– Сначала я не знал, что он сын Олонаны. Большинство его детей живут тут, в бома.

Все встали, когда девочка появилась из хижины в сопровождении двух женщин. Одна из них зашла тогда в хижину первой, вероятно, чтобы выполнить ритуальное обрезание, а другая, вероятно, была матерью девочки. Девочке дали традиционные бусы и кольцо, сделанное из кожи животных, как знак ее вступления во взрослую жизнь. Олоибони представил ее деревне – готовую к замужеству и к связанной с этим ответственности.

– Она еще такая маленькая, – пробормотала я.


– Ей еще повезло, – ответил Джек. – Несколько лет назад она не смогла бы ходить больше месяца.

– Что заставило их отказаться от этого? От женского обрезания?

– Это произошло не сразу. Постепенно мужчины убедились, что секс с необрезанной женщиной более приятный, что нетронутый клитор делает женщину более восприимчивой к их ласкам, но при этом вовсе не способствует распущенности… Это патриархальное общество, – продолжал Джек, заметив гримасу на моем лице. – Их образ жизни может показаться жестким и странным, но каждая культура развивается с собственным набором ценностей и обычаев, которые меняются в зависимости от времени и обстоятельств. Женщины становятся все более свободными. Многие из них начали работать с заокеанскими организациями, продающими их браслеты и украшения. Традиционные навыки рукоделия начинают приносить прибыль.

Вместе с толпой деревенских мы прошли в загон для скота в центре крестьянского двора. Почти весь скот был на пастбище, остались лишь несколько коз, овец и пара коров. Мужчины взяли одну корову и выстрелили ей тупой стрелой в яремную вену. Хлынувшую из шеи кровь собрали в тыкву и протянули девочке, только что прошедшей церемонию.

– Масаи редко убивают свой скот, – пояснил Джек. – Но они берут какое-то количество крови и затыкают рану. Корове это не приносит большого вреда, а кровь помогает ослабевшей девочке подкрепить силы… – Он умолк, потому что наполненную кровью тыкву пустили по кругу, и Олонана предложил ее ему.


Я смотрела, как Джек отпил глоток и передал дальше. Слава богу, он пропустил меня, и за это ему вечная благодарность. Из этнографических блюд я еще могла съесть суши, но пойти по стопам Дракулы…

– Когда тебе что-либо предлагают, надо пить, – сказал он. – Это знак уважения.

– То кровь, то плевок. Обмен физиологическими жидкостями у них козырная тема, – заметила я еле слышно, но Джек все равно меня услышал. Я всегда считала себя прямой и открытой, но тут вылезли на поверхность мои предрассудки, и меня это раздражало.

– Может, мне не следовало принимать приглашение на деревенскую оргию, на которую мы направляемся? – сказал он.

– Что? – Я резко остановилась.

Маленький мальчишка, шедший за мной, ткнулся носом мне в ягодицу. Для него удар получился мягким, но его голова была твердая, как камень, и я потерла свой ушибленный зад, когда все проходили мимо.

– Это часть праздника. – Джек с большим интересом наблюдал за моим смятением, и я сердито сверкнула на него глазами, хотя с болью в душе видела иногда следы того, прежнего Джека, веселого и спокойного, который оказался похоронен под обломками молла.

– Это обжорная оргия, Родел, – пояснил он. – Они зарежут козла в честь сегодняшней церемонии.

– И я должна буду это есть? – У меня болела задница, я устала, меня достали мухи. Я была голодная, но не настолько.

– Они поджарят его. – Джек рассмеялся. – Но сначала они будут танцевать, – добавил он, когда мы оказались на краю круга.

В круг вышел моран в ярко-красной тоге, ловкий и с горделивой осанкой. Он начал прыгать с копьем в руке, а остальные мужчины сопровождали его прыжки низким гудением. Чем выше он прыгал, тем выше звучали их голоса. Наконец он устал, и его место занял другой воин. Потом запели женщины, одна выводила мелодию, а остальная группа отвечала в унисон. На шее у многих женщин были красочные воротники из бисера, они покачивались, когда женщины шевелили плечами. Мужчины неистово прыгали, иногда на впечатляющую высоту, под громкий восторг зрителей. Это была очень мужская демонстрация мышц, мужественности и жизненной энергии. Я украдкой поглядывала на женщин, мне было интересно, оценивают ли они этих парней.


Блин, еще как! Они были тотально увлечены этим зрелищем. Особенно девочка, прошедшая через символическую церемонию обрезания. Другие девчонки подталкивали ее локтями. Она теперь стала невестой на выданье, красоткой бомы. Интересно, подумала я, может ли она выбирать себе мужа, или это решают без нее.

Я уже хотела спросить об этом Джека, но Олонана вытащил его на середину круга. Толпа завизжала от восторга, когда Джек сбросил свои башмаки. Очевидно, это был вызов на поединок – посмотреть, кто прыгнет выше. Олонана и Джек прыгали и прыгали, глядя друг на друга. Я заметила кинжал в чехле под одеждой старейшины, когда они поднимались в воздух все выше и выше. Это была дуэль между старейшиной и его гостем, и Джек был целиком поглощен ею.

