– Нас всегда пугает то, что мы не понимаем.

– Да, но теперь я знаю и понимаю, что это было даже красиво. Ну, я на мгновение стала гораздо выше ростом. С очень длинными руками и ногами, и все это совсем реально. Да еще красивое радужное гало. Пускай я выгляжу совсем обычно, но я чертовски магическая!

Джек улыбнулся и посмотрел на меня поверх сложенных домиком пальцев.


– Что? – спросила я, принимаясь за еду.

– В тебе нет ничего обычного. По-моему, мы уже установили это вчера вечером.

Я покраснела, вспомнив его слова. Безумно красивая. Несмотря на туман прошлой ночи этот момент ярко сверкал в моей памяти. Но самое странное и самое главное было то, что он имел в виду всю меня – не только мою внешность.

– Должен признаться, – продолжал он, – я, в общем-то, рад, что ты так напугалась.

– Это ужасно. Почему тебя радуют такие вещи?

– Иногда нам нужно, чтобы мы оказались вырванными из нашей реальности. Мы во многом ориентируемся на то, как нас воспринимают другие люди. Мы живем ради комплиментов, одобрения, аплодисментов. Но на самом деле нам нужна потрясающая, чтоб мороз по коже, встреча с самим собой, чтобы мы наконец поверили, что мы чертовски магические. И это лучший способ обрести себя. Потому что никто после не сможет ни опровергнуть, ни отобрать это самоощущение нас.

Я кивнула и стала пить чай.

– А ты, Джек? Ты веришь в собственную магию?

– Я перестал верить, – ответил он. – После Лили. – Он уставился на серую огромность кратера. – Брокенский призрак означает теперь для меня темную проекцию меня самого. Гротескную. Жутковатую. Искаженную. Вот что делает мир, понимаешь? Он искажает тебя так, что ты себя не узнаешь.

У меня сжалось сердце при виде боли, мелькнувшей в его глазах.

– Ты хороший человек, Джек, – сказала я. – Сегодня ты спас мне жизнь. Я могла бы упасть с обрыва и разбиться, если бы ты не нашел меня.


Он снова посмотрел на меня, словно только что был где-то далеко, и я вернула его к реальности.

– Что ты делала так близко от кратера?

– Я смотрела в него. Как там красиво. Животные, озеро, лес. Еще перед тем, как все заволокло туманом.

– Ты должна увидеть кратер до нашего отъезда. Прямо сейчас. Неизвестно, проедем ли мы тут еще раз.

Я кивнула. Несколько недель назад я и понятия не имела, что принесет мне эта поездка. Новые лица, новые места. А еще через несколько недель все это окажется в прошлом. Мне вдруг стало ужасно грустно, но на этот раз не из-за моей погибшей сестры.

– Что-нибудь слышно от Гомы? – спросила я.

Джек попросил Бахати остаться с Гомой и Схоластикой, пока нас не будет. Теперь, после случившегося с Джумой, я понимала почему. Я вспомнила дом Габриеля в Рутеме, стену с битым стеклом поверху, торопливо покинутые качели.

«Они не могут гарантировать ее безопасность», – сказала Анна, сестра Габриеля, объясняя, почему Схоластика не учится в школе. Тогда я решила, что причиной этому детская жестокость к непохожей на всех девочке, но все было гораздо страшнее.

А теперь я взялась отвезти Схоластику в безопасное место и втянула в это Джека, Гому и Бахати.

– Мобильная связь тут нестабильная, – сказал Джек. – Я пойду на ресепшен и позвоню по обычному телефону. Сообщу Гоме, чтобы она не ждала Джуму. У тебя что-нибудь осталось в палатке?

Я покачала головой и похлопала по своей сумочке.

– Хорошо. Оставайся тут и доедай свой завтрак. Я оформлю наш отъезд.

Когда он вернулся, я беседовала с Кеном и Джуди. Туман рассеивался, и гости медленно наполняли столовую.

– Если ты хочешь увидеть кратер, нам надо ехать, – сказал Джек.

– Послушай мужа. Он знает, о чем говорит. – Кен налил чаю себе и Джуди. – Вчера мы поздно выехали, и там было полно машин.

– Вот, – Джуди протянула мне визитку. – Если когда-нибудь окажетесь в нашем уголке мира и все еще будете «не вместе». – Она изобразила жестом нечто круглое, словно обвела слова «не вместе».

– Спасибо, – я засмеялась. – Желаю вам приятных путешествий.

Мы попрощались и поехали к кратеру. Джек остановился на въезде, чтобы оформить разрешение.

Когда мы спускались по извилистой дороге в кальдеру, облака, закрывавшие край кратера, рассеялись, открыв фантастический пейзаж. Вскоре исчезла и дымка, и мир снова стал виден в четком фокусе. Первыми животными, которых я там увидела, были…

– Коровы? – Я с удивлением повернулась к Джеку.

На фоне нежной, пастельной зелени трав красные клубы пыли сопровождали цепочку коров, спускавшихся на дно кратера по узкой и крутой тропе. Худой мужчина вел свое стадо во владения львов.

– Это масаи, – объяснил Джек. – Им разрешено перемещаться по заповеднику Нгоронгоро, но они не могут жить в кратере, поэтому только пригоняют своих коров сюда на пастбище. Каждый день, а вечером возвращаются наверх.

– Но что будет, если на пастуха нападут львы? Или на его коров?

