– Давай их сюда, – велела обеспокоенная Эльга. – Быстрее разберем.

Когда Вощага закрыл дверь снаружи, Эльга испустила долгий вздох.

– Вот вам и империум… с кольями изготовились.

– Да ладно, не кручинься, – Ингвар улыбнулся. – В Царьграде на торгах тоже такие побоища бывают – Вигла растаскивать не успевает. Потому наших туда и не пускают больше полусотни зараз…

– Да уж, впусти полсотни таких зараз, как наши, – шуму будет на весь город! – согласился Мистина.

* * *

Гридница княгини была полна: пришли Ратиярова отроки, объезжавшие Подол, привели зачинщиков драки, а за ними потянулись два десятка видоков, которые сами были подозрительно потными и взбудораженными. Снаружи слышался гул – немало народу собралось к тыну княгининого дрова, и Эльга велела пока затворить ворота детинца Святой горы. По всему городу уже разошлись слухи про большую драку местных с пришлецами, все хотели знать, в чем дело. Бояре съезжались, хотя их и не звали.

Эльга сидела на своем беломраморном престоле, а Мистина, как городской воевода, в резном кресле перед троносом, возле ступенек. Рядом с ним стоял Ратияр – его десятский, старший в том дозоре, что так вовремя успел вмешаться.

– Четыре десятка или больше от Олеговых домов прибежали, все с кольями и дубьем, – рассказывал Ратияр. – И с Подола им навстречу толпа валит – такая же или больше. Хорошо, у меня два десятка было при себе, все верхом – мы между ними встали, стали конями теснить прочь. Вызнали, кто их созвал. Вот эти от варягов, – он кивнул на троих, – а вон те от подольских. Вот этот потом сам пришел, сказал, он с братьями тоже.

– В чем дело, ты знаешь?

– Нет, не успел.

– Хорошо. Давайте сначала вы. – Мистина хлопнул себя по колену и обратился к варягам: – Чьи вы? По-славянски не говорите?

Те в ответ недоуменно переглянулись, и он повторил свои вопросы на северном языке.

– Ты, говорят, здесь главный хёвдинг по городским делам, так ты должен разобрать наше дело и принять жалобу, – заговорил рослый мужчина лет сорока.

Светлые глаза на загорелом лице сияли из сетки первых морщин, светлые волосы стояли хохолком над высоким залысым лбом, а светлая борода, заплетенная в две косы, спускалась до середины груди. Вид у него был толковый, несмотря на разбитую губу.

– Как твое имя, откуда ты и кто твой вождь?

– Я Гисмунд, кормчий у Агнара из Альптанэса.

– За Агнаром послали? – Мистина глянул на Ратияра, и тот кивнул.

– Раз кормчий, значит, должен быть человек разумный. Рассказывай, что случилось. У вас жалоба?

– Да. Ваши люди из города побили меня и моих товарищей и сбросили в реку!

Мокрая одежда, кое-как отжатая, и влажные волосы Гисмунда и двоих других варягов подтверждали, по крайней мере, справедливость этого обвинения.

– Ты должен наказать их, раз уж ты конунгом поставлен следить за порядком в этом городе, или мы сами их накажем!

– Да они сами на нас набросились! – возмущенно закричали из толпы подольских, что теснились с другой стороны гридницы.

– Меня спроси, воевода! – Вперед вылез мужик, тоже средних лет, но помоложе Гисмунда. Рукава у него были засучены, рубаха надорвана у плеча, под глазом багровел кровоподтек. – Сами нам норовили морды бить! Ну а нам что – утираться? Мы не таковские! Я – Размил, Вертунов сын, нас всяк на Подоле знает! С Олеговых времен здесь сидим, и никто еще нас не бивал за просто так! Мы им не холопы, за себя тоже постоим!

– Он говорит, вы первые начали драку, – Мистина повернулся к Гисмунду. – Это так? Подумай хорошо – если ваши слова не сойдутся, вам придется пойти к присяге, да и свидетелей здесь хватает, так что мы быстро установим истину.

– Н… да, – Гисмунд без особой охоты кивнул. – Мы…

– Они смеялись! – прогундосил у него из-за плеча другой варяг, здоровенный, мордастый, с длинной рыжей бородой, тоже мокрой.

У него сильно распух красный нос, видимо, сломанный, а на груди, на влажной рубахе, розовели размытые пятна крови. Под глазами уже налились синяки.

– Смеялись? Над вами? Вид у вас не так чтобы смешной – вы ведь не выглядели смешными до того, как все началось? Так что их развеселило?

– Пусть-ка он расскажет! – Размил скрестил руки на груди и с ожиданием уставился на рыжего.

– Там…

– Ему Щедринка, Благошина дочка, рыло расквасила! – крикнул кто-то из подольских из-за спины Размила, не утерпев.

– Тебе разбили нос? – на северном языке повторил Мистина. – Как твое имя, кстати?

– Это правда, хёвдинг, – подтвердил Гисмунд.

– Мое имя Халле.

– Ты тоже из людей Агнара?

– Да. Мне причинено увечье. – Рыжий показал на свой распухший нос. – Это перелом – я знаю, у меня их уже было два. Это больно и обидно! Пролилась моя кровь! – Он ткнул пальцем в кровавое пятно на рубахе. – За это вира полагается. А они смеялись! Это было обидно! И мы решили, что поучим их смеяться, когда добрых людей калечат посреди светлого дня у всех на глазах!

– Кто причинил тебе это увечье?

