В двух словах рассказываю об Очкарике: где познакомились, кто она, как проводили время и почему сейчас она спит в моей кровати после падения с лестницы.

— Ты знаешь ее десять дней, но забрал к себе? — Мать просто уточняет, правильно ли поняла.

— Типа того. — Почему-то только сейчас дошло, как наши с Йени реактивные отношения выглядят со стороны. Хотя, не по хер ли? Если бы меня волновало мнение окружающих, я бы никогда не «забил» тридцать процентов своего тела.

— И какие планы?

— Ма, слушай, ну какие могут быть планы? Поживем-увидим. Все, — гремлю ключами от машины, — присматривай за ней, а я поехал дергать тигра за усы.

Еще одна нестыковка: родители Очкарика тоже живут не на отшибе, а в старинном доме прямо посреди Смольного парка. Насколько я знаю, в таких вот «памятниках архитектуры» квартиры реставрируют с нуля и потом продаются за большие деньги.

Ладно, пора свыкнуться с мыслью, что малышка не так проста, как хочет казаться, но спрашивать ее об этом не буду. Мне глубоко по фигу, даже если ее семья окажется олигархами первой руки. Может, я и живу в своей деревеньке, но зарабатываю достаточно, чтобы хватало на хорошую сытую жизнь.

Перед тем, как зайти, еще раз прокручиваю в голове предстоящий разговор, пытаюсь предугадать несколько вариантов развития событий и готовлюсь выруливать из каждой. Главное, чтобы у меня дверь перед носом не захлопнули.

После звонка дверь долго не открывают, но, когда замки, наконец, щелкают, по ту сторону стоит хмурый и явно очень раздраженный отец Очкарика. Он знает, что я должен приехать — перед тем, как уснуть, моя писательница все же набралась смелости позвонить. Понятия не имею, о чем они успели поговорить меньше, чем за тридцать секунд, но малышка отдала мне телефон со словами «Он тебя ждет», свернулась клубком и почти сразу уснула.

— Здравствуйте, Владимир Юрьевич, — здороваюсь я, намеренно отступая подальше от порога. Входить внутрь не хочется. — Могу я забрать вещи Йени?

Он молча и долго смотрит на меня. Не рычит, не угрожает. Просто смотрит мне между бровей, и этот взгляд ощущается как прямая наводка двухстволки. Не самые приятные ощущения в моей жизни, но я знал, на что шел.

Подполковник выходит, достает из кармана пиджака сигареты, зажигалку. Закуривает, скупо предлагает мне, но я отказываюсь — травить себя никотином в мои планы точно не входит. Если уж так херово, лучше накатить и завалиться спать до просветления.

— Кто с ней, если ты тут? — спрашивает, опираясь на перила и глядя куда-то перед собой.

— Моя мать. Йени под присмотром, не переживайте.

— Поздно просить не переживать, — дымит подполковник. — Что у вас за хуйня такая скороспелая, Антон? Она маленькая и глупая, но ты-то вроде мужик серьезный, понимать должен.

Это не упреки, скорее констатация фактов.

— Я поступил так, как считал нужным, — отвечаю я, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Он все-таки смотрит на меня, но о чем думает — хрен разберешь за этими клубами дыма.

— Ты понимаешь, что она — особенная? — Отцовская любовь не дает сказать «странная» или «придурковатая». Это хорошо слышно по интонации. — Что не девочка на раз?

— Я забрал ее в свой дом не для разового перепихона.

И еще один взгляд, но на этот раз как будто даже с одобрением.

Полковник заканчивает курить, заходит в квартиру и возвращается уже с двумя небольшими спортивными сумками и телефоном. Вручает вещи молча. И когда я забрасываю одну сумку на плечо, говорит:

— Береги ее, Антон. Ничего не говорю потому что повода нет. Надеюсь и не дашь. Обидишь мою дочку — тогда и разговор будет другой.

Могу сказать, что не обижу, что не совсем уж тупой долбоеб и понимаю, во что лезу по собственной воле, но двум взрослым мужикам все эти слова на хуй не нужны.

Как и пустые обещания.

Глава тридцать шестая: Йен

Первое, что чувствую, когда открываю глаза — покой.

Может, для кого-то странное чувство после пробуждения, но у меня словно развязаны руки и ноги, и в голове светло, ясно как после сильного дождя с грозой.

Часы на противоположной стене показывают начало пятого. Я проспала всего час с небольшим. Приподнимаюсь на локтях, осматриваюсь, но Антона нет. И даже позвонить ему не могу, чтобы узнать, как все прошло с отцом. Хуже всего то, что повлиять на ситуацию тоже никак не могу, и единственное, что остается — как в детстве: закрыть глаза, скрестить пальцы и загадать, чтобы все прошло хорошо — и мои мужчины нашли общий язык.

Потихоньку, стараясь не делать резких движений, спускаю ноги с кровати и босиком по полу до ванной. Из зеркала на меня смотри какое-то совершенно измученное существо с красным пятном на щеке. Дурацкая особенность кожи и организма в целом: на мне даже простая царапина может заживать пару недель, любой удар превращается в здоровенный синяк и может «цвести» хоть месяц.

