Через полчаса Лоренца нашла Джонатана в баре с двойной «Маргаритой» из личи в каждой руке. Перекинув свадебное платье цвета морской волны с одной руки на другую, она схватила его за лацкан дорогущего вельветового костюма цвета жженого шоколада и зашипела, что, если через четыре минуты в Пальмовом доме еще хоть кто-нибудь останется, она лично оторвет ему губы.

Данте уложился в несколько десятков секунд. Судя по его виду, это был самый счастливый день для него за последние несколько месяцев.

27

Родители Джонатана проявили понимание.

– Ты оказался недостойным ее, – сказала мать.

Грили, стоя под дождем в стильном оранжевом костюме, пожал руку Джонатану и сказал: «Лучше поздно, чем никогда». От Грили эти слова звучали, как пророчество дельфийского оракула.

Через полчаса Макс, Джонатан и Джеймс сидели под уличным тентом бара на Флэтбуш-авеню, пили пиво и чего покрепче и вспоминали старые добрые времена. Собаки лежали под столом и лакомились сэндвичами. Макс все время смотрел на Джонатана и улыбался.

– Ты теперь каждый день будешь просыпаться и понимать, какой опасности ты избежал.

– Согласен, – сказал Джеймс.

– Ну да, наверное, – согласился Джонатан.

– Никаких «наверное». Боже мой, даже Грили и Уэс были против свадьбы. А им на тебя по барабану.

– По барабану? И Грили?

– По полбарабана.

– Отличная новость.

– Джей, дружище, забудь. Мы тебя любим до смерти. А сегодня мы словно воскресение Лазаря лицезрели своими глазами. Выпей еще пива. Джеймс, как там жизнь в Дубае?

– Для инженера там хорошо. Но я скучаю по семье.

Джонатан уже готов был испытать приятное смущение в связи с этим признанием, но увидел, что брат смотрит на Данте и Сисси. Семьей он называл собак. Джонатана охватила паника. Как же он их ему отдаст?

Макс посмотрел на Джеймса с Джонатаном и перевел взгляд на собак.

– Ну и дела. А вы уже обо всем договорились? А то у вас тут наклевывается спор из-за опеки над детьми.

Братья старались не встречаться глазами.

– Ты же не можешь повезти их в Дубай, – сказал Джонатан. – Там ужасная политическая ситуация. И до сих пор узаконен рабский труд. Мусульмане собак не любят. Плюс там жарко, как в аду. Данте и Сисси этого не перенесут.

– А я, значит, перенесу, да? – Джеймс бросил в Джонатана пустой банкой из-под пива.

– Были бы они детьми, – сказал Макс, открывая новую банку. – Тогда у нас был бы готовый бестселлер. Ну, или хотя бы история для «Часа суда».

На Джонатана было жалко смотреть.

– Давайте не будем сейчас об этом говорить? У меня и без того достаточно ужасный день.

– Лучший день в твоей жизни. Вот увидишь, – и Макс поднял бутылку, произнося тост. – Девяносто девять процентов всех случаев отвержения – это когда человек, которого ты любишь намного меньше, чем тебе кажется, говорит тебе то, что ты и сам должен знать.

– Правда, что ли? – закатил глаза Джонатан.

– Правда, – без тени улыбки подтвердил Макс.

– И когда же ты так поумнел?

– Ночами учился, – усмехнулся Макс.

Джеймс обнял брата.

– По крайней мере, ты снова можешь говорить. Это обязательно пригодится в жизни.

Джонатан кивнул. От смеси крепкого алкоголя и резких виражей стресса его начало мутить. Джеймс и Макс остановили такси и поехали домой к Джонатану. По пути они остановились купить бутылку «Jack Daniels» и дюжину пива, чтобы продолжить разговор, начавшийся еще десять лет назад, – про отверженность, мудрость, секс, женщин и жизнь. Дома Джонатан сбросил с себя дизайнерский шоколадный костюм и рухнул в постель. Прежде чем закрыть глаза, он повернулся к Данте.

– Скажи мне одну вещь, ты, жалкий негодяй. А теперь что будет с твоими отношениями с собакой доктора Марка? Ты на самом деле что-то к ней чувствуешь, Данте? Потому что, на мой взгляд, это не так. Я вообще не могу себе представить, как тебе мог понравиться немецкий короткошерстный пойнтер. Не отворачивайся. Как это возможно? Ты на самом деле хотел закрутить с этой гламурной собакой? Да у нее же наверняка даже чувства юмора нет. Не молчи, расскажи мне. Ты все подстроил, да ведь? Ты хотел развалить наши отношения? Разбить мне сердце? Тебе ведь хозяин собаки нужен был, а не сама собака. Немецкий короткошерстный пойнтер, Данте? Ты, видимо, решил, что я вчера родился, – он немного задумался. – И вообще, почему ты стал сводить с кем-то именно Джули? Если тебе не нравились наши отношения, нашел бы мне кого-нибудь. Я не знаю – какого-нибудь нейрохирурга или судью Верховного суда. Ты должен быть на моей стороне, о моем счастье должен думать. Плохой пес.

Но и Данте, и Сисси, и Джонатан понимали, что на самом деле он не сердится, а просто устал, разнервничался и ждет не дождется конца этого дня. Он взъерошил шерсть на шее Данте, поцеловал его в лоб и вырубился.

Данте вернулся к себе на подстилку, а Сисси, не торопясь, сваляла из свадебного костюма удобную кучку коричневого вельвета, забралась на нее, сделала три оборота вокруг своей оси, плюхнулась и заснула.

