— А он никогда не жалуется, — ответила я, — но только ему всё равно нужен присмотр. Врачи нужны, а в посёлке даже поликлиники нет.


— А ты собираешься вернуться сюда после учёбы?


— Нет, я хочу купить квартиру в Питере и забрать дедушку к себе. Хочу жить с ним вдвоём. Нам всегда было хорошо вместе, он для меня как…


Отец? Лучший друг? Когда я была маленькой, я мечтала вырасти и выйти за него замуж. Спрашивала, согласен ли он? Дед серьезно отвечал, что подумает над моим предложением. Сначала надо вырасти.


Я продолжила:


— У меня никого нет дороже него. Он в одиночку меня вырастил после того, как отец убил мать и отправился в колонию. А потом умер там. У меня вообще никого не осталось, кроме деда.


Василий Иванович сказал сочувственно:


— У тебя будет муж. Дети. Возможно, появятся новые родственники — не родные по крови, а просто близкие и дорогие люди. Я вот, например, тёщу люблю, считаю её второй матерью. Невестку люблю — она мне как дочь. Зять тоже ничего, деловой пацан из приличной семьи. Теперь вот внуков жду.


— Вам повезло.


— У тебя тоже всё будет. Ты сейчас чувствуешь себя одинокой — только ты да дед Ваня, но это изменится. И изменится гораздо раньше, чем ты думаешь.


— Я не собираюсь замуж.


— Нет, ну понятно, что не сейчас, тебе всего девятнадцать, но рано или поздно…


— Не собираюсь! — прервала я его, чувствуя, как закипаю. — Мне противен секс, противны мужчины, я не верю в любовь. Сначала ми-ми-ми и сю-сю-сю, великая любовь и бешеная страсть, а потом он берёт ружьё и стреляет тебе в грудь! А ваш трёхлетний ребёнок остаётся сиротой и не знает, куда приткнуться по жизни!


Василий Иванович сбросил скорость и съехал на обочину. Перегнулся на заднее сиденье, достал оттуда термос, пакет и начал в нём рыться. Запахло чем-то вкусным, жареным. Он протянул мне беляш в салфетке и налил чаю в пластиковый стаканчик. От чая запахло лимоном и неизвестной травкой.


— Вы думаете, это меня утешит? — сквозь слёзы я попыталась изобразить сарказм.


— А я тебя не утешаю, просто тебе надо поесть. На шесть вечера ты записана в салон, а в восемь должна быть у Юрия Георгиевича. Он в понедельник улетает в Штаты на три месяца, хотел провести с тобой последние дни. Очень настаивал, я не смог ему отказать. У меня такое ощущение, что он ни с кем не спит, кроме тебя.


— Не может быть. Он женат и у него есть любовница. Или даже две.


— Я его давно знаю, ещё со Школы Бизнеса в девяностых, так что доверяю своим ощущениям. Хочешь, сама его спроси — проверим, кто прав.


Я задумалась и откусила беляш. Он был тёплым. Хрустящий снаружи и нежный внутри. Наверное, любимая тёща нажарила в дорогу. Или любимая невестка. Или кто-то ещё — может, даже пацан из приличной семьи. Кто их знает? Я покосилась на живот Василия Ивановича. Когда в твоей жизни столько любимых и любящих людей, ты обречён на ожирение третьей степени, потому что все будут заваливать тебя беляшами и прочими проявлениями любви. А когда у тебя никого нет, ты обречён на гастрит, потому что питаешься «дошираком» в съёмной однушке в спальном районе Петербурга. Что лучше: ожирение от любви или гастрит от одиночества?


— Вкусно, — сказала я. — Кто их жарил?


— Не знаю. На заправке у хачика купил, он сказал, что свежие. Ешь, авось не отравишься.


Настроение понемногу улучшалось. Я взяла второй беляш.


— Вы извините, что я снова вас загрузила. Я уже зарекалась на эту тему, но иногда трудно сдержаться.


— Да ладно, не бери в голову. И не расстраивайся раньше времени. Не каждая любовь приводит к перестрелке или поножовщине — есть примеры и нормальных, нетоксичных отношений. — Он налил чаю и себе. — Без проблем, конечно, не обойдётся, но не у всех же трагедия. У большинства — банальная бытовая драма, у некоторых — фарс.


— Комедия.


— Сказка, — парировал Василий Иванович.


— Цирк!


Он улыбнулся, сверкнув зубами:


— Ты девочка неглупая, ответственная и честная, у тебя хорошая интуиция, ты умеешь предвидеть проблемы. У тебя всё будет хорошо. Встретишь подходящего парня, выйдешь за него замуж, дедушку перевезёшь. А я помогу тебе с приданым. Бедной невестой ты уж точно не будешь.


Я пожала плечами. Может, он и прав.


Не все любят до смертоубийства, как мои родители.


Не всем любовь отшибает мозги.