– Скот для масаи величайшая ценность. Мужчина масаи сделает что угодно, чтобы защитить свое стадо. Он учится этому с детства. Когда он проходит завершающее испытание на храбрость, он получает свое воинское имя. Раньше финальным ритуалом была охота на льва, но теперь все изменилось. Теперь масаи должны придерживаться законов, установленных властями. Но вот этот мужчина… – Джек показал на одинокого пастуха, шагавшего с копьем в руке под звяканье коровьих колокольчиков, – настоящий воин.

– Бахати тоже пришлось бы пасти скот, если бы он жил тут? Бахати – это его воинское имя? – спросила я, когда пастух и его стадо остались позади нас.

– Бахати – его прозвище. Он так и не получил воинского имени.

– Что-то случилось? Он сказал, что семья лишила его права на наследство, но не объяснил почему.

– Об этом ты уж спроси его сама. – Джек переключил передачу, когда мы выехали на дно кальдеры.

Полоски леса обрамляли крутые утесы, у подножья которых в море травы паслись стада буйволов. Зоркие хищники сканировали с неба местность. По равнине промчался пугливый бородавочник, задрав хвост, пучок жестких волос на кончике хвоста развевался, словно черный флаг. Страусы, мотая головой вверх-вниз, глядели на нас яркими глазами. Плоская равнина проглядывалась на много миль.

Я вздохнула. Так много земли. Так много неба. Все казалось огромным и бесконечным, простым и потрясающим. Я как будто видела зарождение мира.

«Как тут красиво, Мо, – подумала я. – Я жалею, что не приехала к тебе, когда ты звала меня сюда. Пока ты еще была здесь».

– Вот, гляди. – Джек свернул с дороги и показал на что-то. Но я видела только заросли золотистой травы высотой по колено.

Потом трава словно расступилась, и появились львы; они шли прямо на нас, шевеля хвостами. Я глядела на них в зеркало заднего вида и затаила дыхание, когда они прошествовали мимо нас мощной поступью. Там было десять львов, включая двух самцов с густыми черными гривами. Их массивные подушечки лап беззвучно касались дороги, когда они проходили мимо нашей машины. Один львенок помчался куда-то, но мать догнала его, схватила зубами за загривок и не выпускала, даже когда догнала прайд. Малыш извивался в ее зубах и мяукал.

– Она не слишком почтительно обращается со звериным принцем, – засмеялась я, когда львы скрылись среди кустарников.

– Так было у нас с Гомой, когда я был маленьким, – сказал Джек, заводя машину. – Я всегда куда-то убегал, а она отлавливала меня.

– Что случилось с твоими родителями?

– Отец любил летать. Родители возвращались домой, и их двухместный самолет разбился. Мне тогда было семь лет. Гома на неделю заперлась у себя в комнате, а когда вышла, была такой же резкой и деловой, как всегда. Хотя я иногда думаю, что она держалась ради меня. Она не развалилась на куски, как я после гибели Лили, потому что не могла позволить себе такую роскошь.

«Она не винила себя в гибели сына, как винишь себя ты», – подумала я, но придержала язык.

– А твоего деда уже не было в живых?

– Он умер еще до моего рождения, но мне всегда казалось, будто я знал его. Вероятно, из-за историй, которые рассказывала мне Гома. Одно время я считал, что она все приукрашивает, но потом встречал знавших его людей, и они говорили примерно то же самое. Он был незаурядным человеком.

Мы проезжали мимо зебр и антилоп гну. Джек объяснил, что зебры питаются жесткими растениями, а антилопы предпочитают более нежные, поэтому они прекрасно уживаются. В больших стадах они более защищены от хищников, а полоски зебр сбивают с толку огромных кошек.

– Там, где мы видим черное и белое, лев видит только полосы из-за особенностей своего зрения. Если зебра стоит на месте среди волнистых линий травы, она совершенно невидима для льва.

Меня всегда привлекали мужчины с мозгами, а не только с мышцами. Джек превосходно подходил к этой категории, но сейчас я слушала его слова вполуха. Меня завораживал его голос. Джек говорил мало, но тут, на этой огромной равнине, он как будто открывался для меня. А его голос, превосходный тембр, превосходная высота звука, были восхитительными. По моей коже пробегала вибрация, словно от камертона, на загривке вставали дыбом волоски. Мне хотелось слушать его, слушать до бесконечности.

Возможно, Джек что-то почувствовал, потому что замолчал и посмотрел на меня. Прямо на меня. И в его взгляде уже не было утренней мягкости. Было что-то другое. Настолько другое, что у меня учащенно забилось сердце.

Существует негласное правило, как долго ты можешь глядеть вот так на другого человека. Об этом никто не говорит, но мы все это правило знаем. Мы бросаем быстрый взгляд на незнакомцев, обмениваемся доброжелательным взглядом со знакомыми, можем смотреть шутливо, покорно, страстно или с родительской заботой. Наши глаза всегда глядят по-разному, всегда что-то выражают. Они могут встретить чей-то взгляд прямо или нет; тысяча нюансов выражает наше состояние без слов. И вот теперь этот взгляд Джека. Что-то происходило между нами в центре этой древней кальдеры. Возможно, потому что мы, жившие прежде в совершенно разных мирах, не знали точно, как нам относиться друг к другу, – два человека, которых объединил горем, а не взаимным притяжением, некий солнечный и трагический день.