– Да что вы, Тамара Петровна, что вы…

– Ладно, Гришенька, иди. Твоя-то дома, я видела, как она недавно мимо проходила. Даже не поздоровается никогда… Я ей – добрый день, мол, а она как глазищами зыркнет! Будто я не поздоровалась, а матом ее обругала! Ты ей скажи, что надо здороваться с соседями, а то нехорошо как-то получается. Будто твое «здравствуйте» мимо летит, как неприкаянное. Ты ей скажи…

– Скажу, Тамара Петровна. Непременно скажу.

– Ага… Ну, иди давай… Не стану тебя больше задерживать… Ты устал с дороги, наверное…

Гриша кивнул и направился было к лифту, но передумал и пошел пешком – всего-то на четвертый этаж… Так быстрее получится. А то пока этого лифта дождешься…

Уже на площадке четвертого этажа слышалась музыка – явно из его квартиры. И музыка эта была до боли знакомой и так же до боли надоевшей. Алка гоняла этот диск с утра до вечера, когда была дома… Это был новый альбом Мадлен, восходящей эстрадной звезды, как она сама любила себя называть. На самом деле она была вовсе никакая не Мадлен, а Маруся Остапенко, бывшая жительница Кривого Рога, а теперь, стало быть, коренная москвичка. В редких интервью она так о себе и заявляла – я коренная… Алка всегда смеялась над этими интервью, зло смеялась, завистливо. Очень уж ей хотелось быть на месте Мадлен. Но пока она работала у нее на бэк-вокале, стояла вместе с такой же бэк-вокалисткой Настей далеко в стороне, потому что рядом с собой Мадлен вставать не разрешала, еще чего… Каждый должен знать свое место, кто восходящая звезда, а кто просто на подпевках. И ты, дорогая Аллочка, свое место знай – взяли тебя с твоим плохоньким голосишком – и за это спасибо скажи!

Но Алка вовсе не считала свой голосишко плохоньким. Даже сейчас, из-за закрытой двери, Гриша слышал, как она старалась перепеть Мадлен. Даже срывалась на высоких нотах до визга. Бедная, бедная Алка… И зачем она себя мучает такой одержимостью? Успокоилась бы уже…

Он вздохнул, нажал на кнопку звонка. Музыка не стихла, да и Алка открывать дверь не торопилась. Гриша еще раз нажал… Потом еще и еще… Никакого результата, хоть тресни. Пришлось искать ключи, затерянные в одном из карманов дорожной сумки…

Открыл дверь, и песенка Мадлен обрушилась на него еще яростнее. Да что ж это такое? Алка совсем оглохла, что ли? Как можно это слушать? Это же не музыка, это какая-то китайская пытка получается…

Алка сидела в гостиной на диване, поджав под себя ноги и растопырив пальцы на руках, будто готовилась к нападению. Увидев Гришу, подняла одну растопыренную ладонь и помахала ею приветственно.

– Ты что, не можешь к двери подойти? Или звонка не слышишь? Да убавь звук, ради бога! – сердито заговорил Гриша, бросая сумку на кресло.

– А ты не видишь, что у меня ногти накрашены? – ответила вопросом на вопрос Алка, вскинув удивленные глаза. – Как бы я тебе дверь открыла, с невысохшим лаком?

Что ни говори, а глаза у Алки были красивые. Зеленые, миндалевидные, с богатыми, искусно выращенными хорошим стилистом ресницами. Не глаза, а чистый изумруд… Когда-то они захватили его в плен, эти глаза. Просто утонул в них с головой и плавал счастливым… Не понимал разницы, где настоящий изумруд, а где обманное бутылочное стекло. Да и не хотел понимать… Разве влюбленный мужик что-то понимает в таких тонкостях? Да, обмануть его не трудно, он и сам обманываться рад, если перефразировать Пушкина…

А еще у Алки была удивительная кошачья грация. Узкая гибкая спина, тонкая талия, круглая маленькая попка. Даже сейчас она сидела, как кошка, красиво выгнув спину. А еще эти растопыренные пальцы с накрашенными коготками… Кошка готова к прыжку! Кошка тебя сразу расцарапает, только сунься!

Да, когда-то ему это все очень нравилось… И глаза, и удивительная грация, и маленькая круглая попка. А потом как-то пригляделось, стало привычным… И захотелось, чтобы эта грация вместе с попкой хотя бы редко, но заходила на кухню, каких-никаких щец готовила. Или супчика с потрошками. Да хоть чего-нибудь, он бы и малому старанию рад был… А только Алка, как выяснилось, вовсе не видела себя на кухне, она видела себя певицей, причем не абы какой, а настоящей звездой… А звезды ведь не толкутся на кухне, не варят щи да супчики с потрошками, правда? Звезды приносят другую радость, и смотреть на них полагается по-другому…

Хотя вслух это свое видение себя любимой Алка не проговаривала, всегда находила какие-то отговорки. И всегда объявляла о них как бы между прочим… Как само собой разумеющееся…

– Извини, Гриш, но должна тебя огорчить.

Холодильник совсем пустой, – произнесла она трагическим тоном. – Я тебя не ждала сегодня.

– Хм… А если бы ждала, то приготовила бы что-нибудь, да? – не удержался от сарказма Гриша.

– Да я сама, между прочим, только сегодня утром дома появилась! Мадлен пригласили на корпоратив, и нам с Настей пришлось поехать… Полсуток в поезде по жаре тряслись… Так что извини, кроме яичницы, ничего предложить не могу! Правда, тебе самому ее придется готовить. Видишь, я только-только ногти накрасила.

