Вечером второго дня Етон прокричал с вала киевским дозорным, что если им не пришлют припасов, то им придется съесть здешнего деда. Припасы и три ведра воды им принесли и оставили у ворот, но никаких посланий от бояр к ним не прилагалось.

На третий день осады Малуша проснулась с чувством, будто живет здесь уже год. Весь день ей не было иного дела, кроме как слушать дедовы сказания.

– Среди синего моря стояли два дуба, – начинал дед безо всякого повода, пока они сидели возле печи, ожидая, как закипит вода в горшке на кашу. Он клал ладони на колени и, будто оттолкнувшись этим от земли, пускался в дорогу: Малуша так и видела, как мысль его белкой мчится по Сыру-Матеру-Дубу к самым истокам света белого. – Сидели на них два голубя да и говорили меж собою: давай-ка, брате, спустимся на дно синя моря, достанем дробного песку, синего камня. Сказано – сделано: спустились и достали дробного песку, синего камня. Из дробного песку сделалась земля со всеми ее травками-муравками, былинками-зельями, с частыми кустами, с дремучими лесами. А из камня – небо синее, месяц ясный, солнце красное да звезды ясные…

Рассказывал дед и о том, как сотворили боги первого человека, как вдохнули в него жизнь, отчего он стал сродни стихиям: земле и воде, огню и ветру, а потому и наделен властью повелевать ими по праву родства.

– На синем-море окияне лежит остров Буян. На острове на Буяне лежит нарочитая змея Македоница, всем змеям мать. На том острове сидит на осоке зеленой птица, всем птицам старшая; стоит там Сыр-Матер-Дуб, а на нем сидит Ворон Воронович, всем воронам старший брат – как он встрепенется, все сине море всколыхнется. А под Сырым-Матерым-Дубом живут семьдесят семь старцев, не скованных, не связанных, и повелевают всеми хворями и недугами, лихими болестями. И там на море на окияне, на острове на Буяне, гонит Перун колесницу свою огненную, а на колеснице его гром гремучий, молния палючая. Пройдет туча над тучею, молния осияет, дождем польет…

Дед много знал о том острове – как будто видел его отсюда, и Малуша не удивилась бы, если бы так и было. На его морщинистом лбу как будто лежал ясно видимый отблеск небесного света, небо сияло в голубых глазах, и верилось, что он только что оттуда – от Сыра-Матера-Дуба, это он – тот вещий старец, что ходил с поклоном к семидесяти семи старцам. Он мог долго перечислять всех чудесных обитателей этого острова, матерей и отцов всем зверям, птицам и гадам, их чудные имена, их волшебные силы и способности. Остров Буян хранил семена и зародыши всех видов жизни, что создали боги, и щедро изливал их в белый свет, наполняя жизнью и его, в ответ на умело посланные к нему мольбы. Заслушавшись, Малуша забывала, где она, и уже видела тот остров вокруг себя. Только когда дед начал тем же веселым голосом задавать ей вопросы, проверяя, как она запомнила, она и поняла – да он же учит ее заклинаниям, наставляет, как извлечь жизнь из божественного мира в земной! Не спрашивая, нужно ли ей это – как всякий добрый, родственный обитатель того света, он делился иномирным знанием с живыми. Ведь за тем они к нему и обращаются, находясь на переломе судьбы, на пороге между юностью и зрелостью, где им самим придется стать отцами и матерями…

– Лежит там бел-горюч-камень, а под камнем свернулся огненный змей двенадцатиголовый, испускает из пасти жгучее пламя. На камне том стоит ледяной терем, в том ледяном тереме стоит золотой стул, а на том золотом стуле сидит Заря-Зареница, красная девица, подпоясалась золотым поясом, подперлась золотым посохом…

Малуша встрепенулась: вспомнила, что рассказывала ей Обещана про золотое веретено зари. И ведь оно должно быть где-то здесь, в этом самом месте, на Бабиной горе! Малуша быстро огляделась: в дедовой избушке, среди самой простой утвари ничто не напоминало хранилище этого дива. Но ведь Обещана рассказала, где оно спрятано… Возле очага в обчине… под землей…

– Она прядет золотую нить, берет золотую иглу, зовет-призывает к себе сестер своих, Зарю Утреннюю и Зарю Вечернюю. Ой вы сестры мои, Заря Утренняя и Заря Вечерняя! Вы берите золотую иглу, вдевайте золотую нить, зашивайте раны кровавые. Они зашивают, приказывают…

Слушая одним ухом, Малуша еще раз огляделась и приметила дверь – судя по всему, та вела в обчину. Но Етон и его отроки выбрали себе другую, на другом конце двора – та была поменьше, и в ней легче было поддерживать тепло. Может быть, за этой дверью и надо искать веретено Зари. Вот только кто же ей позволит…

И вдруг снаружи громко пропел боевой рог – где-то совсем близко. Старик замолчал на полуслове, Малуша вздрогнула и невольно вскочила. Этот звук был ей знаком – в своей киевской жизни она не раз его слышала. Ее проняло дрожью, даже в горле защекотало от нахлынувшего возбуждения. Кто-то подошел с войском! Кто? Плетина из Драговижа? Или Семирад из Плеснеска?

Схватив свою свиту, Малуша с непокрытой головой метнулась из избушки наружу, в промозглую хмурь. Во дворе уже был Етон и все его отроки – они спешно лезли на вал, посмотреть, кто пришел. Малуша жадно следила за ними, ожидая важной вести.

