Диана Рымарь - Две по цене одной

— Ева так и сказала?

— Нет, — покачал головой врач. — Она использовала вульгарное слово «жопа»…

Как-то не вязалось это слово с Евой, не мог Арам представить, чтобы нечто подобное вылетело из ее красивого ротика.

— Вы уверены, что не ослышались?

— О, я уверен, — принялся кивать доктор. — Были еще вариации!

Брови Арама поползли еще выше.

— Вариации чего?

— Я сначала недопонял, переспросил, куда мне идти. О, она уточнила! Назвала как минимум пять синонимов. Если можно, я не буду повторять. Честно сказать, я очень удивился таким лингвистическим познаниям столь интеллигентно выглядящей молодой девушки…

— Вы свободны, — процедил Арам.

Да, его кроткая малышка Ева выросла в злобную фурию и, кажется, забыла, кому можно отказывать, а кому нет.

Медлить Арам не стал, сразу же направился в крыло здания, где располагалась злосчастная кондитерская.

Однако неожиданно замер перед вывеской.

Рядом с надписью «Сахарная», как Ева догадалась назвать свое заведение, висело изображение пирожного, украшенного кремовыми розами, а в центральной розе красовалось абсолютно счастливое детское лицо. Именно эта часть вывески в глаза не бросалась, может быть, именно поэтому Арам заметил ее только теперь. Но заметив, уже не мог отвернуться.

Вглядевшись в это лицо, неожиданно понял: Надя. Видел ребенка всего пару минут, но запомнил выражение широко распахнутых карих глаз. Красивая девочка! По глазам видно — умная.

«Интересно, какая она?» — загудел в мозгу вопрос, а в груди снова проснулось щемящее чувство, прямо как вчера, когда встретил девочку вживую.

Уж конечно, Арам не позволит Еве препятствовать в предъявлении прав на его же ребенка. Виданное ли дело вообще?

Он смело шагнул в кондитерскую.

С клиентами в этот час оказалось негусто, хотя время близилось к обеду. Заметил у прилавка лишь пару покупателей.

Ева стояла у кассы, любезничала с посетителями.

Арам был уверен: сразу его заметила. Однако продолжала как ни в чем не бывало чирикать с женщиной, объемам которой явно не помешал бы запрет на вход в любые кондитерские, да и вообще куда-либо, где продавали съестное, за исключением разве что отделов диетической еды.

Он встал у дверей и, постукивая туфлей по плитке, принялся дожидаться, когда покупатели соизволят покинуть помещение. Едва они скрылись в коридоре, он закрыл стеклянную дверь и сменил вывеску на «Закрыто».

— Что ты делаешь?! — взмутилась Ева.

— Сейчас подробно разъясню…

— Немедленно покинь мою кондитерскую! — вдруг последовал от нее самый настоящий приказ.

Ева ему приказывала?!

«Какова нахалка!» — подметил про себя.

Но до чего эффектная… На доли секунды Арам залюбовался убранными назад шоколадными кудрями, прямой осанкой, тем, как нежно смотрелась на ней бледно-розовая блузка. Оттеняла белую кожу, облегала высокую грудь.

Ева стояла за прилавком, строго на него поглядывая, и, похоже, понятия не имела, какие чувства вызывала у Арама одним своим видом. Больно нездоровый румянец играл на ее щеках.

На ней красовался белый фартук с логотипом кондитерской. В мире не так много женщин, которым идут фартуки, а ей шел… Делал фигуру изящнее.

«Грудь стала больше или мне показалось?» — вдруг задался Арам вопросом.

Он с удовольствием проверил бы на ощупь все изменения, произошедшие с малышкой Евой. Да, формы у нее без сомнения стали более округлыми, что неудивительно, ведь в последний раз он видел девчонку еще в восемнадцать — считай, подросток, хоть и совершеннолетний. За прошедшие годы стала еще более женственной, если это вообще возможно.

 «Так, стоп, я сюда не любоваться ею пришел», — быстро надавал он себе ментальных оплеух.

Подошел к кассе и бросил с невозмутимым выражением лица:

— Я думал, ты меня вчера услышала, Ева.

— О, я услышала! — Она сложила руки на груди и строго прищурилась. — Просто слушаться не стала. Повторяю для особо одаренных: покинь мою кондитерскую. Я тебя не звала, не трогала и требую, чтобы ты оставил меня в покое!

«Ха… до чего наивная!»

Это, пожалуй, последнее, чего Араму хотелось.

— Не будет тебе покоя, милая! И ты сама в этом виновата. Мы оформляем совместную опеку, ты даешь мне видеться с ребенком. Кроме того, добровольно ложишься в мою постель — так и только так ты сможешь сохранить некое подобие прошлой жизни. Иначе…

Ева перебила его нервным возгласом:

— Боже, Арам, зачем тебе Надя? Ну вот зачем? Я еще могу понять, почему ты вдруг захотел со мной спать, но она тут при чем?

— Она моя дочь, а ты посмела ее скрыть! Хочу участвовать в ее жизни…

— Ты ее знать не знал еще позавчера! Ты ей никто!

