Выставка скульптур, выполненных из природных техасских материалов, была хитом сезона, и все известные люди уже побывали на ней. Я бы уже давно сходила, если бы не недавние события.

Сойер вел автомобиль со спокойной уверенностью, делая повороты и переключая скорость со сноровкой профессионального гонщика. На выставке мы переходили от одного произведения к другому, и сигнал тревоги опять звучал у меня в голове, но я не обращала на него внимания.

– Расскажи о себе, – попросила я, стоя перед лошадью, вырезанной из сплавного леса.

– Да нечего рассказывать.

– Каждому есть что рассказать.

Он взглянул на меня, и на губах его мелькнула усмешка.

– Только не мне.

– Слышала, в юности ты был еще тем хулиганом.

– Кто тебе сказал?

– Никки.

– Никки болтушка, – заявил он с кривой ухмылкой. – Кстати, как продвигаются ее дела с Лигой избранных?

Я вспомнила о недавней экскурсии в «СПА» и соврала:

– Хорошо.

– Надеюсь, что так.

Я взглянула на него:

– Похоже, вы действительно близкие друзья.

– Да. Она была милым ребенком. Жила в тяжелых условиях, но все равно умела радоваться жизни. Ее невозможно было не любить. Когда я вернулся в город, она первая навестила меня. – Он усмехнулся. – Я не прожил там и недели, а дом простоял до этого необитаемым почти целый год. Когда она увидела, какой там царит беспорядок, то ушла, а затем вернулась с двумя горничными, садовником и переоделась в старую рабочую одежду. Я сказал ей, что сам могу убраться, но она прошла мимо меня в дом и начала раздавать указания. – Сойер засмеялся, вспоминая. – Возможно, дом и по сей день напоминал бы развалины, если бы она тогда не взяла все в свои руки. Хозяйственность занимает отнюдь не первое место в списке моих достоинств. – Он покачал головой. – Когда через неделю все было закончено и мы сидели абсолютно без сил, я сказал ей, что не знаю, как ее благодарить. Она сказала: «Сойер Джексон, это то, что друзья делают друг для друга». Так что, да, – заключил он, – Никки хороший друг, и я чертовски счастлив, что она встретила Говарда. Я никогда не видел, чтобы два человека подходили друг другу больше, чем они.

И снова это напомнило мне о том, что объединяло Никки и Говарда – ощущение защищенности, понятие мы-одно-целое или еще что-то.

Чувства попытались прорваться на поверхность, но я отогнала их.

– Так это правда? – настойчиво вернулась я к прежней теме разговора.

– Что правда?

– Что ты был дрянным мальчишкой?

Он пожал плечами:

– Смотря что ты под этим понимаешь.

– Ты пил? – попробовала я.

– Не без этого.

– Курил?

– Немного.

– Дрался?

– Раз или два.

Должно быть, я фыркнула. Он засмеялся и сунул руки в карманы джинсов, покачиваясь на пятках:

– Ну ладно, может, больше. Но мне казалось, у меня не было другого выбора.

– Почему?

– Отец учил меня, что лезть в драку нехорошо, однако считал, что нужно уметь постоять за себя.

– И тебе часто приходилось стоять за себя?

– Я был вынужден. Мне нравилось искусство, а не футбол. К счастью, я научился достаточно хорошо обороняться. Мой отец, правда, не всегда видел в этом только защиту. – Он улыбнулся своим воспоминаниям и покачал головой. – Черт, мне его не хватает.

– Где он?

– Он умер два года назад. А мать вскоре после него.

– Мне жаль.

– Да, мне тоже. Я слишком много времени путешествовал, жил то там, то тут, мне всегда казалось, что будет масса возможностей побыть с ними.

– Ты это имел в виду, когда сказал, что в жизни все повернулось иначе, чем ты планировал?

Он секунду раздумывал:

– Да, примерно.

– Мне в самом деле жаль.

– Оставь. Мне повезло. Мои родители прожили долгую счастливую жизнь. Они любили свою работу в университете, любили меня и друг друга и не стеснялись проявлять свои чувства.

Мой Опасный Мужчина был из счастливой семьи?

– Тогда откуда же вся эта злость в твоих работах?

Он скривил губы:

– Кто сказал, что во мне есть какая-то злость?

– А как еще ты назовешь все эти суровые взгляды, резкие штрихи, не говоря уж о захлопнутой двери перед моим носом?

– Как насчет агрессивного счастья?

Я невольно рассмеялась, причем достаточно громко. Некоторые посетители обернулись, в том числе и женщина, которую я не заметила раньше. Это плохо.

– Фреди?

Я мгновенно расплылась в улыбке:

– Марсия!

Марсия Траверс была влиятельным членом Лиги, в прошлом году председательствовала на рождественской ярмарке. Мы соприкоснулись щеками, приветствуя друг друга, после чего она отстранилась, чтобы рассмотреть меня:

– Фреди, ты выглядишь просто... как будто это не ты!

Она казалась довольной, не в смысле я-так-рада-что-ты-расширяешь-свои-горизонты, как можно было ожидать, учитывая мои затянутые в деним бедра, не говоря уже о четырехдюймовых шпильках, которые мне вздумалось надеть.

