— У тебя есть минута, чтобы сесть в эту тачку, Полякова Алина. Если не уедешь, — ухмыляется, как маньяк. — Тебя никто не будет искать здесь. Я лично выброшу твоё тело пираньям.

— Леон… Я…

Снова гремит выстрел. Пуля выбивает искры из брусчатки около моих ног.

— Десять секунд уже прошли.

Я медлю, как идиотка или самоубийца какая-то. Боже, я так не хочу верить, что это конец. Только не так… Пожалуйста!

— Ещё десять минут остались позади.

Я смотрю в лицо Леона. Сейчас оно ничего не выражает и напоминает алебастровую маску — так сильно он побелел, а глаза — глаза как озёра кипящей смолы. Без малейшего огонька.

— Поторопись…

Меня заталкивают в автомобиль силой. Кажется, старается не только водитель, но и сам Алонзо старается изо всех сил не допустить убийство.

Но Леон… он близок к тому, чтобы убить. Хладнокровно. У него не дрогнет рука. Я едва не выпрыгиваю обратно из салона, чтобы он оборвал мои мучения этим проклятым выстрелом.

Но машина стартует с места. Я выкручиваю шею назад. Смотрит он вслед. Или нет?

Леон разряжает всю обойму в воздух и, отбросив пистолет, вихрем проносится в двери дома.

В следующее же мгновение машина резко выезжает из двора, и ворота захлопываются. Они отрезают меня от любимого и сына.

Между нами всё кончено. Навсегда.

Я больше никогда не увижу ни Леона, ни нашего с ним малыша.

Глава 26.

Я чувствую себя разбитой, растоптанной, оторванной от реальности. Жизнь летит мимо меня. Я не живу. Нет. Больше не живу, а существую. Как вещь. У которой больше нет ни сердца, ни души. Я просто парю в потоке суетящихся людей, которые задевают меня плечами, на выходе из терминала.

Нет никаких чувств. Внутри убийственная пустота.

Леон выбросил меня из жизни, вычеркнул, словно мусор. Хотел убить. Хотел, взять расплату кровью. Слёзы капают по щекам, заливая лёгкую ткань белоснежного платья. С собой у меня всего лишь сумочка с кое-какими деньгами и документами. И это платье. Которое однажды Леон подарил мне во время прогулки по центру Неаполя. Леон нагрузил меня дорогим барахлом. Словно девушку, возвращающуюся из шоппинг-тура ОАЭ. Но я не стала брать ничего. Ничего, кроме сумочки с документами.

Прежде, чем сесть в самолёт, я позвонила Руслану. Катя ждёт меня.

Руслан сказал, что память частично восстанавливается. Сестричка стремительно идёт на поправку. Она еще не знает, что я… лишилась малыша. Моретти забрал моего сына. У меня нет и капли шанса, что я смогу изменить его чудовищное решение. Документ подписан. Я добровольно подписала отказ от материнства. Леон вырвал моё сердце из груди, растоптал его грязными ботинками. Я даже не успела подержать на руках Габриеля.

Он забрал его. Забрал…

Моя жизнь превратилась в ад.

Я сама виновата не меньше. Нужно было раньше рассказать. Но я боялась. Очень боялась гнева бандита. Думала, ложь забудеться. Но тайное, рано или поздно, всегда становится явным.

Теперь я ничего не могу сделать. Сил нет. Бороться за своё счастье. Меня вышвырнули из страны как какую-то шавку беспризорную. Амбалы Моретти затолкали меня в самолёт, лично проследили, чтобы я убралась прочь из страны.

Я дома. В России. Давно не виделись, родная земля!

Здесь пусто. Безрадостно. Одиноко.

Не так ярко и солнечно, как в Италии.

Сегодня в России пасмурно. Небо затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами. Где-то вдали слышатся нарастающие раскаты грома.

Упиваясь горем, я выхожу из терминала, направляюсь к остановке. Лишь один человек заставляет меня всё ещё дышать и держаться на плаву. Катя. Лишь ради неё я живу, пытаюсь как-то хвататься за тонущую надежду.

Она ждёт меня. Дома.

