Джози Силвер - Две жизни Лидии Бёрд

Josie Silver

The Two Lives of Lydia Bird

© 2020 by Josie Silver

© Т. В. Голубева, перевод, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2020

Издательство Иностранка®

* * *

Большинство поворотных моментов случаются в жизни неожиданно. Иногда они проскальзывают и вовсе незамеченными, только позже вы поймете, что произошло нечто важное, если вообще поймете. Например, вы в последний раз несли своего маленького ребенка на бедре. Вы случайно обменялись взглядами с незнакомцем, и вот он уже ваш лучший друг на всю жизнь. Летом по внезапному порыву вы взялись за какую-то работу, а потом занимались ею последующие двадцать лет. Так и я вовремя не поняла, что моя жизнь совершила крутой поворот, когда 14 марта 2018 года в 18:47 зазвонил мой мобильный телефон. Помню, как выругалась себе под нос, потому что в волосах застряла одна из бигуди на липучках, а я уже опаздывала.

– Алло?

Я не могла сдержаться и улыбнулась, включив громкую связь, а Фредди почти кричал, потому что где-то за его спиной грохотали автомобили.

– Говори! – зажав в зубах заколку для волос, как можно громче произнесла я.

– Лидс, слушай, у Джоны что-то с машиной. Я собираюсь развернуться и заехать за ним. Ничего страшного, это максимум минут на десять.

Я порадовалась, что он не рядом и не видит моих вытаращенных глаз. Не принцесса ли Диана говорила, будто бы в ее браке всегда было трое? Я понимаю ее, поскольку в моей жизни творилось то же самое. Конечно, мы еще не были женаты, но дело шло к тому. Мы с Фредди Хантером обручились, и официально я была почти самой счастливой девушкой в мире. А почти самая счастливая именно потому, что нас всегда было трое. Я, Фредди и чертов Джона Джонс.

Конечно, и у меня день не проходил без обязательного сеанса болтовни с моей сестрой, но Элли ведь не валялась постоянно на нашем диване, попивая чай и привлекая мое внимание. Правда, нельзя сказать, чтобы лучший друг Фредди был таким уж требовательным. Он по большей части проводил время в расслабленном горизонтальном положении и даже вполне мне нравился. Только вот я предпочла бы видеть его несколько реже, понимаете? Например, сегодня вечером. Фредди пригласил Джону на обед, даже не подумав спросить сначала меня, хотя это и мой день рождения.

Я выплюнула заколку, прекратила борьбу с липучкой и вместо того рассерженно схватила телефон:

– О боже, Фредди, разве ты обязан?! Стол в ресторане «У Альфредо» заказан на восемь, и тебе прекрасно известно, что он не будет держать место, если мы опоздаем!

Я уже знала это по собственному горькому опыту: рождественский обед с сослуживцами обернулся катастрофой, когда наш микроавтобус прибыл к ресторану на десять минут позже нужного времени и в итоге мы все отправились в «Макдоналдс». А сегодня обед в честь моего дня рождения, и я была более чем уверена, что мою маму не обрадуют биг-бургеры вместо феттучини с цыпленком.

– Остынь, Золушка, на бал ты не опоздаешь! Обещаю!

В этом весь Фредди. Он не воспринимал жизнь всерьез даже в тех редких случаях, когда это стоило бы делать. В его мире время было эластичным. Фредди мог его растягивать в соответствии с собственными нуждами. Или, как в данном случае, в соответствии с нуждами Джоны.

– Ладно, – вздохнула я, сдаваясь. – Только о времени не забывай, очень тебя прошу.

– Понял, – ответил он, уже включая радио в машине. – Ни за что!

В спальне стало тихо, а я задумалась: заметит ли кто-нибудь, если просто отрезать клочок волос, намертво запутавшийся в бигуди.

Тогда он и случился. Поворотный момент моей жизни, незаметно проскользнувший мимо меня 14 марта 2018 года в 18:47.

Четверг, 10 мая

Фредди Хантер, известный также как великая любовь моей жизни, умер пятьдесят шесть дней назад.

Вот только я проклинала его за то, что он опаздывает и губит тем самым обед в честь моего дня рождения, а в следующее мгновение уже пыталась понять, почему в моей гостиной появились две женщины-полицейские и одна из них что-то бормочет, держа меня за руку. Я смотрела на ее обручальное кольцо, потом на свое собственное.

– Фредди не может умереть, – повторяла я. – Мы женимся в следующем году.

Наверное, это сработала самозащита, поскольку мне трудно точно вспомнить, что происходило потом. Вроде ехала в полицейской машине с синими огнями в отделение скорой помощи. Сестра поддерживала меня, когда уже в больнице у меня подгибались ноги. Помню, что повернулась спиной к Джоне Джонсу, едва он появился в комнате ожидания, и на нем не было ни царапины, лишь рука висела на повязке и глаз скрыт под бинтами. Разве это справедливо? В машину сели двое, а вышел из нее только один. Помню еще, что на мне было тогда – новая зеленая блузка, купленная специально для обеда. Потом я отдала ее в благотворительный магазин – не могла больше ее видеть.

