Джози Силвер - Две жизни Лидии Бёрд

– Джона, что ты вообще здесь делаешь?

Он поворачивается спиной к стене и смотрит в небо.

– Понятия не имею, черт побери! – отвечает он, и по его щеке сползает одинокая слеза.

– Входи.

Но Джона лишь качает головой и стоит, словно прирос к месту.

– Не могу, – бормочет он, на его лице отражается мучительное страдание. – Там сегодня для меня слишком много Фредди. Я пришел из-за него, да, но теперь я просто откровенный трус, я не могу войти туда, где он в каждом углу. – Джона взмахивает бутылкой в сторону двери.

– Джона, ты бывал здесь множество раз за те месяцы, что прошли после несчастья, – напоминаю я негромко и ровным тоном, потому что вижу, насколько он не в себе. – Все в порядке. Входи. Позволь мне приготовить для тебя кофе.

– Но ведь канун Нового года… – Один уголок рта Джоны приподнимается в наигрустнейшей улыбке. – Лидия, ты не можешь в канун Нового года пить кофе, это против правил!

Его язык слегка заплетается, он выпил уже достаточно для того, чтобы потерять способность отчетливо произносить слова, однако не настолько пьян и вполне понимает, что именно говорит.

– Я не могу сидеть в его доме, на его диване, с его подругой. Не сегодня. Не я.

Я могла позволить себе воспринимать канун Нового года как любой другой день, но Джона явно не склонен давать себе такую поблажку.

Он смотрит на меня, а потом наконец говорит то, ради чего и пришел на самом деле.

– Я… Мне чертовски жаль, что я это сделал, – шепчет он с измученным видом. – Там должен был оказаться я. – Джона закрывает лицо ладонями, растопырив пальцы, и скользит вниз по стене, пока не садится на крыльцо. – Так хочется, чтобы это был я…

Я глубоко вдыхаю. Джона явно не собирается входить в дом, поэтому я ставлю замок на предохранитель и сажусь рядом с ним на холодные ступени. Из ярко освещенного дома через дорогу доносится громкий шум.

– Не говори так. – Я сжимаю в руках холодную ладонь Джоны. – Никогда больше так не говори!

– Но ты так думаешь! – вырывается у Джоны.

Я ошеломленно таращусь на него:

– Джона, нет! Честно, я так не думаю! Не было дня, когда я не желала бы видеть Фредди по-прежнему рядом со мной, но, богом клянусь, я никогда не хотела, чтобы на его месте оказался ты!

Это правда! Я сотни раз желала, чтобы Фредди не отправился в тот день за Джоной, но это совсем другое.

Джона делает глоток из бутылки, потом дрожащими пальцами проводит по шраму над бровью.

– Всего лишь это. Мне досталось это, а его чертово прекрасное сердце перестало биться…

Я отбираю у него бутылку и сама делаю хороший глоток, чувствуя, как жидкость обжигает меня, скатываясь вниз по горлу. Ее тепло ободряет; сегодня ночью жутко холодно. Я не знаю, что сказать, чтобы Джона почувствовал себя не таким несчастным, а потом понимаю.

– Мама и Элли подарили мне сегодня памятную коробку. Разные вещицы, которые напоминают им о Фредди.

– Как будто кто-то из нас может его забыть! – Джона опирается локтями о колени.

– Там есть школьная фотография, – продолжаю я. – Ты, я и Фредди. Нам там лет по четырнадцать или около того. Мы выглядим совсем детьми.

Джона смотрит вниз и тихо смеется:

– Четырнадцать… Черт!.. Я сейчас учу детей такого возраста.

– Мы все взрослеем и стареем.

– Кроме Фредди. Он теперь никогда не станет стариком, – возражает Джона. – Просто представить его старым не могу.

– Я тоже, – соглашаюсь я и делаю еще один глоток «Джека Дэниэлса». Это очень крепкий виски; я просто ощущаю, как он смешивается с тем вином, что уже бродит по моему организму, развязывая язык и растапливая внутренний лед. – Но ты выглядишь так же, как тогда. Если не считать твоей безумной шевелюры.

Джона смотрит на меня, а я жестом показываю пышную гриву волос. Он тихо фыркает себе под нос:

– А-а, ну да… У меня никогда не было лишних денег, чтобы их подстричь, а тогда еще мужчины не додумались связывать волосы в хвост.

В детстве мне и в голову не приходило, что у Джоны нет денег, он всегда скрывал это от меня. Как и многое другое. Лишь в последние годы я узнала от Фредди, что детство Джоны вовсе не было похоже на волшебную сказку.

– Ты был ему лучшим другом… – Я пытаюсь найти слова, которые поднимут Джоне настроение. – Ты вытаскивал его в детстве из множества передряг.

Джона прислоняется головой к стене:

– Боже, но что он вытворял… Мне даже пришлось один раз подраться в школе, и лишь по его вине.

Я удивлена; совершенно не помню, чтобы Джона когда-либо дрался.

– И с кем ты сцепился?

Он молчит, легонько постукивая затылком по стене, пока думает.

– Да ну, все прошло. С каким-то парнем, с которым Фредди не стоило связываться.

– Он никогда не умел остановиться вовремя, – соглашаюсь я, потому что так оно и было.

– И ничего не боялся.

– А это не всегда хорошо, – говорю я, пытаясь слегка приглушить в Джоне подогретое «Джеком Дэниэлсом» обожание героя.

– Лучше, чем быть трусом, – возражает он, снова с тоской заглядывая в бутылку.

– А как дела с Ди? – спрашиваю я скорее для смены темы, чем из интереса.

Джона поворачивает голову и смотрит на меня:

– То так, то этак.

– Это какой-то эвфемизм?

