Варвара вспыхнула:

– Нет у меня любовника, – буркнула. – Но, ясно, да.

– Хорошо, – он резко встал. – Твой телефон проверят ребята и вернут. Это обычная формальность. На нем могут оказаться жучки, может кто-то из твоих контактов засветился в команде Барановского. Мало ли… Может, он давно готовил ваш переезд к Толмачеву.

Он отвернулся, задумчиво уставился в окно.

– Глеб. А я могу чем-то помочь? – спросила несмело и отвела ведьмовские глаза. – Ну, в расследовании. В работе…

Фадеев отмахнулся, уже доставая из кармана джинсов ключи от джипа и запуская двигатель.

– Лучшая помощь – не мешаться под ногами. Реально, сейчас это важнее.

Варвара хотела сказать что-то на счет лучшей на курсе, и еще про лишнюю пару рук, глаз и лишнюю, совершенно сходящую с ума от безделья голову, но уперлась в усталый, потемневший взгляд Фадеева, напряженные скулы. И промолчала.

* * *

Они молчали всю дорогу домой. Варвара пыталась представить тот мир, в котором живет Толмачев, в котором собирается жить ее мать. Тот мир, в котором травят собаками детей конкурента, убивают ради пароля от компьютера и вычеркивают из жизни из-за невыполненной работы. За каждой копейкой – чья-то судьба. За каждым миллионом – свобода. И ее сегодняшние проблемы с отобранным Фадеевым сотовым – только начало. Так чувствовалось в душе.

В сердце будто потревоженные ангелы трепетали: Варваре все меньше хотелось становиться частью семьи Толмачева.

Глеб исподтишка наблюдал за притихшей девушкой. Темные волосы выбились из-под банданы, легкими змеями вились у виска, лизали изящную шею и небрежно замирали на плечах. Боролся с желанием дотронуться, поправить. И вообще… с желанием. Взгляд невольно скользнул по острым коленкам.

Решение показать ей папку Барановского возникло спонтанно, когда она бесцеремонно вошла в переговорную. И, увидев ужас в округлившихся глазах, он уже успел пожалеть о решении: побоялся, что девчонка устроит истерику, еще и в обморок упадет. Он даже прикидывал в уме, где у него спрятана аптечка с успокаивающим и нашатырём. Получалось, что в машине. А это очень некстати, потому что придется привлекать Татьяну Федоровну. А она, хоть и работает у Толмачева лет двадцать, все равно – чужой человек.

Там, в кабинете, он с опаской наблюдал, как будущая родственница олигарха побледнела, как покрылись красными пятнами тонкая шея и руки, как рот беззвучно хватал воздух, не в силах вобрать в себя ни капли кислорода. Как задрожали пальцы и приподнялись плечи, а взгляд, будто приклеенный к жутким снимкам, стал бессмысленно-стеклянным.

Он оставался таким и сейчас, когда она бессмысленно пялилась в окно на ночную Москву.

Глеб знал, о чем она думала: ее неуверенность и сомнение витало в салоне, затейливым узором ложилось на приборную панель, пробивалось красными габаритными огнями спешащих домой машин. Прорывалось в манере покусывать нижнюю губу, растирать указательный палец и хмуриться. В этой голове сейчас принимается решение. Возможно, главное в ее жизни. И он не хотел мешать. Поэтому молчал. И не предложил заехать поесть: желудок не простил обмана с пирожным, и сейчас подвывал, почти заглушая мерный гул двигателя.

Уже свернув к дому, ожидая пока распахнутся ворота, он проговорил примирительно:

– Варвара, спасибо вам, – его отец всегда советовал просить у женщины прощение, если она виновата, и благодарить, если не знаешь, что сказать, но хочешь оставить о себе приятное впечатление.

Правило действовало безотказно.

И сейчас снова не подвело: девушка повернула к нему голову, уставилась, чуть приоткрыв рот.

– За что? – отличный вопрос, предоставляющий право мужчине говорить. И женщина будет слушать!

Глеб спрятал лукавую улыбку.

– За то, что не устроили истерику, не бросились жаловаться Толмачеву. За то что, сейчас всю дорогу молчали и дали возможность подумать.

Девушка прищурилась, поджала губы. Глеб продолжал:

– Предполагаю, я немного перегнул палку, нагнал страху. Мы контролируем ситуацию, и система безопасности у Толмачева сейчас налажена гораздо лучше, чем даже год назад, – он кивнул охранникам на посту, мягко направился через парк к дому. – Так что вам или вашей матери волноваться не о чем. При соблюдении элементарных мер предосторожности.

– Даже если нет никакой угрозы, ее стоит придумать, чтобы так манипулировать людьми, – Варвара говорила медленно и смотрела с издевкой.

Глеб осекся и подавился следующей заготовленной фразой – про профессионализм своих ребят и про то, что все меры на непродолжительное время.

– В каком смысле манипулировать? Вы считаете, я это все придумал? – он остановил машину у флигеля, в котором жила девушка, повернулся к ней. – Ну, давайте, выдавайте свои соображения, уже заинтриговали. Зачем мне все это? Отработать бабки, которые мне платит за работу олигарх? Обратить на себя внимание голоногой малолетки? Или устроить себе развлекалово с беготнёй по торговому центру? Ну, что замолчали?

Варвара с опаской поглядывала на его напряженную грудь, взбугрившиеся под футболкой бицепсы, крепкий пресс. Взгляд мужчины снова стал острым и холодным как сталь, под ним оказалось неуютно, зябко.

