C Джули он был вместе почти четыре года, а с собаками – почти четыре недели. Но собаки каким-то образом стали неотъемлемой частью текущего этапа его жизни, этапа финансовой независимости, на котором он, как настоящий взрослый, несет ответственность за существ, которые зависят от него и умрут от голода, если он их не покормит.

Джонатан очень хотел быть мужчиной, которого Джули могла бы любить, но все чаще думал о том, что вдруг, из-за какого-нибудь очень характерного для него качества, это станет невозможным? Как пара они довольно гармонично катились вместе куда-то под откос. Стекали, как дождевая вода.

Ко всему прочему, Джули терпеть не могла его лучшего друга. Это не было глобальной проблемой, когда Макс жил в другом штате и учился в другом колледже, но сейчас, когда они все были вместе, в одном городе, линии разлома стали глубже.

– Он же совершенно неразборчив, не в хорошем смысле этого слова, – сказала Джули, и Джонатан сразу же представил себе заголовок «Промискуитет, в хорошем смысле слова». Она терпеть не могла, что, приходя в гости, он мог открыть холодильник и взять оттуда, что хотел, а еще занимал у Джонатана деньги и обычно забывал вернуть.

– Он зарабатывает столько же, сколько и ты, а может, даже и больше.

– Он же не ворует, он просто забывает отдавать, – объяснил Джонатан.

Джули скрестила руки и сердито смотрела на него.

– Он мой друг, – зашел с другой стороны Джонатан. – И это он нашел мне работу.

Джонатан и Макс были лучшими друзьями так долго, что никому из них и в голову не приходило, что между ними может пробежать женщина. В первом классе они вместе играли в ковбоев, индейцев и в прятки. Вместе выкурили первую сигарету и первый косяк. Всю жизнь они были близки, как братья, намеревались быть шаферами друг у друга на свадьбах и выступить с речью на похоронах – пока не появилась Джули.

Список качеств Макса, которые ее не устраивали, был длинным. Он носил дреды (которые ее отталкивали), менял девушек пару раз в месяц («отвратительно»), пил сверх меры («безответственно») и считал свадьбы в любом виде посмешищем.

– Моногамию, – говорил он, – изобрел какой-то неудачник, который смог закадрить одну-единственную девушку и поэтому создал правило, что и другие тоже не должны иметь больше.

– Да ты… допотопное животное! – выпалила Джули, ушам своим не веря.

– Поэтому меня девушки и любят, – усмехнулся Макс. – А еще потому, что я творю чудеса в постели.

Джули чуть не вырвало.

Джонатан был вынужден выбрать кого-то одного из них, и он выбрал Джули, потому что она хотела заниматься с ним сексом, а Макс – нет.

– Ничего личного, Макс. Мы и без нее можем общаться.

Макс погрустнел.

– Знал бы ты, какую ошибку совершаешь. Она же ходячий фильм ужасов.

– Фильм ужасов? – удивился Джонатан. – Немного консервативна, может, но чтобы прямо ужас-ужас?

– Ты можешь мне верить, в этом вопросе я разбираюсь. Она из девушек, от жизни с которыми ты в конце концов будешь просыпаться от собственного крика.

Джонатан никогда не думал, что на него может клюнуть такая девушка, как Джули Корморан, или что у него вообще будет девушка, похожая на настоящего взрослого человека. Но сейчас, через годы отношений, он постепенно начинал соглашаться с Максом. Он слишком устал от своего подчиненного положения в паре и от постоянных попыток соответствовать. Он всегда думал, что через какое-то время после начала романа уже не нужно выдумывать, как бы впечатлить девушку, но с Джули со временем ничего не изменилось. С его точки зрения, известие о наличии файла «Джонатан» стало еще одной трещинкой в их отношениях и добавило ему дискомфорта. Ему совершенно не нравилось ощущать себя файлом, и он только и думал о ежедневной динамике своего рейтинга.

– Это же совсем не для этого, глупыш, – сказала она.

Но он не верил. Иногда он замирал прямо посередине секса при мысли о том, что он недостаточно хорош и что она протоколирует его ночные усилия на ниве страсти в специальном графике.

В пятницу вечером они встретились в китайском ресторане недалеко от дома.

– Как дела с вашим выпуском про цветные свадьбы? – Джонатану и вправду было любопытно.

Она передала ему журнал через стол.

– И еще много чего есть в онлайн-выпуске. Самый успешный выпуск в плане привлеченной рекламы.

Он листал страницу за страницей, и на каждой были невесты. Его внимание привлекла красивая девушка в темно-коричневом шелковом платье с драпировкой.

Джули проследила за его взглядом.

– Видишь, цвет баклажан. Я тебе говорила.

Баклажан. Почти такого же цвета была у нее и кожа. Джонатан знал, что фотографии ретушируют и обрабатывают и что в жизни все модели до единой не столько интересны внешне, сколько эгоистичны. Тем не менее, он не мог удержаться от фантазий о том, какое будущее у них может быть с этой доброй, умной девушкой в платье и с кожей цвета баклажан. Она улыбалась ему со своей страницы, шептала, что он безумно красив, что у него особое чувство юмора и что больше всего на свете она хочет провести свою жизнь с ним. У них будут забавные, умные, необычные дети с современными именами, например Ньютон и Лиф. В свободное от работы в области теоретической физики время она будет подрабатывать моделью и, конечно же, заставит его уйти с этой ужасной работы в «Комрейд».

