Роза Федоровна встала со стула, чувствуя, какими непослушными стали ноги. С трудом добрела до двери, открыла…

Перед ней стоял незнакомый мужчина. Молодой. Очень симпатичный. Она даже не стала спрашивать, кто он. Сразу поняла кто. И тихо проговорила, даже изобразив на лице приветливую улыбку:

– Здравствуйте, Григорий… Вы ведь Григорий, правильно? Заходите…

– Здравствуйте, Роза Федоровна. Вы ведь Роза Федоровна, тоже правильно?

– Да, правильно. Это я вам письмо написала. Значит, вы его все-таки получили…

– Да, получил.

Гость перешагнул порог, огляделся. И глянул на Розу Федоровну осторожно, и она догадалась, о чем он хочет спросить…

– А Розы дома нет, Григорий. Она в магазин ушла. Потом еще в аптеку… Да вы проходите, проходите на кухню! Только громко не разговаривайте, пожалуйста, на балконе Маргаритка спит… Проходите…

Он послушно последовал за ней на кухню, но в дверях вдруг остановился, спросил тихо:

– А можно я посмотрю?

– Чего посмотрю? – в недоумении переспросила Роза Федоровна и тут же сообразила – не чего, а кого… Он же на Маргаритку глянуть хочет, это ж понятно… Как-никак отец… И это очень хорошо даже, что он первым делом про Маргаритку заговорил…

– Конечно, можно! – откликнулась она радостно. – Идите на балкон через комнату! Она на балконе спит… Там на коляске занавеска легкая накинута, вы ее приоткройте слегка… Да потом на кухню возвращайтесь, а я пока чайник поставлю…

Он повернулся молча, тихо пошел в комнату, где был балкон. Розе Федоровне показалось, что пробыл там очень долго. И чайник успел вскипеть… Надо было доставать чашки да накрывать на стол, а она все не могла встать со стула. Сидела, прислушивалась… И соображала лихорадочно, с чего начать разговор с гостем.

Или не надо начинать никакого разговора? О чем говорить-то? Теперь уж сам пусть решает, что да как… А она свое дело сделала, дала ему знать о Маргаритке. А дальше пусть идет, как идет… Теперь уж назад ничего не воротишь…

Вот только как Розочке все объяснить, а? Ведь объяснять придется, она вот-вот придет… Или тоже ничего объяснять не надо, все на самотек пустить? Ведь приехал же этот Григорий Ильинский, значит, ему не все равно… Другой бы порвал письмо да не объявился и жил бы себе дальше, а этот, видать, не такой…

Когда Григорий появился в дверях кухни, она мельком глянула в его лицо, пытаясь определить, какие чувства его посетили. Ведь посетили же какие-то, не каждый ведь день человек узнает, что у него где-то есть дочь, а потом еще и в личико ее заглядывает…

Впрочем, никаких особенных чувств на лице Григория написано не было. А чего она хотела-то? Чтобы он прослезился от умиления? Может, он вообще человек очень сдержанный, это Григорий Ильинский?

– Вы к чаю пирог с капустой будете, Григорий? Он свежий, я утром пекла…

– Буду, конечно. Я очень люблю пирог с капустой. И зовите меня просто Гришей, Роза Федоровна. И можно на «ты», так проще будет.

– Хорошо… Хорошо, Гриша… Садись вот тут, у окошка… Я сейчас быстро все спроворю, и чай, и пирог…

Почему-то у Розы Федоровны быстро отлегло от сердца, и сразу вдруг легче стало. Может, потому, что голос у этого Гриши был спокойным и приветливым, каким-то обыденным даже. Будто все происходило так, как и должно было произойти…

– Только я вас должна предупредить, Гриша… – Она села напротив, поставила перед ним чашку с чаем и кусок пирога на тарелочке.

И замолчала почему-то. Глядела на него, будто примериваясь, как его попросить… Не расскажешь же в двух словах, как она боится Розочкиной реакции на то, что за ее спиной происходит! Но Гриша сам пришел ей на помощь, попросил тихо:

– Да вы не бойтесь меня, Роза Федоровна… Говорите, я все пойму.

– Спасибо, Гриша. Я просто хотела тебя предупредить, что Роза ни о чем таком не догадывается… То есть не знает, что я письмо вам написала… Это я сама так решила, что вам вроде как сообщить надо. А Роза… Я даже не знаю, как она к этому отнесется…

– Я понял, Роза Федоровна, понял. Вы не волнуйтесь так, пожалуйста.

– Да как же не волноваться-то, сам подумай! У меня ж сердце из груди вот-вот выскочит!

– Думаете, я не волнуюсь, да? Я тоже волнуюсь. Я ведь перед Розой виноват, да… Ну, с этим вопросом мы с ней сами как-нибудь разберемся. А пирог у вас очень вкусный, Роза Федоровна… Можно мне добавки, а? Очень люблю пирог с капустой…

– Да конечно, конечно! – Она засуетилась, понимая, что просьба о добавке всего лишь повод, чтобы ее отвлечь…

И в этот момент услышала, как зашуршали ключи в замке, как в прихожей тихо открылась дверь. И застыла посреди кухни, держа в протянутой руке кусок пирога на тарелке.

Роза бесшумно появилась в дверях кухни и застыла, увидев Гришу. Потом встрепенулась слегка, будто готовилась развернуться и убежать… Но Гриша заговорил первым, автоматически принимая из рук Розы Федоровны тарелку с пирогом.

