Я не ожидал, да и не хотел ее видеть. Хотя, чему я удивляюсь, Эдуард не отличался молчаливостью, а благодаря связям сотрудники компании «Пейнт» могли найти меня даже в канализации. Только осторожность, частое перемещение и поддельные документы спасали меня от таких визитов, пока я не принял решение вернуться в Москву. Я был готов к встрече с руководством «Пейнт» и жалел только о том, в каком виде Мария застала меня: сонный, небритый, полуголый, с похмелья.

Годы никак не повлияли на Марию. Она по-прежнему была красива и сексуальна, пленяла ароматом дорогих духов, томным взглядом карих глаз и внушительным декольте. Черные волосы кудрями спадали с ее плеч, а короткое красное платье подчеркивало привлекательные изгибы тела. Образ соблазнительны дополняли высокие сапоги, белоснежное пальто и шелковый шарф. Принарядилась для встречи со мной? Это разозлило. Неужели за четыре года она не могла найти нового мальчика, который…

– Эдуард не ошибся, – Мария улыбнулась, разговаривая со мной, как и всегда, медовым голосом. – Годы не изменили тебя, если только сделали горячее. – Она посмотрела на мой голый торс, и я пожалел, что не нашел футболку. – Ты словно дорогое вино, да, Костик? – Мария без приглашения прошла в квартиру, за ней тянулся шлейф «Гуччи» и лжи.

– Меня зовут Константин, – сказал я, пытаясь не реагировать на широкий вырез ее платья. – Это мое полное имя, и я предпочитаю, чтобы меня называли именно так. Зачем ты пришла?

– Ну, не злись, – Мария надула губы, на миг она стала чертовски милой, а я вспомнил, за что полюбил ее… когда-то… очень давно. – Я здесь, ты здесь. Какая разница, что будет потом?

– Большая, – отрезал я, попятившись назад.

И ей совести хватает приходить ко мне! Флиртовать со мной! После всего…

– Мне казалось, я ясно выразил в разговоре с Эдуардом свое мнение по поводу компании «Пейнт».

– Я не Эдуард.

– Это видно, – без тени улыбки я смотрел на гостью. – У него хватило мозгов понять и исчезнуть. Чего ты хочешь? Чтобы я трахнул тебя? – Я выплюнул слова, вздрогнув. Никогда прежде я не осмеливался разговаривать с Марией в подобном тоне. «Костя» боготворил эту женщину, и сейчас от нее не ускользнули перемены.

– И все-таки ты другой…

– Да, я поумнел.

Мария огляделась, желая присесть, но садиться, кроме матраса и пары ободранных табуретов, было некуда, а это явно ниже ее королевского достоинства. Вздохнув, Мария улыбнулась, а в ее глазах появился недобрый огонек.

– Что ты несешь?! – возмущенно воскликнула она. – «Трахнуть». Где ты жил последние четыре года? В притоне?

– Разве я не прав? – скрестив руки на груди, парировал я. – По-моему, этим мы и занимались: я трахал тебя, а ты – мою душу.

– Что ж, верно, – без прежнего кокетства сказала Мария. – Ты поумнел.

– Держу пари, Эдуард сказал «нет». Ну? Испробуем мою кровать?

Холод в моем голосе не вязался с пожаром в сердце. Пять лет назад я так сильно полюбил Марию, что теперь ненависть была всепоглощающей, отравляя мой талант, а также мое настоящее и, вероятно, мое будущее. Мария заставила юношу-художника повзрослеть и стать мужчиной-творцом, она хотела, чтобы я был похож на нее – мечтал о деньгах и власти, – а я сопротивлялся и выбрал лучше сгореть, чем погаснуть. Я стал свободным, но ненависть не отпускала, потому свобода была горькой. Одиночество, отчаянье, боль – это убивало. Спасет ли кто-нибудь мою душу?

– Константин, я хочу, чтобы ты вернулся в «Пейнт». – Покладистый тон и флирт окончательно уступили деловому тону, Мария перестала скрывать, что вновь собирается меня использовать. Она говорила об этом прямо и серьезно: – Мы терпим убытки, мне даже пришлось открыть другую фирму – рекламное агентство.

Я скривил губы и посмотрел ей в глаза. Она серьезно?

– Я серьезно.

– Убирайся, – я устало покачал головой и поднял с пола бутылку красного вина. – Я серьезно.

Мария смерила меня взглядом, каким одаривают неразумных детей. Она до сих пор считала: я никуда не денусь и ничего без нее не смогу. Что ж, я приехал чтобы доказать, как она ошибается.

Мария, вопреки моим желаниям, отправилась в иную от выхода сторону – к холсту с новым рисунком.

– Эдуард предупреждал, что ты поведешь себя, будто подросток, но я хочу, чтобы ты подумал над моим предложением, – мягко стелила Мария. Я слушал ее, а внутри росло горькое отчаянье. – Мы можем пересмотреть условия, дать тебе больше свободы. Подумай хорошенько, что ты теряешь… вновь. – Она, подобно морской сирене, сладко пропела: – Деньги, возможности, славу и… меня.

Я открыл рот, чтобы послать ее к черту, но Мария вцепилась длинными пальцами с красным маникюром в холст и изумленно выдохнула:

– Это же… Это…

– Никто, – наконец отлепив ноги от пола, перебил я, подбегая к холсту. Вырвав рисунок из рук Марии, я чуть не порвал его. А потом окончательно разозлился и прохрипел сквозь зубы: – Мне не нужно ничего из предложенного тобой. Уходи, или я выставлю тебя отсюда силой.