C того ужасного дня я бесчисленное множество раз напрягала мозг, стараясь припомнить каждое слово из последнего разговора с Фредди, но только и всплывало, как ворчала на него, боясь опоздать в ресторан. Позже пришли и другие мысли. Может, он так спешил, чтобы порадовать меня? Это я виновата в аварии? Боже, как бы мне хотелось сказать ему, что я люблю его! Если бы знала, что говорю с ним в последний раз в жизни, я бы это сказала, конечно же сказала! А еще хотелось, чтобы он просто прожил достаточно долго и мы бы поболтали еще раз… но тут же думала, что вряд ли мое сердце смогло бы это выдержать. Наверное, это только к лучшему, что, когда вы в последний раз делаете что-то, такой момент пролетает, не заявив о себе. Тот последний раз, когда мама забирала меня из школы и ее рука ласково сжимала мою маленькую руку… Тот последний раз, когда отец вспомнил о моем дне рождения… И тот последний раз, когда я болтала с Фредди Хантером, а он спешил встретиться со мной в двадцать восьмой день моего рождения. И какими были его последние слова? «Ни за что». Эта его дурацкая манера бросать ничего не значащие фразы… а теперь они вдруг обрели для меня глубокий смысл.

Впрочем, это было именно в духе Фредди – что-то обещать на лету. Он обладал огромной жаждой жизни, каким-то удивительно легким к ней отношением, вперемешку с убийственной страстью к соревнованию. Смертельно весело, если хотите. И я не встречала людей с таким даром: точно знать, что и когда нужно говорить. Он обладает – обладал – умением заставить собеседника думать, что он победил, хотя на самом деле именно Фредди получал то, что хотел. Он из тех… он был из тех, кого запоминают надолго, чье имя не забывают, когда уже и сам человек исчез.

А он, черт побери, действительно исчез! Его машина смялась в гармошку, врезавшись в дуб. Мне теперь все время казалось, что на моем горле кто-то туго завязал веревку, не дающую дышать. Я не могла как следует наполнить легкие воздухом, задыхалась и постоянно находилась на грани паники.

Врач наконец-то выписал мне какое-то снотворное – после того, как мама вчера накричала на него в гостиной. Запас на целый месяц. Какое-то новое лекарство, хотя он не был уверен, что следует его прописывать. По его мнению, горе нужно пережить естественным образом. Я не готова была примириться с этой чушью; те же самые слова врач уже говорил пару недель назад: тогда он отказался дать рецепт и отправился домой к своим очень даже живым женушке и детишкам.

То, что я жила по соседству с матерью, оказывалось в разные моменты то благом, то проклятием. Когда она, например, готовила свое знаменитое куриное рагу и приносила его нам – горячее, только что из духовки, – или когда заглядывала по дороге на работу, чтобы холодным ноябрьским утром обрызгать ветровое стекло моей машины антиобледенителем, – ну, в такие моменты это было благом. Но в других случаях… Она могла внезапно появиться в моей спальне, словно мне все еще семнадцать лет. Причем именно в тот момент, когда я мучилась похмельем и высматривала, что бы такое проглотить… Или когда я пару дней не прибиралась в доме и она морщила нос, как будто смотрит на одну из собирательниц мусора из реалити-шоу. Тогда наша жизнь поблизости превращалась в проклятие.

Именно проклятием оказалось расположение нашего жилья, когда я пыталась погоревать в одиночестве, не раздвигая занавесок в гостиной даже в три часа дня. Я бродила в пижаме, которую она видела на мне, проведывая вчера и позавчера. Она готовила чай, который я забывала выпить, и делала сэндвичи, которые я запихивала поглубже в холодильник, пока мама убирала ванную комнату или выносила мусор.

Конечно, я все понимаю. Она яростно защищала меня, особенно в такой момент; напугала врача до смерти, когда тот не желал выписывать снотворное. И я совсем не уверена в пользе этих таблеток, если уж на то пошло. Хотя, видит Бог, мысль о том, чтобы забыться, казалась привлекательной. Не знаю, зачем я приплела здесь Бога; Фредди ведь категорический атеист… То есть всегда был атеистом, а я в лучшем случае не уверена ни в чем. Потому не думаю, что Бог имел какое-то отношение к моей госпитализации в связи с недавно понесенной утратой. Доктор рекомендовал дополнительное лечение, наверное, из-за того, что моя матушка требовала сильных средств вроде валиума и тех новых пилюль, которые расхваливают как более мягкое, более сбалансированное средство. Если честно, мне плевать, что это такое! Я официально считаюсь самой грустной, самой усталой подопытной морской свинкой.

У нас с Фредди потрясающая кровать. Клянусь, это самый настоящий фантастический остров эпических размеров! Отель «Савой» в свое время распродавал за гроши кровати, чтобы освободить место для новых. Сначала люди недоуменно вскидывали брови: вы покупаете чью-то старую кровать? И мама говорила: какого черта вы это делаете? Как будто мы решили купить раскладушку в местном приюте для бездомных. Все эти сомневающиеся явно никогда не останавливались в «Савое». По правде говоря, и я тоже, но зато видела по телевизору их ложа ручной работы и знала, что просто должна заполучить такое. Это была самая удобная кровать на сотни миль в округе, и мы с Фредди бесчисленное множество раз поглощали там завтраки по воскресеньям, смеялись и занимались любовью.