Суббота, 17 ноября

– А здесь у нас амбар, – говорит Виктория, широким жестом распахивая огромные двустворчатые двери.

Виктория – организатор свадеб в том месте, которое мы для себя выбрали. Это простая деревенская гостиница с перестроенным амбаром. И прямо сейчас мы как раз и стоим на пороге этого самого амбара. Бледный зимний свет сочится сквозь высокие окна, в его лучах пляшут крошечные пылинки. Мое романтическое сердце ликует.

– Его уже подготовили к завтрашней свадьбе, – поясняет Виктория, показывая на толстые красные и золотые гирлянды на поблекших древних балках перекрытия. – Ну, видите, зимняя тема. В следующем месяце у нас будет свадьба под самое Рождество, но лучше всего здесь летом. Помещение украшаем композициями из диких цветов и гирляндами фонариков. Просто мечта летнего равноденствия!

– Мне нравится, – выдыхаю я.

Вероятно, в этой призрачной жизни я уже бывала в этом зале. Наверное, мы пересмотрели множество других мест, прежде чем решить, что именно это идеально нам подходит. Мысленно поздравляю себя: я просто вообразить не могу чего-то более нам соответствующего.

– Честно, лучше и не придумать.

Фредди обнимает меня за плечи:

– А сама церемония тоже здесь проходит?

– И да, и нет. – Виктория идет от двери в другой конец амбара. – Церемония венчания будет вот здесь.

Небольшая комната в пристройке из светло-серого кирпича. Они выглядят так, словно их делали вручную в доиндустриальную эпоху. Помещение тщательно отреставрировали, сохранив при этом очарование былого. Мне комната сразу напоминает ту часовню в «Друзьях», где Росс женился на Эмили. На перемычках висят кованые железные канделябры. Их сегодня не зажгли, но я сразу представляю, как изумительно они должны смотреться, как от свечей будет исходить медовый аромат воска, как Фредди будет ждать меня вон там, впереди…

– Все еще нравится? – спрашивает Фредди, сжимая мою руку.

«Еще как!» – думаю я и поворачиваюсь к Виктории:

– Ничего, если мы побудем пару минут наедине?

Она легонько всплескивает руками. Виктория отлично видит, что я сражена.

– Очень необычно, правда? Оставайтесь сколько хотите. Вернусь в амбар, когда вы будете готовы.

Мы с Фредди медленно идем по проходу между скамьями, а дверь за нашими спинами закрывается.

– В следующий раз ты пойдешь здесь уже в свадебном платье, – произносит он.

– А ты наденешь костюм, – говорю я. – Волноваться будешь?

– Ой нет! – смеется он. – Разве что ты струсишь и сбежишь, бросив меня.

– Обещаю, не сбегу.

И я серьезна, как никогда, поскольку слишком хорошо знаю, что это такое: остаться в одиночестве.

– А ты будешь волноваться? – спрашивает Фредди.

– Буду нервничать из-за сотни разных вещей, – киваю я. – Хорошо ли выглядит мое платье. Не начнет ли Элли учить Викторию, как следует делать ее работу. Не забыл ли Джона кольца.

Сейчас мы дошли до конца прохода и очутились там, где стояло множество пар, давая друг другу вечные клятвы.

– Джона не забудет кольца, я ему не позволю, – заявляет Фредди. – А Элли остынет, если утром проглотит парочку бокалов шампанского. И будет лишь рада, что ей не нужно ничем заниматься.

Конечно, он прав, это такие мелочи в сравнении с главным. Типично для Фредди: он не позволяет всякой ерунде тревожить его. Он всегда настаивал, что сам позаботится о медовом месяце, но все остальное – моя прерогатива. И я никогда не имела ничего против, верно, однако с его стороны было бы мило проявить хоть какой-то интерес к организации свадьбы и украшению стола. Мы с Доун обычно посылали друг другу разные картинки, найденные в Интернете, вроде свадебных букетов и прочего. Что-то такое есть в подготовке к свадьбе, что поглощает, приносит удовольствие и наполняет надеждой. Хочется испытать все это здесь, но я понятия не имею, что будет дальше в этом втором мире. Мне кажется странным думать сейчас о свадьбе Доун, особенно вспоминая тот мучительный последний танец с Джоной. Сейчас, когда я стою тут рядом с Фредди…

Он прижимает меня к себе:

– Ты будешь самой прекрасной невестой в мире. Лидия Бёрд, я бы женился на тебе прямо здесь и сейчас, когда ты в джинсах. Вот только на мне нет моих счастливых штанов.

– Ты просто идиот! – хохочу я.

Нет у него никаких счастливых штанов.

– Это ты идиотка.

– Точно, – соглашаюсь я, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его.

Нос у меня холодный, но все остальное теплое. Руки Фредди забираются под мою джинсовую куртку, он приподнимает меня, оторвав от пола.

– Думаю, ты должна вот так же поцеловать меня в тот самый день, – говорит он.

– Будет весьма непрактично в моем платье, – отвечаю я, обхватывая его ногами за талию.

Он смеется и заглядывает мне в глаза:

– Тебе должно быть стыдно: заставляешь меня делать такое в церкви!

Я обнимаю его крепко, по-настоящему крепко. И он обнимает меня, и на одну блаженную, золотую минуту я на все сто процентов счастлива.

Наяву

Вторник, 25 декабря

– Джин с тоником. – Элли подает мне стакан. – В основном джин.

