На следующий день Грета отплатила мне за эту услугу с лихвой.

Рэнди вломился в мою комнату и принялся распекать меня в присущей ему оскорбительной манере. Грета это услышала и вступилась за меня так, как никто до этого раньше не делал. Хотя я и притворился, что был слишком пьян, чтобы что-то помнить, я прислушивался к каждому ее слову, пока она не выставила моего «папашу» из комнаты.

Мысленно возвращаясь в прошлое, я почти уверен, что именно в этот момент я по-настоящему влюбился в нее.

* * *

В те же самые выходные наши родители куда-то уехали. Это было весьма некстати, потому что мои чувства к Грете достигли наивысшей точки. Я сочинил историю, что мне надо пойти на свидание, лишь бы не оставаться наедине с ней.

В ту ночь она разбудила меня, выдернув из ужасного сна. У меня приключился один из моих постоянных кошмаров, навеянных воспоминаниями о той ночи, когда мать чуть не покончила жизнь самоубийством.

Я пытался разрядить обстановку, потому что выглядел в тот момент как сущий безумец. И выдал ей что-то вроде «Откуда мне знать, уж не собираешься ли ты поиметь меня, пока я сплю».

Это, конечно, была шутка.

А она взяла и расплакалась.

Вот дерьмо.

Я достиг очередного дна в своих попытках досадить ей.

Все выходки, к которым я прибегал, чтобы замаскировать свои настоящие чувства к Грете, сделали свое дело.

Она убежала в свою комнату, а я понял, что не смогу уснуть, пока не заставлю ее снова улыбаться. И тут у меня возникла блестящая идея, я схватил ее вибратор, который спрятал, направился в ее комнату и принялся им ее щекотать.

В конечном итоге она расхохоталась. Мы провели остаток ночи, лежа в ее постели и болтая. Именно тогда я впервые открыл ей свою душу и совершил роковую ошибку: признал, что меня влечет к ней.

Она попыталась меня поцеловать, и я уступил. Было так упоительно снова ощутить сладость ее губ, не притворяясь при этом, что это всего лишь игра. Я зажал ладонями ее лицо и дал волю чувствам, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет, пока я ограничусь поцелуями. Я почти убедил себя, когда она буквально нокаутировала меня, заявив:

– Хочу, чтобы ты научил меня трахаться, Элек.

Она попыталась поцеловать меня, но я запаниковал и оттолкнул ее. Это было самое трудное, что я сделал в этой жизни, но это было необходимо. Я объяснил ей, что мы никогда не должны позволять себе заходить так далеко.

После этого я изо всех сил старался держать между нами дистанцию. И все же эти слова звенели у меня в голове весь день. Я потерял интерес к другим девушкам и предпочитал дрочить в одиночестве, чтобы облегчить напряжение от мыслей о самых невероятных способах, которыми я воплощу в жизнь просьбу Греты.

* * *

Проходили недели, и я уже отчаялся, что нам с ней удастся еще хоть раз нормально пообщаться. Тогда я решил дать ей почитать свою книгу. После того как она ее прочитала, она написала мне записку и передала мне в конверте. Мне было страшновато узнать ее мнение, поэтому я долго не открывал конверт.

А потом настал вечер, когда все изменилось.

Грета отправилась на свидание. Я знал, что парень, с которым она встречается, относительно безобиден, поэтому на сей раз особо не беспокоился. Надо сказать, что в тот момент я больше беспокоился о себе. Хотя я и не мог быть с Гретой, мне совсем не хотелось, чтобы с ней был кто-то другой.

Я наблюдал за ним в окно, когда он подошел к двери с букетом в руке. Надо же, какой пошлый выпендреж. Надо срочно что-то предпринять. Когда он поднялся наверх, чтобы зайти в туалет, я подстерег его в коридоре. Показал ему пару Гретиных трусиков и заявил, что она оставила их в моей комнате. Конечно, я поступил как полный урод, но меня оправдывает отчаяние.

Я тем более рассвирепел, когда она все же ушла с ним. А когда она прислала мне сообщение из его машины, я попросил ее вернуться домой. Она решила, что я, как всегда, ерничаю. Но это было не так. В тот момент мне и правда было плохо – я потерял силу воли, я хотел быть с ней.

Очень скоро зазвонил телефон. Я был уверен, что это Грета.

Меня охватил леденящий ужас, когда я понял, что звонит моя мать.

Она позвонила, чтобы сообщить, что возвращается в Калифорнию и что ее выписали из реабилитационного центра. Я был в полной панике, потому что понимал, мать не должна оставаться одна в ее состоянии. Мне придется уехать прямо сейчас.

Я не хотел расставаться с Гретой.

Но я должен был уехать.

Я послал Грете сообщение с просьбой вернуться домой со свидания, написав, что кое-что случилось. Слава богу, на сей раз она прислушалась.

Я знал, что мне придется сказать ей правду о матери, о том, почему мне приходится уезжать. Когда она пришла в мою комнату, она выглядела просто прелестно в синем платьице, подчеркивающем ее тоненькую талию. Мне хотелось заключить ее в объятия и никогда больше не отпускать.

