Мои щеки снова стали нормального цвета, когда мы ехали через пестрый лес, но бурление в крови осталось – после того, как я увидела улыбку Джека.

Мы видели бабуинов, водяных козлов, других слонов, которые рвали ветки и запихивали их в пасть.

– Похоже, мы не увидим сегодня всю Большую Пятерку, – сказал Джек, когда мы приближались к дороге, ведущей наверх. – Носорогов нигде не видно.

– Четыре из пяти – совсем недурно, – ответила я, глядя вниз на кратер.

Цепочки автомобилей пересекали там равнину, взбивая облака пыли. Львиный прайд расположился в тени дерева, а на расстоянии броска камня от них масаи пасли скот. А еще в нескольких шагах новорожденный детеныш зебры на слабых ножках тыкался в брюхо матери. Туман рассеялся, и кратер был виден целиком до лесистых склонов. В небе плыли белые облачка, бросая вниз темные тени.

Интересно, останавливалась ли тут Мо, любовалась ли этим видом? Хотя она ушла из жизни, я, побывав тут, чувствовала сейчас себя ближе к ней. Сейчас мне казалось, что я коснулась ее души.

– Спасибо, – поблагодарила я Джека. – По-моему, я никогда в жизни не забуду нашу поездку.

Его голубые глаза задержались на мне долгое мгновение. У меня замерло сердце, и я не замечала ничего вокруг.

Ответил он не сразу, его голос прозвучал тихо, но проникновенно.

– Я тоже не забуду.

Утрата любимых обостряет ощущение хрупкости жизни – эпизодов, воспоминаний, музыки. Она пробуждает у тебя желание почувствовать все нелепые, смутные томления сердца. Ты хочешь постичь несыгранные ноты неисполненных симфоний. Возможно, поэтому мы с Джеком застыли в тот момент, глядя в глаза друг другу, затаив дыхание, и слушали что-то, что могли слышать только мы, что-то, жившее в мимолетном пространстве между «здравствуй» и «прощай». Мне хотелось запечатлеть в памяти волны от ветра на траве в кальдере и игру света на лице Джека.

Глава 9

Чем больше мы удалялись от кратера, тем сильнее менялся пейзаж. Высокие деревья постепенно исчезли, теперь мы ехали по продуваемому ветрами плато.

– Сейчас мы сделаем еще одну остановку, – сказал Джек, сворачивая в деревню, где жили масаи.

Все хижины были с тростниковыми крышами. Для защиты от диких животных, особенно от хищников, хижины окружало кольцо из колючих кустарников. Джек достал из багажника вещевой мешок и закинул его на плечо.

– Ты не ездишь налегке, правда? – сказала я, заглянув в багажник.

Там лежали запаски, кольца толстой веревки, таз, кастрюли, сковородки, другая посуда, переносная печка, канистры с бензином, водой, электрический провод, сетка от москитов, снаряжение для кемпинга, фонари, аптечка, керосиновая лампа, спички, консервы, кусачки, инструменты, какие-то гаджеты. И винтовка, вроде с оптическим прицелом.

– Я готов ко всему, когда выезжаю в заповедники.

– А что в мешке? – поинтересовалась я, шагая за ним по тропинке к деревне.

– Кофе с фермы, – ответил он. – Для отца Бахати. Он старейшина в деревне. Интересный мужик. Мудрый, упрямый, проницательный. В каких-то вопросах он консерватор, но невероятно прогрессивный в других. Восемь жен, двадцать девять детей.

– Серьезно? Так масаи полигамные?

– Да. У них положение мужчины в племени определяется, прежде всего, его храбростью, а затем количеством жен, детей и коров. У каждой жены обычно свой дом в той же бома, деревне. Деревня Бахати не такая традиционная, как другие деревни у масаи. Она считается туристическим объектом, и это означает, что сюда заезжают туристические группы, и туристы покупают сувениры, могут заходить в дома, фоткать жителей. Вот такая штука.

Навстречу нам вышла группа мужчин масаи. Они были одеты в ярко-красные и синие одежды, а их кожа была цвета коры акации. Они были ростом с Джека, не меньше шести футов, но узкотелые и жилистые, а их глаза казались желтыми – вероятно, от древесного дыма. Их волосы были заплетены в длинные косы и окрашены красной глиной, а вытянутые мочки ушей покрыты жемчужинами и орнаментами. При виде Джека масаи заметно расслабились, заулыбались.

– Джек Уорден! Вход бесплатный, – сказал один из масаи. – Это твоя подружка? Тоже не возьмем с нее денег.

– Асанте. Спасибо, – ответил Джек. – Пойдем, подружка. Мораны поведут нас.

– Мораны? – переспросила я, игнорируя слова про подружку.

– Так масаи называют своих воинов.

Мы лавировали среди куч коровьего навоза, вспугивая мух, и остановились возле хижины, напоминавшей по форме каравай. Мораны представили нас степенному мужчине в накинутой на плечи красно-черной клетчатой простыне. В мочках его ушей висели серебряные и бирюзовые кольца. Он сидел на низком трехногом табурете и помахивал перед лицом мухобойкой. Вокруг него сидели на корточках мужчины и женщины. Мораны встали в сторону, опираясь на древки копий; некоторые из воинов балансировали на одной ноге, точно аисты.