Она чокается со мной, скорее в знак солидарности, чем в честь праздника. Все мы знаем: день предстоит нелегкий. На прошлой неделе я даже думала, что не пойду сегодня к маме. Нам с Фредди никогда не приходилось испытывать неловкость, решая, с чьей семьей мы отпразднуем Рождество, поскольку его мать проводила все эти дни в Испании вот уже лет десять. А от этого мысли о предстоящем вечере становились еще хуже. Я слегка теряю самообладание, если честно. Рождество просто преследует меня. По радио, в магазинах, у всех на языке. А хуже всего то, что я люблю Рождество – наслаждаюсь фильмами, блеском, едой. Начинаю праздновать уже в октябре, решая, какое именно рождественское кино посмотреть, составляю постоянно меняющийся список подарков, которые хочу купить, и еды, которую мне хочется попробовать.

Может, потому, что Фредди всегда оставался большим ребенком, он буквально купался в этих днях, увлекая за собой всех и каждого. Утром Джона прислал мне фото – одно из школьных, – когда Фредди купил им обоим нелепые рождественские шапки со светящимися красными помпонами. Это глупо и весело, но их братская связь сияла даже ярче этих помпонов. Оба они были просто детьми, но каждый нашел в другом настоящего брата. Я сразу позвонила Джоне, и мне было приятно слышать его голос и чувствовать, что мы уже способны поговорить о том, как нам не хватает сегодня Фредди. И я пролила первые за этот день слезы, когда Джона сказал, что и по мне тоже скучает: он ведь всегда приходил к нам в рождественское утро на сэндвичи с беконом. На этот раз Джона уехал в Уэльс, там живет семья Ди. Думаю, на самом деле это нечто вроде бегства, однако не виню его. В ответ я отправляю ему фото велосипеда, который Фредди подарил мне на Рождество пару лет назад. Дело в том, что однажды я призналась ему, как в детстве постоянно надеялась, что мне когда-нибудь достанется велосипед Элли. Фредди спрятал его в садике за домом, привязав к нему огромный красный бант. Я снова почувствовала себя восьмилетней. И с восторгом отправилась в первую поездку по нашей улице вместе с двумя другими обладателями новеньких велосипедов, которым не стукнуло еще и десяти лет. Уверена, я вопила от радости громче всех.

Но сегодня нас не ждет беспечное веселье. Мы все подавлены, взвинчены, улыбаемся потому, что должны, а не потому, что нам этого хочется. Боюсь, вся моя семья ощущает тень, упавшую на Рождество. Будто огромный ворон сел на крышу и расправил крылья над окнами, затеняя свет на елке и наполняя этот день меланхолией.

И все-таки мы – это мы. Тетя Джун изо всех сил старалась заманить нас к себе, для разнообразия, и это очень мило с ее стороны, но мы решили ничего не менять. Куда бы мы ни ушли, это не ослабит ощущения отсутствия Фредди, и, по крайней мере, здесь я могу поплакать над своей индейкой. Но все-таки мне слегка неловко перед тетей Джун, я же знаю, как она любит всех нас. Может, лишь за исключением кузины Люси.

– Твоя мама просто в панике, она забыла про жареную картошку, – сообщает Дэвид, выходя из кухни.

На нем, как обычно, рождественский джемпер. Они с Фредди вечно старались превзойти друг друга с этими джемперами, каждый год покупая что-то еще более кричащее. Дэвид не собирался сегодня надевать его. Элли сообщила мне об этом неделю или две назад, умоляя помочь ей исправить положение. Я тут же пошла покупать джемпер с огромным северным оленем в солнцезащитных очках и со светящимися рогами. Думаю, Фредди выбрал бы именно его. Я только что подарила джемпер Дэвиду, и он изо всех сил постарался скрыть свои чувства (безуспешно), когда натягивал его через голову. Серьезное выражение его лица представляло странный контраст с дурацкой улыбкой оленя. Я вздохнула и улыбнулась одновременно.

Все это походило на эффект камня, брошенного в середину пруда: круг за кругом, кольцо за кольцом разбегались волны боли. А камнем был Фредди. Я находилась ближе всех к нему, потом – его мама и Джона. Затем шли поочередно все те, кто его любил: мои родные и его семья, Деккерс и другие друзья из паба, его коллеги, приятели… Все эти круги – люди, которые могли вспоминать о нем сегодня.

Ну, как бы то ни было, я стараюсь прогнать эти мысли и сосредоточиться на непосредственной задаче: удачно проплыть через рождественский ужин с моей семьей. А уже потом могу пойти домой и отпраздновать мое настоящее Рождество, с Фредди.

– Без жареной картошки? – Я хмурюсь, ведь мама постоянно хвастается своим умением готовить картофель, и, надо сказать, не без оснований. – Но это неправильно.

В кухне я нахожу маму наклонившейся к чему-то в холодильнике.

– Что это я там слышала насчет картошки?

Она выпрямляется и поворачивается ко мне, ее лицо залито слезами.

– Даже и не смотри на меня! Я просто глупая старуха, которая ревет над замороженными бобами! Это все чертов климакс, у меня теперь память, как у золотой рыбки. Даже хуже – как у гуппи. Я просто хотела все сделать безупречно, а кончилось тем, что забыла о картошке, и теперь все испорчено! – восклицает она. – Я думала, может, в холодильнике завалялся пакет этого ужасного замороженного картофеля, но у меня нет даже этой дряни!