Но Мария словно забыла о цели своего визита. Ее взгляд был прикован к портрету в моих руках. К портрету Яны. Получилась зарисовка, черновик, но он был… настоящим. Я вновь смог впустить жизнь в простой лист бумаги. Через столько лет. Страшно представить, каким станет портрет, когда я нарисую его в присутствии Яны. Очередной шедевр от Коэна. И я понял по заинтересованному взгляду Марии, что она увидела потенциал в новой работе. А потенциал для нее – равно кругленькая сумма.

– Это же Воронцова, – вдруг сказала Мария, чем поставила меня в тупик. Оказывается, дело было не только в деньгах. Мария возмущенно спросила: – Ты знаком с этой девчонкой?!

– Что? – переспросил я.

Мария знает Яну? Нет. Откуда?

– Яна Воронцова. Почему ты нарисовал ее?

– Какая разница? – пошел я в атаку. Винтики в мозгу крутились, пытаясь выстроить логическую связь всего этого безумия. – Тебе-то что?

Мария не ответила. Ее губы исказила недобрая ухмылка.

– Ничего, – она улыбнулась. – Красивая работа. Красивая девушка. Я даю тебе время подумать, Константин. Сделай правильный выбор.

Развернувшись на каблуках, Мария покинула мою квартиру.

А я стоял с рисунком в руках и отказывался верить в то, что у Яны и Марии есть что-то общее. Яна не может быть такой. Я, конечно, много раз ошибался в людях, но Яна…

– Черт! – выругался я.

Элементарно! Все было подстроено! Яна работала на Марию и решила выслужиться – офисная марионетка. Но Яна умная, она не действовала в лоб, как Эдуард, а заинтересовала меня и проникла в мои мысли, чтобы я, расслабившись, начал творить.

Сердце заполонили едкие чувства: ярость, обида. Ничего не изменилось. «Пейнт» не оставит меня в покое. Я принадлежал Марии, несмотря на завершение контракта. А Яна, как я думал, не поможет мне. Она такая же. Нет, хуже, потому что умело притворяется. Превосходная актриса!

Не ведая, что творю, я швырнул рисунок в дальний угол комнаты. Москва вновь стала городом, где мне разбили розовые очки – стеклами внутрь. Мне показалось, прекрасная девушка разглядела мою душу, но… Константина Коэна снова обвели вокруг пальца.

Схватив бутылку вина, я кинул ее в тот же угол. Послышался звон, и алая жидкость залила изумительные черты лица Яны Воронцовой.

Яна

Воздух, казалось, покинул комнату. Мне уж точно нечем было дышать.

– Воронцова, зачем вы стояли у кабинета Марии Дмитриевны?

Эдуард провел меня в кабинет начальницы и указал на стул, сам же остался стоять у двери, скрестив руки за спиной. В темных глазах и громком голосе Ковалева чувствовалось неподдельное наслаждение происходящим: он упивался моей растерянностью, смущением, позором.

– Хотела отдать документы, – негромко сказала я, показывая на пустую папку – листы остались лежать на полу коридора. Что-то мне подсказывало: отчет Марию Дмитриевну уже не интересует.

– Да ладно? – Ковалев в два шага преодолел расстояние между нами и впился в меня взглядом. – Вы подслушивали!

Я промолчала, изучая свои пальцы. Что бы я ни сказала, Эдуард сделал выводы. Захотелось расплакаться: безумно неприятно, что я оказалась втянута в разборки сбежавшего принца-художника, злой королевы-начальницы и советника-подхалима. Кто я в этой сказке? Хотелось бы остаться зрителем, я по жизни – зритель, но не могу стоять в стороне и наблюдать, как принца-художника опять хотят заточить в башне.

Эдуард открыл рот, чтобы сказать едкое замечание, но не успел. На весь кабинет зазвенела мелодия из далеких восьмидесятых. Эдик смерил меня недоверчивым взглядом, выхватил из кармана брюк мобильный и отошел к окну.

Я осталась сидеть, затаив дыхание и нервно отбивая пальцами ритм по пустой папке. Может, Иван придет мне на помощь? Но коллега не спешил врываться в кабинет с криками «Свободу Яночке!», и я сидела на жестком стуле, в этот раз невольно подслушивая разговор начальников.

– Да! – рявкнул в трубку Эдуард, но тут же смягчился: – Да, Мария Дмитриевна. Да. Что? Как? Не… Я – нет. Вы уверены? – Ох, надо же, при свидетелях они сдерживают теплые чувства.

Эдуард внимательно слушал Марию. Он натянулся, словно струна, а потом на выдохе воскликнул:

– Не может быть! Откуда?! – бросил на меня странный взгляд. – Хм… Ладно. Я разберусь.

Я вжалась в стул, мечтая стать невидимкой. Зачем я осталась подслушивать? И ради чего? Любопытства? Нет, я совсем не любопытная. Это все Константин. Свалился, черт его побери, на мою голову.

– Что-то случилось, Эдуард Алексеевич? – осторожно спросила я.

Интуиция подсказывала: ждать хорошего не стоит.

– Воронцова… – протянул начальник, расхаживая вокруг меня, словно удав вокруг кролика. – С чего бы вас, человека, сотканного из точных наук, стала интересовать живопись? Определенного художника.