине! Что они хотят с ним сделать? Наказать за то, что бросил их? Или чего похуже…

– Костя? Что он делает в Москве? – зашипела Мария.

– Понятия не имею! – с обидой воскликнул Эдуард и вновь перешел на заговорщицкий шепот: – Он не захотел со мной разговаривать. И он ни за что не вернется. Упрямый придурок. – Ковалев досадливо зацокал языком.

– Ты же понимаешь, что это необходимо исправить? – притворно-сладким голосом спросила Мария. – Он ускользнул от нас однажды, я не позволю ему одурачить меня снова. Да, контракт закончен, но мы можем заставить Костю заключить новый.

На несколько секунд за дверью кабинета повисло молчание, нарушаемое лишь жужжанием кондиционера.

– Он не хочет слушать тебя? – задумчиво поинтересовалась Мария.

– Именно, – согласился Эдуард. – И компания «Пейнт» ему совсем не нужна.

– Я знаю, что ему нужно. Меня он послушает.

Блин, блин, блин, самое время исчезнуть. И как можно скорее. Но только я сделала шаг назад, из кабинета выбежала Мария, обматывая вокруг шеи пестрый шарф. Начальница шла так быстро, что чудом не врезалась в меня внушительной грудью и не снесла меня с ног. В последнюю минуту я успела отскочить к стене, при этом выронив документы.

Мария идет к Косте? Мозаика из увиденного в интернете, услышанного от Ивана и подслушанного от этой парочки никак не собиралось в цельную, логичную картинку. Что общего может быть у Константина и Марии? Почему она так уверена, что художник послушает ее и вернется в компанию? Зачем он в таком случае сбегал? Для чего вернулся? Сплошные вопросы кружили голову, но одно я знала точно: чтобы решить головоломку, мне нужно поговорить с Константином.

Я собиралась последовать за Марией, не беря во внимание то, что сейчас разгар рабочего дня. Впервые за долгие месяцы пустоты меня заинтересовало что-то, кроме работы. Чувствую себя Шерлоком Холмсом и Робином Гудом в одном лице. Я не позволю им вновь одурачить Костю!

Но меня остановил высокий голос с ленивой интонацией:

– Лучше поздно, чем никогда. Верно, Воронцова? И как давно вы здесь стоите? Знаете, я могу с полной уверенностью предположить, что вы подслушивали мою беседу с Марией Дмитриевной. Не будете отрицать? Или посмотрим видео с камер наблюдения?

Я застыла, не в силах обернуться.

Мне конец.

Константин

Ну и утречко. Меня разбудил стук в дверь. Если честно, «стук» – мягко сказано, правильнее сказать, в дверь барабанили. А дверь-то железная, оттого звон разлетался по лофту неприятным звоном.

Не до конца проснувшись, я слетел с кровати и, глотнув красного полусладкого из открытой бутылки, поплелся искать одежду. В голове стоял туман: я не привык вставать рано, учитывая мой образ жизни, а три часа дня – это рано. Взлохматив волосы, я попытался вспомнить, во сколько лег спать. Вчера я впервые рисовал, поэтому ночь будто бы стерлась из памяти. Холст, карандаш, вдохновение, вино – все, что я помнил.

Надев спортивные штаны, я не отыскал чистую футболку и отправился на встречу незваному гостю. Плевать, что я с голым торсом – пусть любуется. Интересно, кто мог прийти? Никому из знакомых я не говорил, что вернулся в столицу и поселился на чердаке многоэтажного дома.

Новая квартира мне более чем нравилась. Пока я путешествовал, то побывал в сотнях мест и жил в разных квартирах, но нигде не чувствовал творческий подъем и уют. А в Москве, до так называемого «бегства», обитал в просторной многокомнатной квартире с дорогим ремонтом и видом на Красную площадь. Любой был бы счастлив, но я казался себе в королевских условиях самозванцем. Я, подписав контракт, год жил чужой жизнью коммерчески успешного художника.

Скромный лофт, в котором я поселился теперь, достался мне за мизерные деньги и нравился гораздо больше. Я обустроил помещение под свой вкус: двуспальный матрас на полу, низкие тумбочки, барная стойка вместо стола, пара столешниц и табуреток, ржавый холодильник и давно неиспользованная плита – вот и вся моя квартира, не считая дверей в маленькую ванную комнату и на крышу. Я разбросал везде холсты, краски, кисточки, карандаши и другие сокровища художника.

В такой атмосфере я чувствовал комфорт; процитирую Эйнштейна: «Только дурак нуждается в порядке – гений господствует над хаосом». К тому же квартира находилась на окраине города, недалеко от моего любимого парка с прудом, а на крышу можно было выйти без проблем, чтобы перекурить или посмотреть на редкие для столицы звезды. Я сразу полюбил это место.

Кому понадобилось тревожить меня? В таком состоянии я никому не был рад. Голова раскалывалась, страшно считать выпитые за выходной бутылки. Я не алкоголик (все алкоголики так говорят, но я умел остановиться), дело в том, что все воскресенье меня преследовал образ Яны. Сначала я сопротивлялся, набрасывал от скуки ее черты и бросал карандаши в дальний угол комнаты: я ненавидел рисовать по памяти, мне необходимы живые эмоции. И я долго искал информацию о Яне. Безрезультатно – я не знал ее фамилию. Ей же, если бы она захотела, найти меня удалось бы проще. «Яна», «рекламное агентство», «девушка» не дало никаких результатов. Но вряд ли Яна искала меня. Я злился, рисовал, снова злился, а образы сероглазой брюнетки приходили в голову, словно яркие видения. В итоге я решил заглушить непонятное состояние алкоголем. Авось, Яна покинет мои мысли. Я редко пил, поэтому на пару бутылок организм отреагировал особенно бурно. А Яну я так и не забыл.

Потирая глаза и спотыкаясь, я достиг двери, в которую не переставали колотить. И не уходят же! Дверь во всю стену, из железа, поддалась не с первого раза. Я шагнул в коридор и тут же прикрыл лицо ладонью, чтобы не испепелить незваного гостя взглядом, будто я Медуза Горгона.

– Мать вашу, неужели человек не имеет право на отдых в собственном доме?! – проворчал я, убирая руку от лица. – Что вам надо?!

– В собственном доме, Костик? Хм... Мило звучит. Но твой дом не здесь.

Когда я посмотрел на гостя… гостью, то слабо спросил:

– Мария?