Ну же, прими за шутку, пусть и глупую.

– Забавно, – без улыбки кивает Джона. – Если честно, я не уверен, что это к чему-то приведет. Она просто не то, что нужно.

Я забираю у него бутылку и делаю жадный глоток:

– Мне почему-то трудно в это поверить.

– Она считает, что у меня голова не на месте.

– Что? – Я мгновенно переполняюсь гневом за Джону. – Ты в этом году потерял лучшего друга! Кто бы это не понял?

Джона надолго умолкает и наконец выдавливает:

– Она не только из-за Фредди беспокоится. Из-за тебя тоже.

– Из-за меня?

После той встречи в школе я почти не видела Ди. Может, пару раз, когда сталкивалась с Джоной.

Он внимательно смотрит на меня, и на мгновение мне кажется, что он уже пожалел о своих словах. Потом вздыхает и пожимает плечами.

– Ди просто не понимает, – пытается он объяснить, – не понимает, что мы с тобой уже были друзьями, когда появился Фредди. Ну, просто друзьями. Платроническими, я хочу сказать.

– Платоническими, – поправляю я, и на меня нападает смех, потому что и я с трудом произношу это слово.

Черт побери, я одновременно злюсь, и мне смешно! Тут вдруг в небе начинают взрываться фонтаны фейерверков.

– Должно быть, уже полночь, – выдыхает Джона.

Он неуверенно поднимается на ноги и тащит меня за собой.

Мы стоим плечом к плечу на моем переднем крыльце и смотрим в небо, наполнившееся жизнью, красками и светом, а из открытого окна дома напротив вырываются мучительные звуки «Auld Lang Syne».

Пусть забудутся прежние, давние встречи… Я слышу знакомые слова, по щекам катятся слезы. И никогда больше в памяти не всплывут…

Фредди никогда не уйдет из моей памяти. Чувствую, что вот-вот сломаюсь. Именно поэтому я и не хотела никуда выходить этой ночью. Не хотела слышать эту песню. Не хотела испытывать эти чувства. А теперь они на меня навалились, и все именно так плохо, как я и ожидала.

Мы с Джоной прислоняемся друг к другу, оба плачем и молчим, пока эта мрачная песня не подходит к концу и не раздаются крики. Пришел новый 2019 год.

– Слов нет, – горестно бормочет Джона.

Слышу дрожь в его голосе – и мое сердце разбивается в первый раз в этом году.

Прикусываю дрожащую губу. Я тоже не могу произнести что-нибудь обнадеживающее.

– Сварю кофе, – наконец предлагаю я. – Зайдешь?

– Я не должен. – Он закрывает глаза ладонью и трясет головой. – Это ни одному из нас не поможет.

Меня его слова ранят. Наша дружба подобна маленькой деревянной лодочке, которую с самого дня несчастья швыряют штормовые волны, колотя по ней гневом, горем и бесконечным разочарованием. Иногда мы взлетаем на гребень волны, хватаясь друг за друга, а иногда нас увлекает в пучину, и остается лишь гадать, не лучше ли выбросить другого за борт. Не единственный ли это способ выжить? Сегодня ночью, кажется, Джона принял окончательное решение и сделал свой выбор: его лодка не доберется до суши, неся на борту нас обоих.

– Прости, – шепчет он.

Джона понимает: мне нелегко это слышать.

– Может, ты и прав, – вздыхаю я, плотнее запахивая халат на своем заледеневшем теле.

Из дома на другой стороне улицы люди выплескиваются на тротуар, горят бенгальские огни, все поют и хохочут, мой кот пользуется случаем, чтобы выскочить из дома и удрать в более приятное место.

– Я должен уйти, – шепчет Джона, и взгляд у него пустой.

Он кажется больным, как будто его вот-вот вырвет. Он идет прочь сначала медленно, затем трусцой и вот уже мчится со всех ног, изо всех сил увеличивая расстояние между нами.

Я возвращаюсь в полутемный дом, в свою тихую одинокую прихожую, сажусь на нижнюю ступень лестницы, прислонившись затылком к стене. Уже девять месяцев прошло после смерти Фредди. За эти месяцы я могла выносить совершенно новое существо. Но не сделала этого. Наоборот, я потеряла свое любимое существо и теперь, в качестве неизбежного следствия, потеряла еще и одного из самых старых друзей.

Четверг, 3 января

Я отсиживаюсь дома, а родным вру, что отравилась чем-то и у меня желудочная инфекция, чтобы они не надумали навещать. Как правило, это их не удерживает, но Элли приходится осторожничать из-за малыша, а мама и тетя Джун начали свой обычный новогодний цикл развлечений. Они и меня пытались заманить с собой, так что пришлось прибегнуть ко лжи: не хотела болтаться с ними по разным спа-салонам, запоздало празднуя Рождество.

В последние несколько дней я отчаянно тосковала по Фредди. Те часы, когда вижу его, волшебны, но я еще острее ощущаю его отсутствие здесь, в долгие часы бодрствования. Сейчас только половина девятого утра, едва светает. Я намерена заставить себя заняться собой. Принимаю душ, разогреваю какой-то суп, смотрю последние праздничные программы по телевизору. Я бездельничаю с момента наступления Нового года, потому что не желаю взять себя в руки. Я достаточно честна, чтобы признать: мне просто необходимо было эмоционально упасть. Это своеобразная реакция на возбуждение Нового года, но это не может продолжаться слишком долго. Нужно подготовиться к работе, к жизни, к понедельнику, так что необходимо привести себя в порядок, поесть, может быть, даже постирать и включить пылесос… Я только что пыталась позвонить Элли. Она не ответила. В последнюю пару дней ее донимает утренняя тошнота, и она, скорее всего, еще спит.