* * *

В салоне меня уже ждали. Сначала — пилинг всего тела, лёгкий массаж, увлажнение кожи. Времени оставалось мало, поэтому маникюр и педикюр мне делали в четыре руки. Ненавистное утомительное мероприятие, после которого хотелось уползти и поспать пару часов. И чтобы никто тебя не трогал. Потом — «глубокое бикини», ещё более неприятная процедура. Хуже, чем поход к гинекологу. Чистка лица, укладка волос.


Пока меня терзали косметологи, Василий Иванович съездил ко мне домой за одеждой. Для Юрия Георгиевича у меня была выделена отдельная полка, он любил специфические наряды в стиле бэби-долл. Никаких извращений, ничего вычурного или провокационного: просто воздушные платьица с завышенной талией, белые трусики из хлопка, носочки, туфельки с перепонками. Милая детская непосредственность, очарование пробуждающейся женственности, кокетство без излишнего эротизма.


К сексу у Юрия Георгиевича были другие требования…


Я почистила зубы привезённой щёткой, надела короткое платье из бледно-розового шифона с оборками и подушилась духами от Лолита Лемпика — самыми сладкими, которые смогла найти в продаже. Василий Иванович оглядел меня, поправил кудри и сказал:


— Ласточка, ты похожа на кусок малинового зефира. Идеально!


Я прыснула. Он всегда отличался завидным чувством юмора. Спросила:


— Вы действительно думаете, что Юрий Георгиевич спит только со мной?


— Да, я действительно так думаю.


— А почему? Что его цепляет? Я же обычная. Любая могла бы сыграть роль зефирки для старого сладкоежки.


— Вика не смогла бы. Она слишком зрелая и чувственная для такой игры.


— У Вики другое амплуа, она роковая красотка, — согласилась я, — но вы не ответили на вопрос.


— Хорошо, я тебе скажу, — ответил Василий Иванович словно бы неохотно. — Я разговаривал с Юрой, ну и с другими твоими постоянными клиентами… Знаешь, они все думают, что ты в них влюблена. Но это между нами, ладно? Не обсуждай это с ними.


— Влюблена?!


— Да. Они покупают твоё тело, но на самом деле они покупают твою любовь. Для них это важно — чтобы ты их любила. Чтобы хоть кто-то в целом мире их любил. На это подсаживаешься, я по себе знаю.


— Но я никого из них не люблю. Я просто отрабатываю деньги.


— Значит, ты умеешь притворяться. Всё, хватит болтать. Я сам тебя отвезу в Северные Дюны. Быстро в машину! Юра не прощает опозданий.

18. Секс за деньги

Секс за деньги — не то же самое, что секс без любви.


Пока мы ехали в Северные Дюны, я успокоилась, собралась и отрешилась от личных проблем. Юрий Георгиевич заслуживал того, чтобы я посвятила оплаченное время целиком его персоне. Он никогда меня не обижал, не склонял к «золотому дождю» или клизмованию, заботился о моём удовольствии, а на прощание всегда дарил пятьсот евро чаевых или какую-нибудь безделушку. Я их не носила, а складывала в коробочку на светлое будущее. Это Вика научила меня позитивному мышлению: нельзя говорить «на чёрный день», надо говорить «на светлое будущее».


То, что Юрий Георгиевич был не намного младше моего деда, меня не смущало.


Его великолепная старая дача утопала в зелени. Ветер шумел листьями, с морского берега доносился рокот волн. Подол моего кукольного платья взметнулся, я придержала его руками. Вошла в приоткрытые ворота и позволила охраннику обмахнуть меня металлодетектором. Затем беспрепятственно и без сопровождения, на правах постоянной посетительницы, поднялась в гостиную на втором этаже. Юрий Георгиевич стоял у открытого французского окна и разговаривал по телефону. Я оставила у порога свой чемоданчик и специально отошла к дальнему окну, чтобы не мешать разговору и показать, что я не подслушиваю. Но отдельные фразы всё равно до меня доносились:


— А никто не обладает монополией на истину, мой друг. Кому-то придется отказаться от претензий на вечную исключительность. Другого пути нет, и чем быстрее кто-то это усвоит, тем безболезненней пройдут перемены. Ты меня понимаешь?


Собеседник что-то ответил, Юрий Георгиевич засмеялся и, наступая носками на пятки дорогущих итальянских ботинок, избавился от обуви. Потом повесил пиджак от Бриони на напольные плечики из красного дерева и потянул узел галстука. Тоже наверняка стоимостью в тысячу долларов.


— Ладно, дорогой, мне пора. Будешь в Вашингтоне, заходи, я всегда тебе рад, — и отключил телефон.


Подошёл ко мне неслышно — в шёлковых носках по антикварному персидскому ковру — и сказал:


— Спасибо, что согласилась прервать отпуск. Я это ценю.


Это прозвучало так серьёзно и так искренне, что я не удержалась от улыбки.


— Юрий Георгиевич, можно личный вопрос?


Он поднял одну бровь:


— Смотря какой.


Истинный дипломат. Никогда ничего не пообещает, не выяснив все детали.