«Не волнуйся, дорогой. Я буду поддерживать тебя столько, сколько потребуется», – шептала она, лаская его баклажановыми губами и не сводя с него баклажановых глаз.

– Эй, ку-ку! – Джули махала руками у него перед носом.

Чтобы не выдать своей заинтересованности в Мисс Баклажан, он перевернул страницу и стал смотреть на другую красивую девушку в красивом платье, на этот раз титанового цвета с титановыми волосами и титановым полупрозрачным браслетом над локтем. Мисс Титан его совсем не впечатлила. Он остался к ней так же холоден, как пингвин на айсберге. Интересно, чем в эту секунду была занята Мисс Баклажан на своей страничке и что бы она с ним сделала, если бы у них вдруг появился шанс сбежать вместе в какую-нибудь очаровательную баклажановую страну.

Он попытался представить Джули в роли баклажанной любви всей его жизни, но безуспешно. Вместо этого она представлялась ему в рогатом шлеме Валькирии, в кольчуге вместо свадебного платья, бегущей по Бродвею и пугающей прохожих и водителей. Роста она при этом была трехметрового, из глаз у нее извергалось пламя, а сзади развевались красивые блестящие волосы.

Джули забрала у него журнал и в упор посмотрела на него.

– Ты раньше не был таким… странным.

– Разве? – Джонатан был искренне удивлен.

Он не помнил себя менее странным, чем сейчас. Как раз наоборот, по его ощущениям, он всегда был примерно на том же уровне странности, как и сейчас, а может, даже и на более высоком. Если кто-то и менялся, то это Джули. Она становилась все более похожей на стереотипную картинку молодой и амбициозной жительницы Нью-Йорка.

– Прости, – сказал он, взяв ее за руку.

Он очень хотел быть таким, каким она хотела его видеть. Это настолько бы все упростило.

Джули заказала на десерт тонкий блинчик по-французски, и, когда его принесли, оказалось, что он как-то не так выглядит. Она указала на это официанту, который был далеко не француз, и на того было жалко смотреть.

– О, мадам, это по ошибке. Примите мои глубочайшие извинения.

Несмотря на то, что родился он где-нибудь в пригороде Варшавы, фразу про извинения он произнес почти что на французский манер и сгреб со стола десерт с преувеличенно французским достоинством.

Джонатану взгрустнулось, когда забракованный блин унесли на кухню и выбросили. Он ощущал некое единение с этим чуть сморщенным липким существом, которое Джули отвергла. Второй десерт прибыл более румяным, хрустящим и идеальным, и Джули тотчас же впилась в него зубами, а Джонатан сидел и представлял, как бы он взял сейчас с кухни первый блин, принес его домой и окружил любовью и вниманием, которых ему отчаянно не хватало.

Она оплатила счет (интересно, это будет записано в файл?), и они пошли домой. Затем он вывел собак на прогулку, а она взяла в руки книгу. Потом они занялись сексом, завели будильник и заснули.

В три ночи Джонатану в лицо уткнулся чей-то нос. В этот момент ему как раз снилась девушка в баклажановом платье, и он потянулся к ней, лаская ее божественные баклажановые спаниэльи уши.

– Чего тебе? – прошептал Джонатан. – Хочешь на улицу?

Но Сисси не это было нужно. Она просто любяще улыбнулась ему и исчезла в темноте.

«Это она так радуется, – подумал Джонатан. – Она так хочет пойти завтра со мной на работу, что от наплыва эмоций не может уснуть. Все, вельтшмерцу конец, мы все найдем общий язык и будем жить счастливо».

Рядом тихо спала Джули Корморан. Ее волосы разметались по подушке, как перья красивой темной птицы. Джонатан тихо выскользнул из постели и остаток ночи провел за столом, работая над новой главой «Ада».

Когда в семь прозвонил будильник, он вернулся в постель и лег рядом с Джули. Она инстинктивно прижалась к нему, и он подумал, неужели что-то еще может иметь значение, когда рядом – мягкое теплое тело Джули. «Я стану лучше, – решил он. – Я сделаю все, чтобы у Джули со мной все получилось. У нее и у собак. И у «Комрейд». Все будет хорошо».

Но на душе у него скребли кошки. Он только притворялся образцовым бойфрендом, только делал вид, что проживает реальную жизнь. Работа вообще была сплошным недоразумением, слишком серьезным, чтобы над ним смеяться. Как он докатился до такой жизни? Когда он станет самим собой?

И какой он, когда «сам собой»?

10

Утром Джонатан повел собак на работу. Добираться пешком было гораздо дольше, чем на велосипеде, но зато он мог смотреть по сторонам, глазеть на витрины, улыбаться прохожим (особенно тем, кто восхищался его собаками), и у него появилось дополнительное время для раздумий. Он одновременно и скучал по ощущению полета, и наслаждался неспешным ходом. Велосипед давал ему скорость, адреналин, но, возможно, ему нужна эта остановка, возможно, это пойдет ему на пользу.