Джеймс вернулся в отель в четыре утра. Макс остался спать на диване, на случай, если Джонатану понадобится помощь.

28

Утро для двух друзей началось с нескольких чашек крепкого кофе. Макс предложил Джонатану не ходить на работу до конца недели, но тот отказался. Вернув себе владение речью, он хотел как можно скорее вернуться в человеческое общество, даже если это означало возврат в «Комрейд», где слухи о его несостоявшейся свадьбе наверняка сделают его всеобщим посмешищем. «Смотри в лицо реальности. Встань в строй», – скомандовал он сам себе.

Макс поехал домой переодеться, заверив друга, что на работе он защитит его от насмешек и унижения.

Джонатан сначала зашел в «Le Grand Pain», и Клеменс встретила его возгласами радости и облегчения.

– Я думала, ты умер. Или эмигрировал куда-нибудь! – она даже выбежала из-за прилавка и обняла его. – Куда ты пропал?

Он смущенно пожал плечами.

– Я и сам не знаю. Сначала у меня был нервный срыв, а потом – свадебный.

– О, нет! – Клеменс сочувствовала очень искренне. – Какой ужас. Но тебе лучше? И вы тут, дорогие мои собаки! Я по всем вам скучала.

– Ты на самом деле скучала по нам? Теперь, когда меня все покинули и отвергли, ты выйдешь за меня замуж?

– Люк очень разозлится, милый. И я ведь даже твоего имени не знаю. Скажи мне, как тебя зовут, я хоть буду знать на случай, если у тебя снова случится депрессия.

– Я пока планирую остановиться на одной.

Она положила в пакет два круассана.

– А ты вышла бы за меня замуж, если бы Люк умер?

– Глупышка. Если с Люком что-нибудь случится, я брошусь в море.

– А если все ограничится фингалом и парой сломанных ног?

– Иди! – сказала она. – Забирай свой кофе и приходи завтра.

– Меня зовут Джонатан.

– Хорошо, Джонатан, – она уже махала им на прощанье. – Пока, Джонатан. Пока, собаки!

В офисе все были рады видеть Данте и Сисси, и даже его самого, хотя, конечно, в гораздо меньше степени. А большинство коллег даже не заметили его отсутствия.

– Как отпуск? – спросил один из них.

Джонатан подумал, что это лучше, чем «как там, в психушке?», или «как у тебя с головой?», или «как сбежавшая невеста?», что было бы совсем плохо. Он, безусловно, и не думал, что Грили будет кричать направо и налево о его неудавшейся свадьбе, но все же он явно переоценил интерес коллег к его личной жизни.

Грили встретил его улыбкой и не стал, к облегчению Джонатана, устраивать разбор полетов. Уэс встретил его со всей теплотой, на которую только был способен.

– Добро пожаловать домой, Джонатан. Мы всегда очень переживаем, когда кому-то из нас нездоровится. Мы не находим себе места до тех пор, пока наш товарищ не возвратится в строй. Так что добро пожаловать домой. Ты готов снова взяться за «Бродвей Депо»?

Джонатана прошиб пот. Даже нервного срыва и крупнейшего фиаско в личной жизни оказалось недостаточно, чтобы его убрали с этого проклятого клиента.

– Прошу меня извинить. Но я не могу продолжать работу с «Бродвей Депо».

Уэс хлопнул его по спине.

– Ничего страшного. Еще рано об этом говорить. У нас общая встреча с сотрудниками сегодня, а потом мы с тобой сходим пообедаем.

Все потянулись на встречу, а Джонатан спрятался в мужском туалете. Он сидел на унитазе, обхватив руками голову, и не мог заставить себя выйти в люди. Его мутило от одной мысли о том, что он – товарищ из «Комрейд». У него затекли руки и ноги, и Джонатан чувствовал, что стоит ему встать – и он упадет в обморок.

Открылась дверь.

– Джонатан? – это был Грили.

Он ничего не ответил.

– Джонатан? – Грили тихо постучал в его кабинку.

– Уходи.

– Джонатан, послушай меня. Тебе нужно уволиться отсюда.

– Ты меня хочешь уволить? У меня нервный срыв, от меня невеста ушла прямо со свадьбы, и теперь ты меня хочешь уволить? Разве так можно?

– Никто тебя не собирается увольнять. Ни я, ни они. Конечно, если ты совершишь что-нибудь из ряда вон, своруешь офисную технику или будешь уличен в нецелевом использовании средств, тогда да. А так они снова поставят тебя на «Бродвей Депо», дадут тебе денег, ты купишь квартиру, которая будет тебе не по карману, потом у тебя появится новая девушка, и вы захотите ездить в романтические путешествия в страны, которые рекламируют турагентства в «Нью-Йорк Таймс», потом решите завести ребенка, понадобятся няни, частные школы, органическая еда и «Моцарт для малышей», чтобы не отставать от коллег. Потом придет черед покупать семейный «Рэндж-Ровер», дом в пригороде, электромобиль для няни, а потом ты вдруг поймешь, что несчастен, понадобится психотерапевт. У детей выявится дислексия, и понадобятся репетиторы, потом тревожное расстройство, а значит, новые психотерапевты. И тогда ты возненавидишь свою работу пуще прежнего, но будет уже поздно. Тебе никуда уже не деться из мышеловки, ведь нужно зарабатывать деньги, чтобы оплачивать все эти пустые расходы. Ты будешь считать дни до пенсии и до выпускного детей, чтобы прекратить наконец работать на ненавистной работе и дожить до возможности наслаждаться тишиной и покоем и заняться делом, которое тебе по душе. Например рисованием, или писательством, или рыбалкой, или даже просто книжку почитать.