А сегодня я в одиночестве, с бокалом шипучки. Джона все еще в Лос-Анджелесе. Мы разговаривали пару дней назад и выяснили, что на этот раз он просто не сможет явиться в полночь и колотить в мою дверь. Боже, а ведь кажется, что прошло гораздо больше года! Я чувствую себя чем-то вроде змеи: будто полностью сбросила старую кожу и появилась в такой же, но новой.

Прошло три месяца с тех пор, когда я в последний раз проскальзывала через заднюю дверь другой вселенной. Все это время я очень много думала, даже пару раз ходила к психологу. Ей я рассказала все: о пилюлях, вообще обо всем. К ее чести, надо заметить, она не нажала под столом тревожную кнопку, чтобы отправить меня в психушку.

Я примирилась с тем, что мне никогда не узнать наверняка, в самом ли деле розовые пилюли позволяли мне путешествовать между мирами, вправду ли они неумышленно освещали путь в другое измерение, параллельное нашему.

И еще я примирилась с вероятностью того, что это был некий хитроумный прием самозащиты, когда яркие и четкие фантазии моего подсознания перемешались с трезвыми мыслями и в результате альтернативная версия событий легла поверх реальной жизни.

Впрочем, я ни в чем не уверена.


Я выхожу на заднее крыльцо и смотрю в ясное ночное небо. Если бы Джона был здесь, то показал бы мне планеты и далекие созвездия, но мне достаточно и того, что я просто смотрю на них и мой взгляд медленно блуждает по небесам. Это прекрасная картина. Время от времени, когда я прищуриваюсь, мне кажется, я замечаю некое мелькание… едва различимые очертания приоткрытой двери. И воображаю себя там, так близко к ней, что слышу далекие голоса; раскаты знакомого смеха, радостный писк ребенка… Я улыбаюсь и мягко закрываю ту дверь, потом поворачиваю в замке ключ и отпускаю его, и он улетает к звездам…

2020 год

Четверг, 2 января

Я чуть жива от индейки и джина. Вчерашний обед у мамы превратился в праздник на целый день. Половина соседей явились к ней, скользя по обледенелым тротуарам, сгорая от любопытства, желая посмотреть на Стефа и выпить на халяву.

А теперь я снова дома, и голова у меня болит, а в холодильнике лежит кусок индейки размером с хороший кирпич. В качестве компании у меня Турпин.

– Что смотрим, «Побег из Шоушенка» или Джеймса Бонда? – спрашиваю я кота.

Он молча таращится на меня со своего любимого местечка на кресле Фредди.

– Если Бонда – моргни один раз, если «Шоушенк» – два раза, ладно? – предлагаю я.

Я развлекаюсь, хотя кот совершенно игнорирует меня.

– Ты несговорчивый гость. Уверен, что не хочешь вернуться к Агнес и проверить, чем она там занимается?

Думаю, Турпин уловил сарказм в моем тоне, потому что поворачивается ко мне задом.

– Отлично, – бормочу я. – Сама выберу.

Я пытаюсь набраться сил для прогулки. У меня «послепраздничная летаргия», но поскольку наступил Новый год, я просто чувствую себя обязанной хотя бы попробовать встряхнуться и чем-нибудь заняться. Это убеждение выгоняет меня на парадное крыльцо, на мне новенькая полосатая шапка с помпоном и шерстяные перчатки – подарок мамы. Она и Элли подарила такой же комплект, только другого цвета, и мы обменялись ими, пока она не видела.

Куда пойти, налево или направо? По магазинам или в парк? У меня нет конкретных намерений или цели, так что я просто тащусь к углу улицы, и тут мне навстречу из-за него кто-то поворачивает.

Он высок ростом, на нем пальто и шарф, и даже с такого расстояния я сразу узнаю его. Джона Джонс смотрит в мою сторону, и я отмечаю то мгновение, когда и он узнает меня под всеми этими полосками. Джона на миг замедляет шаг, а потом почти бежит, и мы встречаемся на полпути между углом и моим домом.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, хватая его за рукав и встряхивая в недоумении; мне даже странно видеть его живьем после того, как я так часто видела его на маленьком экране. – Ты же в Лос-Анджелесе!

Джона смеется, срывает с головы вязаную синюю шапку. Ему, как обычно, надо бы подстричься, но, видит бог, его открытая улыбка – радостное зрелище для моих глаз. Экран планшета вполне верно передал и густой оттенок его загара, и блеск в глазах, вернувшийся в Лос-Анджелесе. Это совсем не тот человек, который садился в самолет несколько месяцев назад. И это не тот Джона, которого я помню как тень Фредди. Он выглядит старше, повзрослел, словно надел ботинки размером больше и обнаружил, что те ему в самый раз.

– Как видишь, я не там, – усмехается он. – Лидс, все это бесконечное солнце, оно просто с ума сводит!

– Ну, тогда ты явился в подходящее место. – Я не могу отвести от него глаз. – Я так рада тебя видеть! – Не оправившись еще от потрясения, я качаю головой.

– Я тоже, – кивает он. – Иди ко мне!

Он обнимает меня, и, честно говоря, это похоже на прорыв плотины. Это не легкое вежливое объятие. Нет, совсем другое. «Ты так много для меня значишь, поверить не могу, что ты рядом, дай посмотреть на тебя, ты свет моего мира…» Вот что это такое. Мы покачиваемся и смеемся, наконец я отступаю, взволнованная до глубины души.