— Я — отец, — резко отрезал он и продолжил, буравя ее взглядом: — Ты не имеешь права прятать от меня дочь. Как и раньше его не имела…

— Да что ты прицепился к ней? — фыркнула Ева. — У тебя же есть жена, так? Вот пусть она тебе и рожает. Как так случилось, что ты еще не обзавелся детьми, раз так их любишь? Зачем тебе именно мой ребенок? Я рожала Надю исключительно для себя, ни копейки у тебя на нее не попросила. А если вдруг у вас с деторождением проблемы, я ни при чем…

— Что у меня происходит с женой — не твоего ума дело, — прищурился он зло. — Еще она мне советовать тут будет. Ты пойдешь на мои условия, позволишь сделать ДНК-тест, иначе я обращусь в суд.

— В суд решил сходить? Вот и топай! — ничуть не испугалась она. — Если делать тебе нечего… А я за дочку поборюсь! Просто тебе не будет, Барсегян! Не хочу допускать вашу мерзкую семейку к своему ребенку…

— Что ты имеешь против моей семьи? — зашипел он, громко задышав.

— Все вы…

— Закрой рот, пока не наговорила лишнего! — перебил он ее резким возгласом.

Еле удержался, чтобы не протянуть руки через разделявшую их стойку с кассой и как следует не встряхнуть чертовку.

Все же не тронул, ограничился устным предупреждением:

— Придержи язык, иначе клянусь всем, что у меня есть, я тебя…

И вдруг сбоку раздался громкий стук. Оба спорщика резко обернулись в ту сторону.

В дверях кухни стояла молодая девушка с русой косой, убранной под сетку для волос. Скорее всего, помощница Евы — на ней красовался такой же фартук, как и на хозяйке. А на полу у ее ног валялся поднос с продукцией.

— Ой, простите… — промямлила помощница и наклонилась, чтобы поднять только что уроненное.

По полу меж тем раскатились песочные орешки с начинкой, и девушка стала собирать их.

Как ни странно, именно вид рассыпавшихся по полу орешков вдруг отрезвил Арама. Как он себя повел? Это же недопустимо — устраивать подобные разборки прилюдно. Да и разве это метод — стоять и спорить с абсолютно неадекватной женщиной?

Он резко развернулся к Еве и процедил сквозь зубы:

— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

— Ах, это было по-хорошему? — всплеснула руками она. — Прости, не заметила!

— По-хорошему в квадрате, — ответил Арам, прищурившись. — А как будет по-плохому, ты сразу заметишь. Предписание суда будет у тебя в ближайшее время, и тогда уже не отвертишься.

Арам развернулся и направился к выходу, не забыв полоснуть помощницу Евы взглядом.

— Станешь кому-то болтать о том, что слышала, никуда даже уборщицей не устроишься, я постараюсь.

И вышел из «Сахарной».

Не сомневался — так или иначе получит от Евы все, что захочет. Возьмет свое с избытком.

На следующий день Ева явилась на работу в пять утра. Хотела выжать максимум из кондитерской за то время, которое ей осталось трудиться на территории «Ориона». Кто его знает, как дело пойдет на новом месте? Пока клиенты протопчут дорожку, может пройти немало дней, если не недель или, того хуже, месяцев. Лишние деньги не помешают, хотя когда деньги бывали лишними?

Она кружилась на кухне, как заведенная, чтобы пополнить витрину эклерами и корзинками, пекла свежие капкейки. Чувствовала себя как на иголках, так сильно переживала.

Приготовив два подноса разных сластей, Ева отнесла их в зал и стала оформлять витрину. От привычного занятия ее отвлекла помощница, Дарья, изволившая наконец явиться на работу.

— Ты опоздала! — отметила Ева вместо приветствия, слишком нервная, чтобы оставаться вежливой.

А Дарья будто даже не расслышала обвинения, начала со своего:

— Ев, а ты видела, что происходит снаружи?

— А что происходит? — насторожилась Ева.

— Рабочие меняют боковую наружную рекламу на отеле. Я увидела новую и обалдела. Реклама ресторана есть, магазинов тоже, а нашей кондитерской нет. Ты же говорила, у нас еще полтора месяца аренды оплачено! Или это я что-то не так поняла?

— Что?! — Ева вспыхнула и тут же забыла о витрине.

Она сдернула с себя фартук, при этом, пока развязывала его сзади, каким-то чудом умудрилась задеть молнию на юбке, и та расстегнулась. Похоже, скоро сломается — чуть тронь, и разъедется. Она поправила одежду и бросилась на улицу проверить, правду ли сказала Дарья.

«Надо подколоть булавкой», — подумала и тут же об этом забыла.

Вышла на улицу и обалдела. Помощница оказалась права: старую рекламу уже убрали, а на новой действительно не было ее «Сахарной».

— Барсегян! — зашипела себе под нос Ева.

Руки сжались в кулаки, а глаза сверкнули нехорошим блеском.

«Грязно играешь, сволочь такая!» — пыхтела она про себя.

А когда возвращалась к кондитерской, застала чудеснейшую картину — вход в «Сахарную» теперь загораживал штендер с рекламой соседнего ресторана. Пройти, конечно, можно, но в обход. А возле штендера стоял грозного вида охранник. Явно новенький, потому что Ева его не знала, а ведь все охранники паслись в ее кондитерской почти ежедневно с самого дня открытия, поскольку она обеспечила их скидкой за нелегкий труд, а частенько вообще бесплатно скармливала вчерашнюю продукцию.