– Если у Толмачева такие враги, то у вас по периметру должны уже стоять головорезы с автоматами, а подъездные пути контролироваться так, что муха не пролетит. Ваша хваленая система безопасности трещит по швам: я выскочила через первую попавшуюся щель, даже особо не стараясь. Так что врете вы все, Глеб Иванович, – она ощетинилась дикой кошкой. – А вот зачем вам это, еще вопрос. Если есть какой-то мотив, конечно.

– А, то есть его может и не быть? – Глеб не знал, как на это все реагировать, но чувствовал усиливающуюся зубную боль, смешанную с желанием придушить пигалицу. Есть женщины, которые не могут оставить его равнодушным. И Варвара Андейчик определенно из их числа.

Девчонка сорвала с головы бандану, сунула в карман.

– Может и не быть. И это означает, что вы просто не умеете делать то, о чем заявляете, – независимо отвернулась, дернула ручку. Уже слыша, как разразился Фадеев хохотом, рванула к крыльцу.

– Эй, Зульфия Сулеймановна! – Глеб приоткрыл окно автомобиля, крикнул, давясь от смеха. – Ты платочек свой забыла, диванный аналитик восьмидесятого уровня!

Он высунул руку из салона, помахал черной банданой девушки. Та резко остановилась на крыльце, воинственно выставила указательный палец, будто желая пристрелить его им.

– Не смейте меня называть по-всякому! Я уже начинаю думать, что ваших мозгов не хватает, чтобы запомнить простое русское имя! – вырвала из его рук платок.

– Да куда мне, тупому охраннику, – он лукаво прищурился.

Варваре стало жарко под его взглядом. Она попятилась, зацепилась подошвой за край ступеньки, чуть не упала, но успела схватиться за перила. Джип неторопливо двинулся с места, и девушка едва не потеряла дар речи, когда безопасник поднес два пальца к глазам и ткнул в сторону девушки указательным.

«Я слежу за тобой!» – прочитала Варвара жест.

Стоп-сигналы мигнули красным: автомобиль Фадеева притормозил у крыльца главного дома.

* * *

Она влетела в комнату и захлопнула за собой дверь с такой силой, что на прикроватной тумбочке жалобно звякнул абажур в японском стиле, подпрыгнул и накренился. Варвара строго посмотрела на него, бросила бандану на кровать.

– Гад! – прошипела она, придумывая проклятия на голову заносчивого охранника. – Идиот!

Она бессильно металась по комнате, вздыхала. Данька, тоже хорош. Ведь даже не попробовал ее отбить от этого нахала. Поплелся на остановку, будто она ему никто. Под сердцем клокотало, выплескиваясь.

В дверь тихо постучали:

– Варь, ты дома? – мама приоткрыла дверь, заглянула внутрь.

Девушка шумно выдохнула, постаралась прийти в себя: еще не хватало материнских расспросов.

– Да, мам. Входи.

Ольга Петровна проскользнула в приоткрытую дверь, замерла на входе.

– Ты сегодня взъерошенная, – улыбнулась, любовно разглядывая дочь.

Та только отмахнулась, плюхнулась на кровать. Отвернулась к окну.

– Не обращай внимание. Все норм, – пропыхтела.

Ольга Петровна присела рядом, положила горячую ладонь на голое колено дочери.

– Варь. Ты чего ерошишься? Все так плохо? Неуютно тебе здесь? – голос был ласковым, обволакивающе родным. Вот таким голосом мать могла выведать у нее все тайны. Даже самые-самые заветные.

Запрещенный прием.

Девушка нервно повела плечом, все еще переживая недавнюю стычку с Фадеевым. Жаловаться матери выглядело слишком по-детски, да, собственно, о чем говорить? Что безопасник будущего отчима над ней подтрунивает, называя то «Марфой Васильевной», то «Зульфией Сулеймановной»? Что испортил свидание? А поездка с Данькой в кино – это вообще свидание было? И еще жаловаться – это же признаться, что она сиганула через забор, в обход стационарного поста охраны, наплевав на предупреждение Толмачева и Фадеева.

И для чего сиганула? Чтобы сходить с кино с парнем, который сдал ее Фадееву по первому требованию. От упоминания о понуро плетущейся к остановке спине, под сердцем заклокотало сильнее. Варвара шумно вздохнула.

Получалось, что оставалось только молчать, захлебываясь собственной желчью.

Мама поняла ее молчание. Погладила по спине:

– Глупая ты у меня еще, – необидно прошептала. И у Варвары сразу опустились плечи, будто с них сняли стотонную усталость.

– Ну и ладно, – пробурчала девушка. В руках она скручивала вырванную у Фадеева бандану, вертела ее в руках, разглядывая смятых паучков и плохо пропечатанную паутину.

Ольга Петровна понимающе вздохнула:

– И ладно. На то молодость и дана, чтобы быть кипучей, активной, жизнеутверждающей. Так Шолохов говорил, – примирительно похлопало дочь по спине. – Но Гриша просит, чтобы ты была осторожнее. У них там, правда, серьезно, – он помолчала, закусив губу. – Знаешь, мне тоже это все ново. Я даже не уверена, что хочу и дальше вот так жить – постоянно под охраной. Вокруг лес и каменный забор. И знать, что за тобой тенью кто-то следует. Пусть и не для того, чтобы обидеть, а скорее даже наоборот, но все равно… Мне нравилось просто выйти на улицу и отправиться по магазинам. И простоять у прилавка с чаем столько времени, сколько хочется. Пока не прочитаешь все этикетки. Или в книжном…