Джона стягивает с меня шапку с помпоном.

– Ух ты! – восклицает он. – Как будто перья на голове. Мне нравится.

Он бесчисленное множество раз видел мою стрижку на экране, но собственными глазами – впервые.

Я неловко приглаживаю волосы:

– В такую погоду мне не хватает длинных волос.

Он снова натягивает на меня шапку:

– Так лучше?

– Лучше.

– Куда ты шла? – спрашивает Джона.

Я моргаю, пытаясь припомнить.

– В общем, никуда. Просто решила прогуляться, убедиться, что ноги у меня все еще двигаются.

– Наверное, это Новый год?

– Вчерашний обед у мамы, – смеюсь я. – А сегодня головная боль.

Он потирает замерзшие руки:

– А я шел к тебе. Но могу вернуться попозже, если хочешь. Или завтра?

– Нет, – тут же пугаюсь я. – Нет, что ты… Идем, все равно слишком холодно. Не знаю, о чем я думала. – Я беру его под руку. – «Побег из Шоушенка» или Бонд? – спрашиваю я. – Можешь выбирать.

Он слегка морщит нос:

– Который из Бондов?

– Не знаю, – отвечаю я. – Джеймс?

Джона хохочет, качая головой, пока я вставляю ключ в замок.

– Лидс, с Новым годом!

Оборачиваюсь к нему и улыбаюсь:

– И тебя тоже.


Роджер Мур носится по экрану, сражаясь с каким-то парнем с железными зубами, а мы с Джоной сидим по углам дивана и обмениваемся новостями, одновременно трудясь над горой сэндвичей с индейкой.

Я рассказываю ему глупые истории о Фло и Мэри, показываю новые фото Шарлотты в моем телефоне, а он говорит о том, как провел прошлую ночь в «Принце», куда его затащили Деккерс и компания, совсем не изменившиеся. И это, вообще-то, странно, потому что мы с Джоной вряд ли похожи на тех людей, какими были пару лет назад. Я слушаю и киваю, когда нужно, собираясь с духом, чтобы задать вопрос, на который действительно хочу услышать ответ.

– «Король Лев»? – спрашивает Джона, переключая каналы. – Или ту фигню про акушерок?

– Эй, полегче! Кто из нас прошлым летом принял роды без всякой подготовки?

Джона откладывает пульт:

– Боже, я и забыл, что ты это сделала! Лидс, ты просто волшебница!

Он смеется и приветственно поднимает бутылку с пивом.

– Согласна, – отвечаю я.

– Ну да, это же правда.

– А-а… – Я немного выпрямляюсь на диване. – Джона, а что на самом деле привело тебя домой?

Он отковыривает уголок этикетки на пивной бутылке:

– Мне нужно было разобраться.

Я со знанием дела высказываю предположение:

– Снова проблемы со сценарием?

– Ну да, – вздыхает он.

Знаю, что Джоне иной раз было трудно лавировать между правдой его истории и тем, как видит сценарий студия, но вроде бы в последнее время все наладилось.

– Я думала, вы уже обо всем договорились?

Джона крутит головой, пока не начинает трещать шея, – и это выдает его беспокойство, я ведь хорошо знаю своего друга.

– Да, – подтверждает он. – Договорились. Или я так думал. – (Я тянусь к своему бокалу, глядя на Джону.) – А потом расстались на Рождество, и они все, должно быть, слишком много смотрели канал «Холлмарк» или что-то в этом роде, потому что посчитали, что конец нужно изменить. Снова.

Ох!..

– И ты согласился?

Джона смотрит в потолок, как будто решение его проблем спрятано где-то там.

– Нет.

– Значит, ты вернулся домой, чтобы… – Я предоставляю ему закончить фразу, но он просто молча смотрит на меня. – Спрятаться? – предполагаю я.

– Вроде того, – тихо фыркает Джона.

– Но ты ведь туда вернешься? – Мне невыносима мысль о его поражении, когда он уже прошел такой долгий путь.

Джона потягивает пиво:

– Да, вернусь. Конечно вернусь, Лидс, но не знаю, что им скажу, ведь финал имеет большое значение. Он все меняет.

– Понимаю, – говорю я, хотя на самом деле не слишком много знаю о таких вещах. – Они предлагают какие-то существенные изменения?

– Больше надежды. Так они сказали. Нужно оставить зрителю больше надежды.

– Джона, людям нужна надежда, – подтверждаю я и делаю глоток вина. – Мы с тобой уж точно знаем это лучше многих.

Он отводит взгляд:

– Но мы знаем и то, что не у каждой истории счастливый конец.

– Возможно, и нет, – соглашаюсь я. – Во всяком случае, в реальной жизни, но я хожу в кино не для того, чтобы у меня портилось настроение. Я хочу воодушевиться, почувствовать, что все будет отлично, пусть даже это и не так. Хочу думать, что хорошие парни в итоге всегда выигрывают. Я имею в виду, кто бы стал смотреть Джеймса Бонда, если бы победил тот тип с железными зубами?

– «Челюсти», – бормочет Джона.

– Точно! Та акула как раз пример.

– Нет, я имел в виду… ну, не важно.

– А может, мне прочитать сценарий?

Он напряженно смотрит на меня:

– Не знаю…