– Здравствуй, Роза… Не пугайся так, это я. И я понимаю, что ты совсем не ожидала меня здесь увидеть… Но…

– Розочка! Прости меня, Розочка! – вдруг прервала его Роза Федоровна, шагнув к внучке и слыша, с каким надрывом звучит ее голос. – Это я Гришу сюда позвала, Розочка! Я ему письмо написала! Прости меня, пожалуйста, Розочка…

И заплакала вдруг, да так отчаянно, словно все ее волнения и переживания разом потребовали выхода. И ноги подкосились в коленках, и она рухнула на стул, продолжая умолять сквозь слезы:

– Прости меня, Розочка, прости…

– Бабушка, что ты! – кинулась к ней Роза, присела на корточки, принялась оглаживать по рукам. – Перестань, пожалуйста, тебе же нельзя так волноваться! Перестань, я вовсе на тебя не сержусь… Ну, написала письмо, и хорошо, что написала… Ну все, все, успокойся, пожалуйста…

– Правда? – икнула сквозь слезы Роза Федоровна, в надежде глянув на внучку. – Ты правда на меня не сердишься?

– Правда… Погоди, я тебе сейчас таблетку сердечную дам… И корвалол накапаю… Я ж купила в аптеке корвалол…

Гриша сидел, молча наблюдал всю эту сцену. Осторожно следил глазами за Розой, как та носится по кухне, отыскивая таблетки. А потом дрожащими пальцами капает корвалол в рюмку. Когда Роза Федоровна немного успокоилась, произнес так же осторожно, будто примеряя каждое слово к сложившейся ситуации:

– Может, мы сходим с тобой погулять, Роза? А Роза Федоровна пока отдохнет… По-моему, ей бы не мешало прилечь… А?

Роза глянула на него озадаченно, будто удивилась, что он стал свидетелем этой сцены. И в этот момент с балкона послышался требовательный зов проснувшейся Маргаритки…

– А что, и правильно… – тихо проговорила Роза Федоровна, прокручивая в дрожащих пальцах пустую рюмку, из которой только что выпила корвалол. – Розочка сейчас Маргаритку покормит, и гуляйте себе на здоровье… И поговорите, что да как… А я и в самом деле прилягу, что-то ослабла совсем. Иди, Розочка, корми Маргаритку!

Роза ушла, а Роза Федоровна таинственным полушепотом сообщила Грише, будто выдала некую важную тайну:

– Она ведь грудью кормит, и молока хватает пока.. Это ведь очень важно, чтобы молока хватало, для ребенка это очень хорошо…

– Да, наверное… – вполне уважительно откликнулся Гриша. И добавил зачем-то: – Моя мама рассказывала, что кормила меня грудью аж до двух лет…

– А мама тоже в Москве живет, да? – участливо спросила Роза Федоровна.

– Нет. Мама умерла восемь лет назад. А отец еще раньше умер, когда я только школу окончил.

– Понятно. Сирота, значит. И Розочка тоже вроде как сирота, хотя у нее мать есть…

– Как это?

– Да вот так, Гришенька… Долго рассказывать, да и не буду сейчас. Одна я ее вырастила, так уж получилось, что не сложились у меня отношения с дочерью. Так тоже бывает, что ж… Вот и боюсь теперь, что помру, а Розочка совсем одна останется. Оттого и решилась тебе написать…

– Я понял, Роза Федоровна. Понял.

– Спасибо, что понял. А дальше уж сам решай, что да как… Поможешь Розочке Маргаритку поднять – спасибо тебе за это. Не поможешь – тоже слова худого не скажу, винить не стану. У тебя ведь своя жизнь, я понимаю… Своя семья… Просто у меня сердце за внучку болит, вот оно мне письмо и продиктовало, ты уж меня прости, Гришенька… И что друзей твоих обеспокоила просьбой, прости… Я ведь так неожиданно к ним нагрянула, аккурат в день рождения хозяйки! А она добрая душа оказалась, адресок мне твой выдала… Вот я и настрочила письмо втайне от Розочки! Ревела, когда писала.

– Не переживайте, Роза Федоровна, мы с Розой во всем разберемся. Поговорим обо всем, не переживайте. И вам бы правда прилечь, Роза Федоровна, у вас руки дрожат. Идите, я здесь один посижу, подожду Розу…

– Да подумаешь, руки! Давай-ка я тебе лучше еще чаю налью… И сама с тобой чаю попью, пока Розочка Маргаритку кормит. Да она быстро вернется, не переживай…

Роза и впрямь вернулась очень быстро, на ходу застегивая последнюю пуговку на груди. Проговорила деловито, глядя куда-то мимо Гриши:

– Пойдем, надо коляску с лестницы спустить… А ты ложись, бабушка. Мы долго гулять будем, наверное. Отдыхай, ладно?

– Хорошо, хорошо, идите… Конечно, я отдохну, а вы идите, гуляйте…

Когда вышли с коляской из подъезда, навстречу им попалась Лидочка. И остановилась, и застыла на месте. Глядела во все глаза на симпатичного парня, по-хозяйски уцепившегося за ручку коляски. В глазах ее так и плескалось неуемное любопытство, но вопросов она все же задать не посмела. Вместо этого зашла в подъезд, резво ринулась вверх по лестнице и припала пальцем к кнопке звонка в квартиру подруги.

Роза Федоровна открыла ей тут же, будто ждала за дверью. Увидев Лидочку, произнесла устало:

– А, это ты… А я думала, они забыли чего…

– А кто это с Розой, а? – ворвавшись в квартиру, не утерпела любопытная Лидочка. – Что за парень? И симпатичный какой… Я раньше его никогда не видела… Кто это, Розочка?

– Да это тот самый… Который отец Маргаритки…