– Джек Уорден, – произнес мужчина и, плюнув на ладонь, протянул ее Джеку.

– Олонана. – Джек пожал ему руку.

Я старалась не думать о смачном плевке, скрепившем их приветствие.

– Это моя подруга Родел. – Джек выволок меня вперед, и я предстала перед старейшиной. – Родел, это отец Бахати.

Господи, пожалуйста, только чтобы без плевков.

Я улыбнулась и коротко поклонилась мужчине, крепко прижав руки к бокам. Он кивнул, и я с облегчением перевела дух. Очевидно, он раздавал свои плевки не каждому встречному-поперечному, а только уважаемым людям. И Джека он явно уважал, потому что велел принести для него второй табурет, а мне просто махнул рукой, отпуская от себя.

– Она сядет со мной, – сказал Джек и, схватив меня за руку, потянул к себе.

Третья табуретка так и не появилась, и через некоторое время я убедилась, что Джек действительно не шутил, когда сказал, что я буду сидеть с ним. Или, точнее, на нем. Я неловко пристроилась на коленях у Джека, и надо мной смеялись женщины и дети.

– Кассериан ингера. – Олонана не использовал знакомых мне приветствий – хабари или джамбо на суахили, к которым я уже привыкла.

– Сапати ингера, – ответил Джек.

Интересно, подумала я, приветствовал ли еще кто-нибудь старейшину таким вот образом – искренне и торжественно, но держа на своем бедре извивающуюся женщину.

Они обменялись еще несколькими фразами. Потом Олонана показал мухобойкой на мужчину, чья согнутая, высохшая фигура была еле различима на фоне черного дверного проема хижины. Он был задрапирован длинной зеленой тканью, но мне больше всего бросился в глаза зеленый кошелек, висевший у него на шее. Он был украшен белыми бусинами и раковинами каури и отличался от орнаментов, которые были у других масаи. Еще у него было ожерелье из крокодильих зубов, стучавшее, когда он двигался.

– Это Лоньоки. Он олоибони, – вполголоса объяснил Джек. – Пожалуй, его можно назвать их духовным наставником. Колдун и прорицатель. Олоибони должен предсказывать будущее. Он следит за правильным выполнением ритуалов и церемоний.

– Значит, он как Рафики. – Я перестала ерзать и решила как можно грациознее выйти из своей смешной ситуации. Джек озадаченно заморгал и не сразу сообразил, о чем я говорила.


– А-а, это тот колдун из мультика «Король Лев»? Вот откуда у тебя все познания?

– Что ты имеешь в виду?

– Прошлой ночью ты бормотала про Муфасу.

– Что? – О боже. – А что я говорила?

– Что-то насчет того, что он владыка джунглей.

Я обрадовалась, что Рафики, сиречь Лоньоки, сиречь колдун, выбрал этот момент, чтобы ударить дубинкой о землю. Дубинка была с полированной рукоятью и тяжелой головкой, вырезанной в форме змеиной головы. Красная земля брызнула у его ног в разные стороны. Все повернулись к девочке, которая вышла из толпы и скрылась в хижине.

– Что тут происходит? – спросила я у Джека, догадываясь, что мы прервали какое-то деревенское мероприятие.

– Церемония совершеннолетия, – ответил он. – Что бы сейчас ни происходило, оставайся бесстрастной. Не показывай никаких эмоций. Не морщись. Не отводи глаз. Ты слышишь меня?

– Почему? Ка… – Я замолчала, услышав пронзительный крик девочки. Он доносился из хижины. Там с ней происходило что-то ужасное – мучительное и болезненное. Но никто не пытался ей помочь. Все ждали на улице; бесстрастные лица были обращены к темному дверному проему. Хор женщин начал что-то бормотать, словно чтобы заглушить крики, а может, чтобы утешить девочку.

– Джек, что происходит? – прошептала я.

– Женское обрезание. Девочка признается взрослой. – Сказав это, он крепче обхватил меня, сдерживая мою вспышку возмущения. – Послушай меня. – Он наклонился ближе и прошептал мне на ухо медленно и внятно: – Это делают все, несмотря на запрет властей. Такова глубоко укоренившаяся традиция, но Олонана и его люди отошли от нее. Там все происходит чисто символически. Девочка получает ритуальный пинок в бедро. Это чепуха по сравнению с операцией, когда срезают часть гениталий. Крики – важная часть ритуала. Девочка должна громко кричать, чтобы все снаружи слышали, иначе они решат, что она недостойна статуса взрослой. Мальчикам старше десяти лет тоже делают обрезание, вот только им не позволяется кричать. Они вообще не должны издать ни звука. Иначе это навлечет позор на них и на всю их семью.


Мне было невыносимо тяжело воспринимать происходящее. Когда девочка перестала кричать, я обнаружила, что мои пальцы крепко вцепились в руку Джека.

– Ты знаком с ними через Бахати? – спросила я поспешно, словно боялась обжечься, разжав пальцы. – С Олонаной и его людьми?

– Семья Олонаны спасла моего деда во время войны, когда он был ранен на вражеской территории. Они укрывали его до тех пор, пока не зажили его раны. Мы с Гомой всегда заезжаем сюда в знак уважения, когда оказываемся в этих краях.

– Так вот почему ты взял Бахати под свое крыло и научил его водить машину?