Но они поднялись на вал и застыли, глядя в сторону реки. Малуша ждала, что вот-вот они закричат от радости, станут прыгать, махать… но они стояли молча, не сводя глаз с чего-то, ей невидимого.

Малуша подобрала подол и полезла на вал. Кожаные подошвы черевьев скользили по мокрым листьям, ей приходилось хвататься руками за землю и траву, раз или два она даже упала, наступив на подол, который пришлось выпустить. То на карачках, то на коленях, снова измазавшись в земле, она наконец добралась до гребня вала и выпрямилась, тяжело дыша.

На берегу перед Укромом стоял крупный отряд – человек семьдесят, все верхом. Лошади были хорошими, на седлах висели шлемы, оружие, щиты – белый сокол на красном поле. И сам облик этих всадников, которых она видела тысячу раз, немедленно дал Малуше ответ, кто прибыл. Ей даже не обязательно было всматриваться в стяг на высоком древке, отыскивать под этим стягом знакомую фигуру плечистого светловолосого молодца, ловко сидящего в седле.

Малуша крепко зажала себе рот рукой, будто удерживая крик. Она не верила своим глазам и в то же время твердо знала: они ее не обманывают. Это он. Святослав киевский. Он здесь.

Ее охватило жаром. Ослабели ноги, зашумело в ушах. Хотелось к чему-нибудь прислониться, но можно было лишь сесть на холодную жухлую траву. Казалось, она падает, но никак не может долететь до земли, будто сверзилась с вершины того Сыра-Матера-Дуба.

Нужно было испугаться: с появлением здесь самого киевского князя с дружиной их с Етоном надежды на спасение таяли почти начисто. Но вместо страха ее душу захлестнул восторг. С каждым мгновением он усиливался, и вот уже сердце ликовало. Это он. Он здесь, совсем рядом. Казалось бы, она ушла за тридевять земель от всего былого, забралась почти на тот свет, где солнце не ходит, роса не ложится – но он, молодой Перун, проник сюда и тем сделал этот чужой мир своим. В душу хлынула радость жизни, будто светлая река, прорвавшая запруду. Хмурая, промозглая, слякотная осень вмиг обернулась теплым, душистым летом, ибо сюда, на этот грязный берег с острова Буяна или прямо с неба из золотых своих палат спустился истинный владыка мира – само Солнце Красное.

* * *

Внезапным появлением Святослава киевские бояре были удивлены не меньше Малуши. Лют и сам позабыл, что сразу после битвы на дороге послал Вемунда с его отроками уведомить князя о гибели Володислава деревского – но он не просил Святослава прибыть сюда и вовсе его не ждал. Святослав понимал, что не успеет к погребению – да в этом и не было большой нужды, он ведь не знал Володислава в лицо. Зато ожидал, что весть об этой смерти вызовет волнения в землях древлян или бужан, а потому счел, что ему, князю, надлежит находиться здесь. Уж верно, тут от него больше будет пользы, чем в городцах земли Полянской, где его уже не ждали иные подвиги, кроме лова и застолий. А это все он хоть и любил, но быстро пресыщался.

Сюда его привел сам Перун. Пожалуй, и впрямь на всем протяжении подвластных Святославу земель, от Нево-озера до устья Днепра, не было места, где он и его гриди сейчас были бы нужнее.

Этих гостей Укром вместить уже не мог. Гриди разожгли костры на берегу и стали варить кашу, ожидая, что князь решит делать. А к воротам вала направились несколько всадников.

– Едет, едет сюда! – закричал Етонов отрок, несший дозор на валу. – Сам Святослав, и Свенельдич с ним.

Етон со всеми своими снова полез на гребень, и Малуша стала карабкаться вслед за парнями. Было страшно – казалось, упади на нее сейчас взгляд Святослава, сожжет на месте, будто молния. Но и стоять внизу во дворе было невыносимо. Знать, что он совсем рядом, – и не видеть его! Улавливать звуки знакомого голоса – и не разбирать слов!

Поднявшись на гребень, Малуша встала поодаль от Етона и его парней. Сердце билось у горла, едва не выпрыгивая – Святослав ехал шагом, с каждым мгновением приближаясь. С ним был Тишата, знаменосец с княжеским стягом, и Бадня, его оружничий. Рядом ехал Свенельдич, тоже с оружничим. Сжав руки на груди под накидкой, Малуша не сводила глаз со Святослава, желая и не желая, чтобы он тоже ее увидел. Хотелось спрятаться – но где тут спрячешься, на валу высотой в человеческий рост. И пусть его взгляд убьет ее, спалит, как молния березу посреди поля, – она обрадовалась бы такой смерти.

Кияне остановились шагов за пять до ворот – так что хорошо могли видеть лица людей на валу. На Святославе был греческий клибанион под плащом из серой опоны, но на голове лишь красная шапка, шлем и щит висел у седла.

– Вот я и опять тебя вижу, – первым начал он, устремив взгляд на Етона и не желая ему здоровья. – Экий ты старик прыткий. Какого лешего ради ты у моих людей деву умыкнул?

На Малушу он бросил лишь беглый взгляд, но ее пробила дрожь с головы до ног.

– Ты у меня жену увел! – Етон, стоя на валу, с вызывающим видом положил руки на пояс. – Я взамен другую просил. Одну, другую, третью – вы с матерью для меня невесты пожалели. Пришлось самому о себе порадеть. Я уж не отрок, мне холостым далее жить невместно, люди смеяться станут. У тебя-то две жены, говорят, и обе – княгини. Мне бы хоть одну себе раздобыть.