– Спасибо! – я с показным воодушевлением. – Со всеми этими разъездами Гордона мне стало немного грустно, я так соскучилась по нему. – Мне следовало бы завести таблицу и заносить в нее все мои множащиеся секреты: сбежавший муж, пропавшие деньги, развод, который я пока не хотела предавать огласке. Пусть я осталась без мужа, но уж куча денег мне просто необходима. – Так что я вытащила себя из дому и пришла посмотреть эту изумительную выставку.

– Да, я слышала, что Гордон в Новой Гвинее. – Она пожала мне руку и закудахтала: – Бедняжка! Представить себе не могу, как, должно быть, ужасно иметь мужа, который предпочитает путешествовать, а не проводить время с женой.

На долю секунды мне показалось, что я что-то не расслышала.

Марсия продолжала кудахтать:

– Хотя, позволь тебе сказать, я не возражала бы, если бы мой Уолтер время от времени оставлял меня в покое. Это даже утомляет, когда он все время требует внимания, дарит цветы, засыпает меня конфетами. Так что считай, что тебе повезло.

Я не могла ничего сказать в ответ и только смотрела на ее ужасно фальшивую и неискреннюю улыбку, пока она не переключила внимание на Сойера.

– А это?.. – Она вопросительно подняла бровь. Я думаю, что для объяснения понятия «плохой день» мой стал бы идеальной иллюстрацией.

Мой мозг лихорадочно работал, взвешивая различные варианты. И тут я поступила просто отвратительно. Я взглянула на моего художника и сказала:

– Простите, еще раз, как вас зовут?

Знаю, это было неприлично. Сойер – романтик, кроме того, за его внешностью ковбоя Мальборо скрывается доброта. Но мне надо было не дать Марсии почуять скандал. Кроме того, кто стал бы винить меня за то, что я была не слишком любезна после плохо скрытой издевки Марсии?

Судя по сердитому скрежету его зубов, Сойер стал бы. Но если Марсия и заметила, что что-то не так, она не стала продолжать. Вместо этого она удивила меня, заявив:

– Честно говоря, – ее глаза недобро сверкнули, – я знаю, кто это. Сойер Джексон. Неуловимый художник. Расточительный бизнесмен. И Джек из компании «Джек Хилл технолоджис».

Я на мгновение остолбенела, затем повернулась к нему, вероятно, разинув рот от удивления:

– Ты Джек из «Джек Хилл»?

Я смутно помнила рассказы, которые слышала почти десять лет назад, о том, что двое студентов из Техасского университета открыли компанию по производству видеоигр прямо у себя в комнате общежития. Один был программист, другой художник. Они придумывали сюжеты игр, создавали анимационных героев и писали компьютерные программы, которые их оживляли. Я вспомнила Хилла, компьютерного гения, который был на вечеринке у Сойера. Сойер Джексон и технарь Хилл, должно быть, и были той командой.

– «Джек Хилл», компания, получившая известность, а потом продавшая права на игры за бешеные деньги?

Если Сойеру не слишком понравилось, когда я притворилась, что забыла его имя, при новом развитии событий он выглядел еще более раздраженным.

– Бешеные деньги – это, пожалуй, слишком, – сказал от твердо.

Я не могла в это поверить. Мой голодающий художник на самом деле очень состоятельный человек – и ему не нравится, что людям об этом известно! Я было ошеломлена.

Марсия же, в свою очередь, очень хотела познакомиться с ним поближе. Но Сойер явно не горел ответным желанием. Он вежливо, но твердо извинился и отошел в сторону.

До меня доходили слухи, что ребята из «Джек Хилл», случайно попавшие в список «Форчун-500»[23], не были заинтересованы в рекламе, причем настолько, что, продав бизнес, каждый из них на несколько лет уехал за границу.

Я вспомнила, как он говорил, что жил то там, то тут и жалел, что странствовал слишком долго. Я поняла, что он не возвращался, чтобы не оказаться в центре внимания, и тем временем пропустил последние годы жизни родителей.

Марсия продолжала распространяться о «Джек Хилл» еще добрых пять минут, после чего, наконец, удалилась. Сойера нигде не было видно. Я уже думала, что он предоставил мне самой о себе позаботиться, и собиралась попросить служащих галереи вызвать мне такси, когда обнаружила его сидящим снаружи на живописной грубо сколоченной скамейке.

– Я думала, ты ушел. – Возможно, это прозвучало резко.

Он раздраженно посмотрел на меня:

– С чего это вдруг ты на меня взъелась?

Верно, я ему нагрубила и, пожалуй, должна была извиниться за притворство, но я не могла себя заставить сделать это.

– Вовсе я не взъелась. – Опять резкость.

На самом деле, я толком даже не могла понять, что заставило меня повести себя так нелогично. Конечно, была Марсия с ее колкими комментариями. Но почему-то то обстоятельство, что мой голодающий художник оказался богачом, гораздо больше взволновало меня. Хотя я не могла сказать, почему это было так важно.

Он промычал что-то, видимо не слишком приятное, проводил меня к машине и в суровом молчании отвез обратно в Уиллоу-Крик.