Эмма Скотт - Дотянуться до звёзд

«Не морочь мне голову, Эйнштейн! – рявкнул на меня сержант. – Я тебя насквозь вижу!»

Коннор покачал головой, крепко сжал губы.

– Старик, что случилось?

– Ой, ничего особенного, – ответил он, зло улыбаясь. – Все отлично. Моя девушка в меня влюблена.

Я скрестил руки на груди, как будто это помогло бы унять занывшее от боли сердце. Я этого ожидал, трудился, не покладая рук, чтобы это случилось. И все же реальность ударила меня больнее, чем я ожидал.

«Пусть они будут счастливы. Только это важно».

– Ну, это ведь хорошо, правда? – проговорил я, кашлянув. – Разве не этого ты хотел?

– Ага, – ответил Коннор напряженным голосом, однако в его глазах плескалась боль.

– Тогда в чем проблема?

– Проблема в моей душе.

– Что?

– Отем сказала, что любит мою душу. Вот только моя душа… мне не принадлежит – проговорил Коннор с горечью. Он указал на меня пальцем. – Моя душа – это ты.

Я захлопал глазами. Эти слова, произнесенные тихим голосом, лишили меня дара речи, а потом меня словно обняли теплые руки.

«Она любит меня».

– Коннор…

– Она влюблена в «слова моего сердца». Это не я, старик, это ты.

– Нет, – возразил я, качая головой. – Она любит не только слова. Ей нравится, как ты ее смешишь, как ты о ней заботишься…

– Ага, я ее смешу, – проговорил Коннор. – Наверное, так и есть. Именно поэтому она вчера вечером лежала со мной в постели и со слезами на глазах говорила, что влюбилась в меня, потому что я ее «смешу».

Он подошел к холодильнику и вытащил с полки бутылку пива. В пять часов утра.

«Эгоистичный засранец, ты перешел черту, слишком много сказал в тех письмах и все испортил…»

– Я так устал от всего этого дерьма, – сказал Коннор, сделав большой глоток. – Так устал быть пустым местом.

– Ты вовсе не пустое место, – возразил я, стараясь говорить уверенно. Нужно во что бы то ни стало все исправить. – У тебя есть то, что ей нужно. То, чего больше никто ей не даст.

«То, чего я никогда не смогу ей дать».

– И что же это? Деньги? Ей плевать на деньги.

– Не только деньги. Ты сам. Рядом с тобой люди чувствуют себя лучше благодаря одному твоему присутствию. Все тебя любят. Она заслуживает такого человека, который…

– Который что, Уэс? Богат? Популярен? За кем не закрепилось прозвище Амхерстская Задница?

– Да, – ответил я напряженным тоном. – Именно так.

– Итак. – Коннор опустился на стул напротив меня. – Как давно ты влюблен в нее?

– Я не влю…

Коннор вскочил, и на миг мне показалось, что он разобьет пивную бутылку о мою голову.

– Скажи правду, Уэс, черт тебя подери! Перестань врать мне и себе!

– Это просто слова, – сказал я. – Плод творческого воображения. Это…

– Хочешь сказать, что ты написал все эти письма и в них одно вранье?

– Коннор, старик. Послушай…

– Она не любит меня, Уэс, – с горечью проговорил Коннор. – Она любит тебя. Твои слова. Твою душу. Она сама так сказала. Богат ты или беден, популярен или нет, ей все равно.

– Конечно, сейчас она так говорит, – тихо сказал я. – Но в будущем ей будет не все равно. Вообще-то, ей будет очень даже не все равно. А я… я ее растопчу. Она сияет, а мое безобразие и мой мерзкий характер погасят ее свет…

Много лет назад моя мать говорила, что все мужчины – бесполезные отбросы, и теперь эти слова снова и снова звучали в моей памяти. В детстве я боялся, что причиню боль женщине, которую полюблю.

«Поэтому я поклялся никогда не влюбляться».

Я покачал головой и посмотрел на Коннора.

– Со мной что-то не так. Во мне что-то сломалось или чего-то недостает. Что бы это ни было, у тебя это есть.

– Вот теперь ты действительно несешь полную чушь.

Я тяжело вздохнул.

– Знаешь, старина, ты должен дать себе шанс.

У Коннора округлились глаза.

– Я? Должен дать себе шанс?

– Дело в том, – быстро сказал я, – что я бы высосал из нее счастье, пытаясь справиться с собой. И в конце концов любовные письма – это просто слова на бумаге. На них одних не проживешь.

– Нет?

– Нет.

Коннор поднял на меня глаза.

– Мы играли с ее сердцем. Когда она узнает, то возненавидит нас обоих.

– Она не должна узнать.

– Ты ждешь, что я просто сделаю вид, будто ничего не случилось, и буду с ней, зная, что ты ее любишь?

– Я не…

– Уэс, ради бога! – вскричал Коннор сквозь зубы.

– Ты же сам сказал, – напомнил я. – Она нас возненавидит. Это разобьет ей сердце. Хочешь так с ней поступить? Ради чего? Чтобы я мог уничтожить то, что останется?

Коннор машинально крутил в руках бутылку.

– Я не хочу причинять ей боль.

– Так не причиняй. – Я наклонился над столом. – Слишком поздно рассказывать ей правду, и это моя вина. Прости, что я… увлекся. Мне так жаль. Но через десять дней мы уезжаем, нас отправят на линию фронта на год, а может, и больше. Она и так напугана из-за этого, не нужно мучить ее еще больше. Я далеко зашел, но я это сделал ради тебя и ради нее, чтобы дать ей все, что не могу дать ей сам.

