Пандора осторожно отпила содержимое. Напиток оказался восхитительным, с ярким ароматом ирисок и слив, и оставлял после себя приятное тепло на языке. Она сделала ещё один большой глоток, медленно обхватив стакан ладонями, забирая его у Габриэля

— Что это?

— Портвейн. Допивай остаток.

Он слегка обвил рукой её согнутые колени.

Пандора медленно попивала спиртное, расслабляясь, пока по всему её телу, вплоть до пальчиков на ногах, разливалось тепло. За дребезжащими окнами неустанно гудел шторм, вздымая огромные, как холмы, бушующие волны. Но она была в тепле и сухости, покоилась в объятиях Габриэля, пока потрескивающий огонь в очаге отбрасывал на них свет от игривого пламени.

Он достал из кармана жилета мягкий сложенный платок и промокнул последние капельки пота на её лице и горле. Отложив в сторону кусочек ткани, Габриэль откинул её тёмный локон и аккуратно заправил за левое ушко.

— Я заметил, что ты плохо слышишь этим ухом, — тихо проговорил он. — Это имеет отношение к проблеме?

Пандора изумлённо моргнула. Всего за несколько дней он обнаружил то, о чём даже её семья, люди, которые жили с ней в одном доме, не подозревали. Все они, разумеется, научились принимать беспечность и невнимательность Пандоры, как нечто само собой разумеющееся.

Она кивнула.

— Этим ухом я слышу вполовину хуже, чем другим. Ночью… в темноте… всё переворачивается вверх дном, и я не могу отличить, где низ, где верх. Если поворачиваюсь слишком быстро, то падаю на пол. Это не поддаётся контролю, ощущение такое, будто меня толкают невидимые руки.

Габриэль прижал ладонь к её щеке, с нежностью посмотрев на Пандору, от чего её пульс пустился вскачь.

— Вот почему ты не танцуешь.

— Я могу справиться с несколькими медленными танцами. Но только не с вальсом. Всё из-за кружений и вращений, — она неловко отвела взгляд и осушила последние несколько капель портвейна.

Он забрал у неё пустой бокал и отставил в сторону.

— Ты должна была мне сказать. Если бы я знал, то никогда бы не попросил встретиться со мной ночью.

— Здесь недалеко. Я думала, свечи мне будет достаточно, — сказала Пандора, теребя пояс от фланелевого халата. — Я не думала, что споткнусь о собственные тапочки. — Она высунула из-под ночной рубашки голую левую ногу и нахмурилась. — Я один потеряла.

— Я найду его позже, — взяв её руку, Габриэль поднёс кисть к губам. Он рисовал узоры из нежных поцелуев на её холодных пальчиках. — Пандора… что произошло с твоим ухом?

Перспектива обсуждения этого вопроса отозвалась протестом в её душе.

Развернув руку Пандоры, Габриэль поцеловал её ладонь и прижал пальчики к своей щеке. Выбритая кожа оказалась гладкой, если провести по ней в одном направлении и слегка шершавой, словно кошачий язычок, в другом. Свет пламени окрасил Габриэля целиком в золотистый цвет, не затронув только ясной синевы глаз, оттенка арктической звезды. Он чертовски терпеливо ждал, пока Пандора собиралась с силами, чтобы ответить.

— Я… не могу говорить об этом, касаясь тебя. — Убрав руку от его щеки, она сползла с коленей Габриэля. В ухе продолжало звенеть. Слегка прикрыв его ладонью, она несколько раз постучала пальцами по затылку. К её облегчению, трюк сработал.

— Звон в ушах, — сказал Габриэль, внимательно за ней наблюдая. — От него страдает один из наших пожилых семейных адвокатов. Часто тебя это беспокоит?

— От случая к случаю, когда я огорчаюсь.

— Сейчас для этого нет причин.

Пандора одарила его мимолётной, рассеянной улыбкой и плотно сцепила пальцы в замок.

— Я сама на себя навлекла беду. Помнишь, я рассказывала, что подслушиваю? Вообще-то сейчас я делаю это не так часто, как раньше. Но в детстве, это был единственный способ узнать обо всём, что творилось в нашем доме. Мы с Кассандрой ели в детской и играли сами по себе. Иногда проходили недели, прежде чем мы видели кого-то, кроме Хелен и слуг. Когда мама уезжала в Лондон или отец отправлялся на охоту, или Тео отбывал в школу-интернат, они даже не прощались. Во время визитов родителей домой, единственным способом привлечь их внимание служило плохое поведение. Я, конечно, вела себя хуже всех. Втягивала Кассандру в мои замыслы и происки, но все знали, что она хороший близнец. Бедная Хелен большую часть времени читала книги в углу и пыталась быть невидимой. Я предпочитала причинять неприятности вместо того, чтобы меня игнорировали.

Габриэль взял её длинную косу в руки и поигрывал ею, пока слушал рассказ.