Я жду, пока вода из-под крана станет очень холодной, набираю ее в ладони и, задержав дыхание, окунаю в нее лицо. Жду, пока кожа не начнет гореть, и стряхиваю воду вместе с последними каплями напряжения.

Влажными руками привожу в порядок волосы, собираю их в пучок на затылке и спускаюсь вниз.

— Здравствуйте, Йен, — здоровается со мной симпатичная пожилая женщина со светлыми волосами чуть ниже плеч, в простых джинсах и свитере.

Антон говорил, что не уедет, пока не оставит меня под присмотром, но я все равно оказываюсь совершенно не готова к встрече с его матерью. Они похожи формой губ и глаз, и когда она точно так же, как и мой майор, улыбается уголками губ, я невольно улыбаюсь в ответ.

— Здравствуйте…

— Вера Николаевна, — представляется она. — Мама Антона. Но это понятно, да?

Утвердительно киваю головой и чувствую себя абсолютно не в своей тарелке.

Потому что это первый раз, когда я знакомлюсь с родителями мужчины, с которым встречаюсь. Сашину семью я знала с детства, и никому даже в голову не приходило перепредставлять меня в качестве девушки.

И вот я стою перед мамой человека, к которому непостижимым и самым болезненным образом успела привязаться, но выгляжу как побирушка с улицы, бледная, с синяками и мешками под глазами, еще и босая в придачу, потому что тапочки исчезли в неизвестном направлении.

Почему нельзя добровольно провалиться под землю?

— Как ты себя чувствуешь? — Пока я пытаюсь одернуть пижаму, поправить волосы, прикрыть ладонью красное пятно на щеке, женщина берет меня за плечи, уверенно, но аккуратно усаживает на диван и проводит какие-то несложные медицинские манипуляции. Убедившись, что прямо сейчас в обморок падать не собираюсь, осматривает с ног до головы и снова приветливо улыбается. — У вас с Антоном разница в возрасте… сколько? Лет семь?

— Девять, — настороженно отвечаю я.

Я знаю, что обычно мамы не очень одобряют отношения сыновей с девушками, намного младше. Тем более, когда это не сорок и тридцать лет, а тридцать и двадцать, грубо говоря. Со стороны я выгляжу молодой женщиной, которая еще толком не состоялась в жизни, не набралась мудрости и опыта, но уже лезет в постель ко взрослому мужчине, веря, что резвость и молодость помогут не замечать пропасть в интересах и взглядах на жизнь.

Только я не молодая и резвая.

Но ведь на лбу не написано, что девять лет назад одна сопливая и не в меру романтичная девушка за один день превратилась в моральную старуху.

— Ну девять не девятнадцать, — все так же доброжелательно улыбается мама Антона, и, роняя взгляд на мои босые ноги, подталкивает стоящие у края кофейного стола его домашние тапки. — Чем занимаешься?

— Когда не падаю лестницы? — пытаюсь пошутить, чтобы сбросить внутреннее напряжение. Еще немного — и взорвусь от коктейля Молотова, смешанного из паники и страха.

— Всегда знала, что мой сын в итоге выберет женщину с экзотическими увлечениями, — посмеивается Вера Николаевна.

— Он еще не в курсе, что это хобби, — продолжаю этот странный пинг-понг из шуток.

— Ну тогда лучше повременить с такими откровениями. — Она хлопает себя ко коленям, смотрит на часы и, кивая в сторону кухни, говорит: — Я привезла кое-что, может быть, составить мне компанию, пока буду готовить ужин?

Только через пару минут, когда я пытаюсь подключиться к готовке, мама Антона усаживает меня на стул, грозит пальцем, как маленькой и говорит, что позвала меня просто болтать. Но видимо у меня очень несчастный вид, потому что в итоге я получаю задание мне по плечу: чистить овощи и готовить салат.

Как-то незаметно для себя втягиваюсь в разговор: говорю, что закончила филологический с красным дипломом, что всегда была страшной заучкой, поэтому хваталась за любую возможность испытать мозг. В итоге была помощником редактора университетской газеты, потом начала писать небольшие заметки для одного интернет-издания, позже меня взяли в другое — более продвинутое, популярное и солидное. И именно там я получила свои первые деньги. А чуть позже, когда писала юморную заметку к Дню святого Валентина, поняла, что хочу писать свое, то, что торчит в голове и мешает нормально спать.

— А что ты пишешь сейчас?

Я поджимаю губы.

Ничего не пишу. Уже три месяца, с того самого дня, как Саша пришел ко мне красивый и нарядный, с полным ртом счастливых рассказов о своей новой любви. Меня не подкосила эта новость. Мне было плевать, что человек, которого я бы все равно никогда не сумела полюбить, нашел себе женщину. Но меня подкосило предательство. Он мог просто порвать со мной, тем более, что, когда мы договаривались попробовать быть парой, сразу расставили четкие приоритеты: никаких истерик, никаких скандалов и, если одному из нас становится некомфортно, он должен сразу сказать об этом.