«Все лучшее, что есть у нас обоих».

Коннор медленно сел обратно на стул.

– Мне нужно ей позвонить. – Он посмотрел на меня. – Или ты позвони. Я не знаю, что сказать.

– Скажи ей, что ты чувствуешь.

– Мой лучший друг влюблен в мою девушку. Как, по-твоему, я должен себя чувствовать? – В его тоне не было враждебности, только безмерная печаль. – Может, ты мог бы записать для меня подходящие слова.

– Коннор, просто… – Я потер глаза. – Забудь обо мне. Забудь весь этот разговор. Я переживу. Выброшу ее из головы. Мне нечего ей дать, а ты можешь дать ей многое. Люби ее, старик. Это же так просто.

Он покачал головой, слабо улыбнулся – бледный призрак его обычной сияющей улыбки.

– Знаешь, на миг там с ней я был счастлив. Еще ни одна девушка не говорила, что влюблена в меня. Я сам никогда этого не говорил. Никогда не думал, что зайду так далеко, ведь это непросто. Это, черт возьми, тяжелая работа, а я никогда не любил напрягаться. Это ты всегда трудился до седьмого пота. Ты делаешь всю работу, а я пожинаю плоды.

Он стукнул своей бутылкой по моей кофейной кружке.

– И я не знаю, почему ты все это делаешь. – Он встал. – Я пошел спать.

– Коннор…

– Все в порядке, Уэс. Я ничего ей не скажу. Все равно все изменится, как только мы сядем в самолет.

– Да, все изменится.

«Мы с тобой изменимся. Возможно, безвозвратно».

Коннор отсалютовал мне бутылкой пива и унес ее с собой в комнату.

Я тяжело опустился на стул и схватился за голову.

Взгляд мой упал на недописанное стихотворение, а в голове звучали слова Коннора: «Она любит тебя. Она любит тебя. Она любит тебя».

– Она любит меня.

Если я протяну руку и возьму эту любовь, это разрушит три жизни. Коннор вступил в армию и теперь отравляется на войну, потому что хотел доказать, что достоин любви. Отем отдала ему свое сердце и тело. Мое будущее туманно, я не знаю, что станется со мной через две недели. Здесь и сейчас я знал только одно: именно я бездумно играл с сердцами Коннора и Отем, и если я все не исправлю, то потеряю их обоих.

Отем

– Ау! Юная леди!

Я моргнула и подняла глаза на стоявшую у прилавка покупательницу.

– Извините, что?

Кипя от гнева, женщина потрясала пакетом с выпечкой.

– Я просила медвежий коготь[13]. Это не медвежий коготь.

– Ой, мне так жаль. Я сейчас все исправлю.

Я взяла щипцы и пакет для выпечки и попыталась подцепить последнюю оставшуюся на подносе булочку.

«Три дня. Они уезжают через три дня».

Медвежий коготь вывалился из щипцов, упал на пол и развалился на кусочки.

– Ну, это просто потрясающе! – рявкнула покупательница. – И, конечно же, это был последний?

– Простите, – пролепетала я. – Мне так жаль, я не могу…

Я закрыла лицо руками, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции, но слезы сами брызнули из глаз, и я убежала на кухню, к Эдмону.

– Ma chère?

Я села на перевернутую корзину из-под муки, скорчилась, обняла себя руками, борясь с рыданиями.

– Филипп, встань за прилавок, – услышала я голос Эдмона. Потом он присел передо мной на корточки.

– Ma fille, qu’est-ce qu’il y a? [14]

– Простите, Эдмон. Не могу сосредоточиться. Я в полном раздрае.

– Скажи мне, дитя мое, что стряслось?

– Через несколько дней Коннор и Уэс уезжают, сначала будут проходить специальную подготовку, а потом их отправят на Ближний Восток.

– Я знаю мистера Уэса. Mon homme tranquille. Коннор – это твоя любовь, да?

Я буквально не знала, что на это ответить. С того утра, когда Коннор тихо выскользнул из моей постели, мы почти не разговаривали. Он прислал несколько сообщений, в которых писал, что готовится к отъезду, и это отбросило меня в ту точку, где я находилась перед его отправкой в тренировочный лагерь, – в ад неизвестности, так что я снова не понимала, на какой стадии находятся наши отношения и что чувствует Коннор. Любовь, которую я ему отдала, не была потеряна – он просто запихнул ее в задний карман, уходя из моей спальни. Я понятия не имела, хранит ли он ее или выбросил за ненадобностью.

«Ему тоже страшно, – думала я. – Ты тут носишься со своими сердечными переживаниями, а он рискует жизнью».

Бессодержательная мысль, но ничего другого у меня не было.

– Да, Коннор – мой парень, – сказала я наконец.

– Тяжелая ситуация, – пробормотал Эдмон. – Я боюсь за него и за моего тихого молодого человека. А также за мою задумчивую девушку, которая печется о них обоих.

Во мне снова взыграли страх, любовь, боль, грозя захлестнуть меня с головой. Доброта Эдмона де Гиша была как спасательный круг. Я легко могла позволить ему меня обнять, ухватиться за него изо всех сил и заплакать навзрыд, чтобы как-то пережить эту бурю.