– Ее тут нет, – буркнул рыжий Халле. – Я не знаю, как ее зовут.

Имя виновницы Мистина уже услышал, но хотел выслушать полный рассказ.

– Мы гуляли по берегу, а там такие мостки, чтобы сходить в воду, – начал Гисмунд.

– Это Пральники! – закричали подольские. – Там все было. Где бабы белье моют!

– Женщины стирали… – продолжал Гисмунд. – И там была такая одна… Она стояла, наклонившись, и полоскала какие-то сорочки… и нам было видно… такое… – Не находя приличных для ушей княгини слов, он повел руками в воздухе, будто обрисовывая нечто округлое и весьма крупных размеров. По гриднице пролетел разноголосый хохот – даже славяне, не понимавшие речи, догадались, что он имел в виду. – И Халле сказал, что он сейчас пойдет и с ней познакомится. Ну, он подошел… и хлопнул ее по заду. А как еще он мог познакомиться, он же по-славянски не знает ничего. А она взяла это маленькое деревянное весло, которым бьют белье в воде, оно лежало рядом с нею… Выпрямилась и нанесла удар Халле прямо по мор… по лицу. Потекла кровь, Халле закричал, что ему сломали нос. А те люди стали смеяться. Тогда мы сказали им, что поучим их смеяться…

Однако подольских отроков поблизости оказалось больше, поэтому варягов, которых с любвеобильным Халле было всего пятеро, вскоре бросили в реку. Выбравшись и отжав портки, они сказали, что сейчас сходят за подкреплением. На крик «Драка, драка!» скучающие варяги бежали изо всех дверей, и очень скоро Гисмунд и Халле вернулись на берег во главе целой дружины из полусотни человек. Близ стиральных мостков их ждала дружина, не уступающая ни числом, ни надерганным из ближайших плетней «вооружением». И если бы не вмешался Ратияр с его конными отроками, то сломанных носов, разбитых голов, а то и переломанных конечностей было бы гораздо больше.

– И поскольку нашему человеку первому было причинено увечье, – Гисмунд оглянулся на Халле, который обиженно шмыгал своим распухшим носом, – то нам полагается вира… так по закону свеев, и мы надеемся, русы имеют не менее справедливые законы.

– А за хлопок свободной женщины по заду по законам свеев что полагается? – осведомился Мистина. – Его вполне можно приравнять к срыву платка, то есть попытке бесчестья. За это тоже полагается вира.

– Присуди им поле, – негромко посоветовала ему Эльга. – И пусть Щедринка выйдет с вальком, а этот толстый будет по пояс закопан в землю, иначе мужчине с женщиной биться нельзя.

– Боюсь, она вобьет его в землю окончательно, и снова мы увидим Халле, когда он вырастет в виде дерева. Но ее на поле посылать нельзя – ведь эта отважная дева не сирота…

В это время у входа послышался шум.

– Благоша пришел, лодейщик, пускать? – крикнул от двери Вощага.

Эльга кивнула, и народ живо расступился, пропуская того, кто по закону был первым пострадавшим в деле, хотя при нем даже не присутствовал.

– Будь жива, княгиня! – Эльге поклонился немолодой мужчина, с небольшой седеющей бородой, рослый, с крепкими плечами и выпуклой грудью. – Благоша я… да ты меня знаешь. Воевода! – Он поклонился Мистине. – Девку мою обидели, опозорили! Вот эти вот! – Он живо ткнул в мокрых варягов. – На работе я был, не поспел вовремя, с этими лодьями княжескими, которые сверху пришли, с ними же мороки, как отсюда и до Змеевых валов… ну, ты знаешь. Паробок прибежал – скорее, говорит, Благоша, девку твою варяги бесчестят. Я бегом… топор твои отроки на дворе отобрали. Смотри, чтоб не пропал! – строго наказал он, обернувшись к Вощаге. – У меня такой топор, что в Царьграде не сыщешь! Я, воевода, жалобу приношу! – Он снова обернулся к Мистине. – Нас, вольных людей, ни за что бесчестят. Требую поля вот с этим! – Он указал на Халле, которого безошибочно выделил из прочих по разбитому носу. – Мы люди вольные, мы за себя постоять право имеем!

– Бесчестье было, – Мистина кивнул. – Халле, ты видишь этого мужа? Он – отец той валькирии, и он считает, что ударом по ее заднице ты нанес оскорбление всему их роду. Но увечье с пролитием крови тоже было. Она немного поспешила с кровной местью… Я предлагаю так: ты, Халле, купи на торгу отрез хорошего льна на женскую сорочку и поднеси этому мужчине, – он показал на Благошу, – для его дочери в искупление обиды, а ты, Благоша, выставь пива, чтобы вам выпить за примирение. Я думаю, лучше вам сразу сделать так, чтобы не покалечить друг друга. Ты примешь выкуп за обиду, если варяг его принесет?

– Это будет хороший выход, – мягко сказала Эльга, видя, что лодейщик колеблется, опасаясь за свою семейную честь. – Ведь твоя сторона, Благоша, первая нанесла кровавое увечье.

– Ладно, приму, – тот махнул рукой. – Ему паробки уже вломили, вижу, будет знать, как наших девок трогать.

– А у тебя, Халле, будет случай познакомиться с этой валькирией, как принято у людей. А не так, как ты обычно делаешь.

Варяги засмеялись.

– Соглашайся, Халле! – Гисмунд с сокрушенным видом хлопнул товарища по плечу. – Обидно будет погибнуть от рук корабельщика, так и не увидав Миклагарда…