— Так быстрее, — сказал Кирилл и вышел на воздух.


Двадцать второй этаж! Как высоко! Внизу Большая Невка впадала в Неву, пестрящую десятками катеров, яхт и прогулочных пароходов. На пристанях и под мостами собирались пробки. А я и не знала, что сверху наши реки похожи на ручьи, наполненные детскими бумажными корабликами. Я прилипла к перилам, ветер ударил мне в лицо и взметнул волосы.


— Пойдём, — потянул меня Кирилл, — сейчас увидишь.


Мы сделали несколько шагов вдоль здания и повернули. За углом балкон чудесным образом превращался в живописную стометровую террасу. На деревянном настиле в беспорядке были расставлены плетёные кресла, диваны с мягкими подушками и парочка журнальных столиков. Под навесом от дождя качался тропический гамак, а ближе к ограждению стоял массивный обеденный стол с коваными стульями. Рядом с ним — передвижной угольный гриль. Аппетитно пахло дымком. По периметру террасу окружали кадки с деревьями и бесчисленные цветочные горшки. На столах красовались вазы с роскошными букетами. В целом создавалось впечатление, что мы находимся не на крыше питерской высотки, а где-нибудь на Кипре, на уютной загородной вилле.


— Отец подарил нам весь этаж, — пояснил Кирилл. — Мы с Машей устроили тут фамильное гнездо, правда, я своё ещё не доделал. Времени всё нет.


Около гриля возились мужчины, один из них был в белом поварском колпаке и фартуке — то ли приглашённый повар, то ли кто-то из своих. Вокруг стола и у перил сгрудились женщины. Они смеялись и что-то обсуждали. Всего я насчитала около десятка гостей. Среди них я заметила Марию Борисовну. Она увидела нас, расплылась в улыбке и направилась в нашу сторону:


— О, Диана! Как я рада, что эти ужасные слухи о твоей смерти оказались неправдой! Проходите, ребята!


— Её зовут Аня, — без долгих предисловий сообщил Кирилл, вручая сестре коробку с подарком: — А это тебе — американская малиновая кофеварка, всё как ты хотела.


— О, спасибо, нашёл таки! — Мария Борисовна поцеловала брата и обратилась ко мне: — Тебе очень подходит имя Аня! Проходи, не стесняйся, я тебя сейчас со всеми познакомлю. И называй меня Маша, ладно? Мы тут по-простому, по-семейному.


Один из мужчин обернулся, и я узнала Молчанова. На нём были солнечные очки и клетчатая рубашка с подвёрнутыми рукавами. Он переоделся.


И постепенно я начинала догадываться, почему.

30. Грустный праздник

Повар жарил на гриле бараньи котлетки и толстые говяжьи стейки. Сбоку от мяса томились сладкие перцы и ломтики баклажанов. В воздухе плавали ароматы чеснока, тимьяна и мяты. Звенели бокалы, смеялись женщины, иногда визжали дети, приведённые кем-то из гостей.


Как только Маша познакомила меня с друзьями, я расслабилась: никого из них я раньше не видела. Хорошая новость. Не хотелось бы встретить тут своих клиентов. Приняли меня тепло: мужчины с доброжелательным интересом, не выходящим за рамки приличий, а женщины — приветливо. Сильно на меня не наседали, но кое-какие вопросы задали: «Сколько тебе лет?», «На каком факультете учишься?», «Откуда приехала?», «Как давно знаешь Кирилла?». Я старалась отвечать честно: «Скоро будет двадцать», «На экономическом», «Из Карелии, из небольшого посёлка — Овсяновка называется», «Недели три или чуть дольше».


Маша сделала мне комплимент: «Какая красивая у тебя футболка, у Паши есть похожая». Она обернулась, словно хотела, чтобы Паша подтвердил её слова (вероятно, сказав: «Ну надо же, какое забавное совпадение!»), но тот разговаривал с кем-то из парней, и было видно, что разговор серьёзный. Они оба хмурились и разглядывали экран планшета, прикрывая его от солнца.


Правильно, что он переоделся. Он очень умный и предусмотрительный человек. Мы выглядели бы как два идиота, если бы не он. А я совсем потеряла чувство меры, когда решила купить эту вещь. Мне просто хотелось иметь что-то, напоминающее о нём. Что-то материальное, что можно потрогать или надеть.


Это была плохая идея.


И признаваться Маше, что я работаю в эскорте, мне тоже показалось вдруг неправильным. Я всё ещё переживала из-за того, что вынуждена её обманывать, — это беспокоило мою совесть, как острый камешек в ботинке, — но какие-то смутные соображения меня останавливали. Я словно потеряла ощущение безопасности в её присутствии, и от этого становилось горько. Моя предполагаемая дружба с этой женщиной становилась всё более и более призрачной, и я не понимала, отчего так происходит. Не могла оформить невнятные чувства в конкретные опасения.


Чуйка сломалась.


Всё сломалось.


Маша махнула рукой:


— Мне кажется, всё готово! Приглашаю всех за стол.