– Что ж, и на том спасибо. Я ни на что другое и не рассчитывал. И про ногти я тоже все понял.

Они важнее, конечно же.

– Ну вот что ты опять вредничаешь, а?

– Разве я вредничаю?

– Конечно! Такой трагизм в голосе, с ума можно сойти! Надо было тогда на кухарке жениться, а не на актрисе!

– О! А ты, стало быть, уже и актриса? Я что-то пропустил, когда был в командировке, да? Тебя пригласили на съемки в Голливуд?

– Нет. Пока не пригласили. Но ведь певицу тоже можно назвать актрисой, правда? Может, певице даже больше приходится что-то изображать… Как сегодня, например… Надо было изображать необыкновенное удовольствие от происходящего, когда все утро после поезда, не выспавшись, я торчала вместе с Мадлен в студии на записи новой песни! Ведь всем, абсолютно всем было понятно, что я пою гораздо лучше ее! Но ведь никто и вида не подал… Да что я тебе объясняю, ты ж в этом вообще ничего не понимаешь! Не понимаешь, как это трудно…

Алка говорила таким усталым тоном, будто ей давно уже надоели все эти «студии» и «записи», просто оскоминой в зубах завязли. И не дай бог напомнить ей сейчас, что пока эти «студии» и «записи» в ней вовсе не нуждаются, что на бэк-вокал можно кого угодно хоть с улицы взять… Тем более к певице Мадлен, которая вообще мало кому известна. Хоть и очень старается быть известной, таращится изо всех сил. Но пока что дальше третьего круга адовой свистопляски шоу-бизнеса не шагнула…

– Да, я в этом ничего не понимаю, бог миловал, – ответил Гриша, расстегивая пуговицы на рубашке. – Наверное, и певицу можно считать актрисой, спорить не буду. Я ведь человек самый обыкновенный, и привычки у меня самые обыкновенные. Я даже отвечаю тем, кто со мной поздоровается, мимо с гордым видом не прохожу…

– Это ты о чем сейчас, я не поняла? – снова вскинула на него зеленые глаза Алка. – Это я, что ли, мимо кого с гордым видом прошла?

– Да, ты. Сейчас мне Тамара Петровна пожаловалась, что ты с ней никогда не здороваешься.

– А кто у нас Тамара Петровна, хотелось бы знать?

– Это консьержка, на первом этаже сидит, возле входной двери. Только не говори, что ты ее никогда не видела.

– Почему же не видела? Видела… Только мне и в голову не приходило, что с обслугой надо здороваться…

– Она не обслуга, ты же прекрасно знаешь. Она еще с родителями моими дружила, я тебе рассказывал. Родители меня, когда маленький был, всегда с ней оставляли, когда уходили куда-то…

– Ну, знаешь… Это уже твои проблемы, сам в них копайся, а меня уволь. Я твою Тамару Петровну знать не знаю и знать не хочу. Она ведь со мной, маленькой, не сидела и с родителями моими не дружила, правда?

– Алка, да побойся бога, ты же в этом доме пять лет живешь… Тебе что, трудно ответить, когда с тобой человек здоровается? Откуда в тебе этот снобизм, не понимаю?

Алка хмыкнула, ничего не ответила. Может, ей было не до того – слишком уж внимательно начала рассматривать ноготь на указательном пальце. Наверное, на нем лак как-то неправильно расположился.

Гриша стянул с себя джинсы, пошел в ванную. Наконец-то можно встать под душ, смыть с себя дневную усталость. Может, и досада после разговора с Аллой тоже смоется?

Хотя об этом можно было и не мечтать. И вообще, не стоило «заводить» себя этим коротким общением с женой, лучше отнестись ко всему спокойно. Ну да, такая она, и ничего уже не изменишь. Можно, конечно, развестись, да… Вот прямо сейчас выйти из ванной и объявить решительно – все, не могу больше, нам надо расстаться…

Но если представить, что тут начнется, боже мой! Какая истерика, какие слезы, какие обвинения, постепенно переходящие в клятвы, что она пересмотрит полностью свою жизнь и непременно посвятит всю себя семейному очагу… И ведь бесполезно объяснять, что никакого тотального «посвящения» тут и не нужно, а нужно просто уметь любить… Без пафоса, без истерик и клятв, просто любить… Ведь он-то ее любит, он и женился по большой любви! Или не любит уже?

Всю его любовь съела Алкина «звездная» одержимость? Но откуда, откуда она взялась у обыкновенной девчонки, приехавшей в Москву из маленького уральского городка? Ведь ничего такого, что бы предвещало «звездность», у Алки вообще не было… Даже музыкальной школы за плечами не было.

Да, петь она любила с детства. Но уметь и любить – это ж разные вещи все-таки… Кто, когда и зачем внушил ей мысль о нераскрытом таланте, который у нее имеется? Кто дал толчок той одержимости, с которой Алка ходила по кастингам и прорывалась к продюсерам на просмотры? Убить бы этого идиота, ей-богу…

Первый раз он увидел ее в караоке, куда случайно забрел вместе с компанией друзей. Алка стояла на сцене с микрофоном в руках, очень лихо исполняла популярную эстрадную песенку. Можно сказать, очень эксцентрично исполняла, и телом красиво двигала, и маленькой круглой попой… Когда закончилась песенка, он подошел, помог ей сойти со сцены, сразу же затащил в толпу танцующих и сквозь грохот музыки, отдаваясь телом и хмельной головой безумному ритму, сумел наговорить ей на ухо кучу комплиментов…