— Мне было двенадцать, когда это произошло, — продолжила она. — Или, может быть, одиннадцать. Родители спорили в спальне за закрытыми дверями. Всякий раз, когда они ругались, это было ужасно. Они кричали и били вещи. Естественно, я засунула нос не в своё дело и отправилась подслушивать. Родители ссорились из-за мужчины, с которым у мамы… были отношения. Отец кричал. Он бросался словами, словно разбитыми вещами. Кассандра пыталась оттащить меня от двери. Но она распахнулась, на пороге стоял отец в ярости. Должно быть, он заметил движение в трещине на нижней части обшивки. Отец быстро, как молния, потянулся ко мне и ударил по ушам. Я помню только жуткий взрыв. Кассандра говорит, что помогла мне вернуться в нашу комнату, а из моего левого уха пошла кровь. Правое зажило через день или два, но левым я практически не слышала, а глубоко внутри стучала боль. Вскоре у меня начался жар. Мама сказала, что это не имело никакого отношения к уху, но думаю, что это не так.

Пандора замолчала, не желая раскрывать отвратительных подробностей о её ухе, о том, как оно загноилось, и из него потекла жидкость. Она осторожно взглянула на отвёрнутое лицо Габриэля. Он больше не играл с косой. Его рука вцепилась и сжимала её, пока мышцы на предплечьях и запястьях не начали вздыматься.

— Даже после того, как я оправилась от лихорадки, — сказала Пандора, — слух полностью не восстановился. Но хуже всего было то, что я теряла равновесие, особенно ночью. Из-за этого я начала бояться темноты. С тех пор… — она замолкла, когда Габриэль поднял голову.

Его лицо было жёстким и смертоносным, адский холод в его глазах пугал её больше, чем ярость отца.

— Чёртов сукин сын, — тихо сказал он. — Если бы он был ещё жив, я бы избил его до полусмерти.

Пандора взмахнула рукой, и похлопала воздух перед ним.

— Нет, — сказала она, затаив дыхание, — нет, я бы этого не хотела. Я ненавидела его долгое время, но теперь мне его жаль.

Габриэль быстро, но ласково поймал её руку в воздухе, будто она была птицей, которую он хотел схватить, не причинив вреда. В тёмных глубинах его широко распахнутых глаз она смогла разглядеть своё отражение.

— Почему? — прошептал он после долгого молчания.

— Потому, что причиняя мне боль, он скрывал свою собственную.

Глава 12

Габриэль был поражён состраданием Пандоры к человеку, который причинил ей столько вреда. Он удивлённо покачал головой, глядя в её глаза, такие же тёмные, как тень, набежавшая на поле голубой горечавки.

— Это его не оправдывает, — глухо сказал он.

— Нет, но это помогло мне его простить.

Габриэль никогда не простит этого ублюдка. Он хотел мести. Хотел содрать плоть с трупа мерзавца и использовать скелет вместо огородного пугала. Слегка дрожащими пальцами он обвёл контуры её лица, прикоснулся к милой высокой скуле.

— Что сказал доктор о твоём ухе? Что прописал?

— Во враче не было необходимости.

Как только до него дошёл смысл сказанного, его затопил новый поток ярости.

— У тебя был разрыв барабанной перепонки. Что, ради бога, ты имеешь в виду, говоря, что доктор был не нужен? — хотя ему удалось сдержаться и не перейти на крик, его тон был далёк от культурного.

Пандора тревожно поёжилась и начала медленно отодвигаться.

Он понимал: последнее, что ей от него сейчас было нужно, это проявление вспыльчивого характера. Подавляя разбушевавшиеся эмоции, Габриэль притянул Пандору обратно к себе, обхватив рукой.

— Нет, не отстраняйся. Расскажи, что случилось.

— Жар прошёл, — сказала она после долгих колебаний, — и… ты должен понимать, что у меня за семья. Если случалось что-то неприятное, они просто игнорировали проблемы и никогда больше их не обсуждали. Особенно, если дело касалось отца и его деяний, когда он приходил в ярость. Через некоторое время никто и не помнил, что произошло на самом деле. История нашей семьи стиралась и переписывалась тысячи раз.

Но игнорирование увечья моего уха не заставило его исчезнуть. Всякий раз, когда я что-то не слышала или спотыкалась, или падала, моя мать очень злилась. Она говорила, что причиной неуклюжести является моя спешность или небрежность. Мама не признавала проблем со слухом. Отказывалась даже это обсуждать, — Пандора остановилась, задумчиво покусывая нижнюю губу. — Я так говорю, будто она ужасный человек, но это не так. Были времена, когда она проявляла ласку и доброту. Нет людей абсолютно плохих или хороших, — она бросила в его сторону взгляд полный ужаса. — О боже, ты же не собираешься меня жалеть?

— Нет, — Габриэль сопереживал ей и был возмущён. Изо всех сил он старался не повышать голос. — Поэтому ты держишь это в секрете? Боишься жалости?

— Поэтому и… потому, что этот позор я бы предпочла не разглашать.

— Это позор не твой. А твоего отца.

— А такое ощущение, что мой. Если бы я не подслушивала, отец бы меня не наказал.

— Ты была ребёнком, — резко сказал он. — То, что он сделал, не было чёртовым наказанием, но жестокостью.

К его удивлению, губы Пандоры изогнулись в намёке на далёкую от раскаяния улыбку, и она стала выглядеть заметно довольной собой.

— Это не остановило меня от подслушивания. Я только научилась ловчее это делать.