* * *

Первый тост сказал Кирилл:


— Хочу поднять бокал за мою драгоценную сестричку, за самую милую, чуткую и терпеливую девушку на свете! Машенька, я тебя люблю! Мы все тебя любим. Будь счастлива, дорогая!


Пока гости поздравляли именинницу, выпивали и закусывали, я украдкой наблюдала за Молчановым. Мои глаза словно прилипали к нему и не желали смотреть в другую сторону. Куда бы я ни отводила взгляд — я всё равно видела его. И даже когда закрывала глаза — он стоял передо мной как живой. Вдобавок к этому моё ухо безошибочно выделяло его тихий спокойный голос из общего шума: я была как приёмник, настроенный на его волну. Это пугало.


Чтобы не выдать себя с головой, я подсела к Маше. Никто не сидел на одном месте, все мигрировали, то зависая у гриля и наблюдая, как жарятся новые порции мяса, то подходя к ограждению, чтобы выкурить сигарету и полюбоваться на город. Кирилл присоединился к Молчанову и парню с планшетом. Я отвернулась.


Маша заметила моё мятущееся состояние и придвинулась поближе вместе со стулом.


— Ты сегодня повеселее выглядишь, — заметила она, — не такая бледная, успела подзагореть. Где-то отдыхала?


— У дедушки в Овсяновке. Недолго, пару недель.


— Я однажды ездила в Карелию, мне очень понравилось: потрясающая природа, ощущение нетронутости и удивительно добрые люди. Всё мечтаю повторить эту поездку, да, к сожалению, некогда.


Как серьёзный юрист серьёзной компании может быть таким прекраснодушным? Или дома в кругу друзей она расслабляется и становится самой собой? Я вернула ей комплимент:


— Вы сегодня тоже замечательно выглядите.


Я не лукавила. Белая рубашка оттеняла южную смуглоту её кожи, вьющиеся волосы были подобраны в высокий узел, а на щеках играл румянец — от вина и свежего воздуха. На пышной груди поблёскивал двухкаратный бриллиант на цепочке. В ушах качались чёрные жемчужины.


— «Ты», — поправила она, — называй меня на «ты». Хоть мне и исполнилось тридцать восемь, но в душе я до сих пор девчонка. Не могу привыкнуть к тому, как быстро летит время. Вон мальчишкам уже по тридцать два!


«Мальчишки» как будто услышали её слова. Кирилл улыбнулся и помахал сестре рукой. Потом глянул на меня, кивнул и сделал красноречивое лицо: мол, расскажи ей о себе, не трусь. Но если утром я была воодушевлена и готова открыться, то сейчас я не просто закрылась — я отгородилась ото всех и заперлась на все замки.


Я не понимала, что происходит.


Если бы я посмела, я подошла бы к Молчанову и спросила, почему он бросил меня в кафе. Вряд ли моё признание стало для него новостью. Ещё в ресторане в Северных Дюнах он намекнул, что догадывается о моих чувствах. Пускай. Он старше на двенадцать лет и на целую жизнь опытней. Он вполне мог догадаться о моих чувствах раньше меня. Но если я ему противна, он мог сказать: «Аня, я знаю, о чём ты говоришь, но ты меня не интересуешь». Или: «Тебе почудилось, выкинь эту ересь из головы». Или: «Ты же шлюха, Аня, между нами ничего не может быть». Или: «Я среагировал на голое тело, это нормально». Ну хоть какая-то реакция должна быть? В крайнем случае: «Когда Кирилл с тобой наиграется, я вызову тебя и оттрахаю». Я бы всё поняла. Но он молча сбежал.


Маша легко коснулась моей руки:


— Мне очень приятно, что Кирилл пришёл с тобой. Сегодня важный для меня день.


Мне стало стыдно. Если бы Маша знала, кто я такая, она бы так не говорила. При всей её терпимости к человеческим порокам, вряд ли бы она потерпела проститутку за семейным столом. Кирилл преувеличил широту её души.


К стыду прибавилось отвращение к самой себе. Я мысленно нападала на человека, который был ко мне добр, когда я в этом отчаянно нуждалась. Маша не заслужила злых мыслей с моей стороны.


Зря я согласилась на этот заказ! Василий Иванович был прав, когда сомневался в моей способности обслужить Кирилла. И проблема не в том, что он мне нравился больше, чем нужно. Проблема в том, что мне нравился его друг. И то, что Молчанов — не мой клиент, ничего не меняло и никак меня не оправдывало. Я нарушила главное правило, и я за это поплачусь.


Моё сердце будет разбито.


Но ведь он не сказал «нет»!


Мысли скакали с пятого на десятое. Я не могла сосредоточиться. Ветер трепал волосы, солнце слепило глаза. Надо держаться. Я не могу извиниться и уйти с мероприятия, как обычный гость, — я здесь не на отдыхе. Я на работе. И ночью мне предстоит отработать как минимум два половых акта. А если Кирилл будет в форме, то и три. Я должна быть бодрой, улыбчивой и сексуальной, а не портить клиенту настроение унылой разочарованной физиономией.


Мы ещё поговорим с Молчановым. Мы ведь в последнее время хорошо разговаривали — почти по-дружески и очень доверительно…