В его движениях была безграничная плавность, но вместе с тем и грубость, при виде которой меня бросало в жар, пронзало электричеством. Это был мускул в движении. Динамичный, доминантный, неотразимый. Я различала под одеждой теплые линии его тела – широкое пространство груди, стальные бедра, руки, поднимавшие прошлой ночью ведра в ванной. Я вонзила ногти в свою ладонь, надеясь прогнать охватившее меня безумие, пробежавшее по нервам, словно огонь по сухой траве. Что-то было в этой пыли, в этом низком гудении вокруг меня – они волновали меня, отзывались у меня в животе; я казалась себе рыбой, извивавшейся и жаждавшей поймать хоть каплю воды.


Мне показалось, что Джек в конце концов сбавил темп из уважения к старейшине. И старику хватило мудрости, чтобы это понять, потому что он позвал в круг других моранов и объявил, что победили все. Когда все закончилось, Джек нашел меня. Я избегала его взгляда, слышала его учащенное дыхание, видела пленку пота у него на лбу, ощущала разгоряченный жар его тела.

– Все в порядке? – спросил Джек, жадно выпив воды из тыквы, которую кто-то протянул ему. Тут не было кока-колы. – Ты раскраснелась.

– Это просто… от солнца.

Он протянул мне воду, и я сделала глоток. Потом еще один. Я хотела залить водой пожар, бушевавший внутри меня. Мне не нужны были мысли о сексе с Джеком. Я не хотела их, черт побери.

Нас пригласили в хижину Олонаны, традиционный дом масаи. Вход представлял собой длинную, узкую дугу без двери. После яркого солнца понадобилось несколько минут, чтобы мои глаза привыкли к полумраку. Я пошарила вокруг себя и нащупала какой-то узловатый стул.

– Родел, – негромко сказал Джек.

В тот же момент я поняла, что сжимаю колено старой женщины. Что это не стул.

– Ой, извините. – Я прыгнула на колени к Джеку. Они уже превращались в мое безопасное пристанище.

Олонана и Джек беседовали, а старуха разглядывала меня со своего табурета. Она пошарила в сумке из грубой мешковины и что-то протянула мне. Когда я раскрыла ладонь, что-то упало мне на голову. Мокрое и теплое. Я хотела потрогать, но Джек схватил меня за запястье.

– Не надо, – сказал он.

– Что это? – Я чувствовала, как это расползалось по моему темени.

– Капля дождевой воды с крыши. – Он сказал мне это на ухо. – Боги выбрали тебя. Ты просто улыбнись и прими подарок, который она протягивает тебе.


Я послушно взяла у старушки браслет. Это были маленькие, круглые бусины, нанизанные на тонкую полоску кожи. Джек завязал ее на моей руке.

– Тут что-то написано. – Я протянула руку ближе к свету. На каждой бусине была выжжена буква.

– Талеенои олнгисоилечашур, – сказал Джек.

– Тале… Что?

– У моего народа такая поговорка, что все едино, – сказал Олонана. – Что мы все связаны между собой. Талеенои олнгисоилечашур.

Я была застигнута врасплох тем, что он говорил по-английски. Ведь с Джеком он говорил на местном диалекте, потому что они оба понимали его.

– Мы все связаны. – Я потрогала бусы, их прохладную, гладкую поверхность. – Спасибо, – поблагодарила я старуху, тронутая ее простым, но полным значения подарком. – Асанте.

Она улыбнулась в ответ, показав два отсутствующих зуба; из-за щербатости она походила на сморщенного младенца.

– Моя мать говорит на маа, а не на суахили, – сообщил Олонана. – Слово масаи означает народ, разговаривающий на маа.

– Пожалуйста, скажи ей, что мне нравится подарок.

Пока я любовалась голубыми, зелеными и красными бусинами браслета, в хижину принесли поднос с горячим жареным мясом и тыкву с каким-то напитком.

– Сейчас ты пойдешь с моей матерью в другую хижину, – сказал мне Олонана.

Ясно, что мужчины и женщины ели отдельно, и я пошла следом за матерью Олонаны в дымную хижину, похожую на ту, из которой мы ушли. Большой деревянный шест поддерживал крышу. Стены были сделаны из веток и обмазаны глиной, коровьим навозом и золой. Там лежал больной теленок, за ним ухаживала одна из женщин. Все остальные женщины собрались вокруг большой деревянной миски и старательно жевали мясо. Это были далеко не те лучшие куски, какие получили Джек и Олонана.


Мать Олонаны предложила мне кусок обугленного, мраморного сала. Я решила не отказываться. Пока я ела, дети трогали мои волосы и одежду. Мухи роились возле их ртов и глаз, но они, казалось, этого не замечали. Кто-то передал мне рог с кислым молоком. Я поднесла его к губам, но пить не стала. Я не видела вокруг ни одного туалета и не могла в случае чего помчаться как сумасшедшая в кусты.

«Ро, ты такая размазня».

«Спасибо, Мо. Мне и так плохо, добей меня окончательно».

«Я всегда говорила, что тебе нужно больше выбираться из дома. Ты познаешь себя, когда путешествуешь».

Я проигнорировала ее, но она не унималась.

«Размазня».