Я рассказал ей все, что можно было рассказать о состоянии матери в ту ночь. Потому что она должна была знать, что я уезжаю не по собственной воле.

Все произошло так быстро… Я велел ей вернуться в ее комнату, так как не мог за себя ручаться. После долгих уговоров она, в конце концов, послушалась. Я действительно намеревался поступить правильно и держаться подальше от нее в ту ночь.

Я был в комнате один и уже скучал по ней, хотя она находилась в соседней комнате. И я решил открыть ее письмо, ожидая найти там советы по исправлению грамматических ошибок и критические замечания по поводу моей книги.

Но в том письме она сказала мне то, что мне никто никогда не говорил и что мне так нужно было услышать. Что у меня большой талант, что я вдохновил ее следовать своим мечтам, что она уважала меня, беспокоилась обо мне, что она очень хочет прочитать что-нибудь еще, вышедшее из-под моего пера, что ей безумно нравится моя писанина, что она мной гордится и верит в меня.

Грета заставила меня испытать чувства, которые я никогда в жизни не испытывал. Она заставила меня почувствовать, что меня любят.

Я любил эту девушку, но ничего не мог поделать в этой ситуации.

Безо всяких раздумий я постучал в ее дверь, решившись дать ей то, о чем она меня просила.

Я мог бы подробно описать все, что происходило между мной и Гретой в ту ночь, но, честно говоря, мне трудно об этом писать, это слишком много для меня значит. Она мне полностью доверяла и дала мне то, что никто никогда не получал в этом мире. Та ночь была для меня священна, и я надеюсь, что она это понимает.

Единственное, что я скажу, так это то, что я никогда не забуду выражение ее лица, ее глаза… Сначала глаза у нее были закрыты, а потом она их открыла и посмотрела на меня – в тот самый момент, когда я вошел в нее.

До настоящего времени я так и не могу простить себя за то, что уехал на следующее утро. Я никогда ни к кому не испытывал подобной привязанности. Она полностью отдала себя мне. Она принадлежала мне, а я ее бросил. Руководствуясь чувством вины и глубоко укоренившейся потребностью защищать мать, я позволил жестокой действительности одержать верх над моим стремлением к счастью.

Не думаю, что Грета когда-либо осознавала, что я полюбил ее задолго до этой ночи.

Я пишу эти строки, но уверен, что она даже не подозревала, что несколько лет спустя я вернулся за ней, но было уже слишком поздно.

Глава 19

Оказывается, он возвращался за мной?

Я невольно прижала руку к груди, словно пытаясь удержать сердце, так и норовившее выпрыгнуть оттуда.

Была уже середина утра, из окна доносился привычный шум уличной суеты. Солнечные лучи заливали мою комнату. Я отпросилась с работы, потому что хотела сегодня закончить чтение книги.

Вечером намечалось празднование тридцатилетнего юбилея коллеги в ночном клубе в центре Манхэттена. Но я не была уверена, что успею к тому времени дочитать до конца записки Элека.

Я прошла на кухню, чтобы налить воды, и заставила себя съесть батончик мюсли. Мне понадобится энергия, чтобы продираться через следующую часть книги.

Значит, он возвращался за мной?

Я снова свернулась калачиком на кушетке, глубоко вздохнула и перешла на следующую страницу электронной книги.

* * *

Одержимость человеком нужно лечить таким же способом, как и наркозависимость. Если я не мог быть с Гретой, то не следовало поддерживать с ней какие-либо отношения, потому что я мог потерять контроль над собой.

Нельзя было ни звонить, ни писать ей. Это было очень тяжело, но я не должен был даже слышать звук ее голоса, если уж мы не имеем права быть вместе.

Но это вовсе не означает, что я не думал о ней, как одержимый, каждый день. В первый год это было особенно трудно.

Состояние мамы оказалось ничуть не лучше, чем было до моего визита в Бостон. Она навязчиво пыталась вытянуть из меня информацию о Рэнди и Саре, постоянно паслась на странице Сары на Фейсбуке и обвиняла меня в том, что я предал ее, признав, что мачеха вовсе не так уж плоха, когда с ней поближе познакомишься.

Я оказался прав, предположив, что она никогда бы не смирилась с мыслью о том, чтобы мы с Гретой были вместе. Какая печальная ирония судьбы: мама была одержима Сарой, и втайне от нее я был помешан на дочери Сары. Странную парочку сумасшедших мы тогда собой представляли.

Не проходило ни дня, когда я не думал с горечью о том, что Грета может быть с другим парнем. Сама эта мысль сводила меня с ума. Я был вдали от нее и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Как ни странно, но какая-то моя часть даже желала хотя бы иметь возможность защищать ее, как сестру, если уж нам не суждено быть вместе. Больной на всю голову, правда? А что если кто-то ее обидит? И я даже об этом не узнаю и не смогу наказать мерзавца. Надо было выкинуть из головы навязчивую мысль о том, что она может завести роман с другим, твою мать. Но при одной мысли об этом я в бессилье колотил кулаком по стене своей спальни, едва не проделав в ней дыру.