Катя… она теперь инвалид. Пока она не может ходить, однако есть шанс, что всё измениться. Опять нужны деньги на лечение. Но где же их взять?

Господи, почему ты так жесток к нам?

Бедная моя девочка. Я чувствую себя виноватой…

Как будто это из-за меня её искалечили.

Падла! Ненавижу. Презираю! Того, кто так жестоко обошёлся с бедной девушкой, испоганив ей жизнь.

Не проходит и часа, как я оказываюсь дома. Глядя на ненавистные стены подъезда, хочется рыдать до беспамятства.

Я вернулась в прежнюю угнетающую рутину.

Всё, что произошло со мной в течении года, кажется дьявольским сном.

Серость. Уныние. Беднота.

Добро пожаловать обратно в болото, Лина. Да начнётся марафон на выживание.

Денег нет. Работы тоже. На руках у меня больной ребёнок. Грудь адски сильно ноет, а вина насквозь разъедает лёгкие.

Я справлюсь. Я должна выкарабкаться. Как обычно.

Что-нибудь придумаю.

Боже, нет. Как же тяжело…

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Вставляю ключ в замочную скважину, захожу внутрь квартиры.

Здесь светло. Вкусно пахнет. Ностальгия вырывается из памяти. На душе становится чуть теплей. Как в старые времена, когда Катя ждала меня домой с работы и готовила вкусняшки.

— Катя, Катенька, — всхлипываю, снимая обувь.

— Лина! Я здесь! — отзывается тоненьким голоском со стороны кухни.

Я бросаю всё и бегу на кухню. Как только переступаю порог, застываю.

Ужасная картина. До сумасшествия. Она лишает меня радости как по щелчку пальцев. Радость к жизни из меня жестоко выбивает. Будто ножами всё тело режут и кромсают. Я вижу её. Своими глазами. Не по видео связи. Живую. Реальную. Но…

Прикованную к инвалидному креслу.

Я дёргаюсь вперёд, падаю перед сестрой на колени, обнимаю её жадно и крепко. У нас у обоих сдают эмоции. Слёзы льются по щекам бесконечными океанами.

— Моя любимая! Я дома. Я с тобой! Поверить не могу. Я снова тебя вижу. Чувствую тебя. Слышу твой голос. Какое же счастье. Ты в порядке.

Целую её в обе щеки, лихорадочно рассматриваю личико. Немного побледневшее, худенькое. До аварии Катя была намного полней.

— Не совсем в порядке, — безнадёжно вздыхает она, кивая на свои ноги, накрытые пледом. — Это как клеймо. Как приговор. Злой, беспощадной судьбы.

— Ерунда. Мы справимся, — поддерживаю её как могу, но сама сомневаюсь в своих словах. Потому что не знаю, где взять денег на предстоящее дорогостоящее лечение. Никто больше не поможет.

Серёжа. Леон.

Никому мы больше не нужны.

Никто не оценил мою жертву. Во имя, так называемой любви.

— Как ты? Как себя чувствуешь? Я думала ты в больнице. Собралась ехать сразу из аэропорта туда, но Андрей Семёнович позвонил. Сказал, тебя выписали.

— Да. Меня Руслан привёз в квартиру. Он уехал, — шмыгает носом, — сказал, что Моретти дал отбой. Работа закончена. Почему? Ничего не понимаю.

Я вижу во взгляде сестры абсолютную тоску. Ох, этот взгляд. Как же он сильно мне знаком! Кажется, кто-то влюбился в Руслана.

Нас ожидает очень непростой разговор.

— Давай чаю выпьем, хорошо?

— Давай, — малышка кивает, но не спешит выпускать меня из объятий.

Я помогаю Кате подвинуться ближе к столу. Наша квартирка очень маленькая. В отличии от хором Моретти. Не развернуться. Да ещё и на этой ужасной тележке с большими колёсами.

Леон. Надо забыть. Отпустить. Стереть навсегда образ черноглазого, безжалостного бандита.

Все кончено. Время не отмотать назад. Так хорошо, как было раньше, вместе с ним, под его опекой и защитой… больше не будет никогда.

Больно. Чёрт. Как жутко больно видеть сестру на инвалидном кресле. Это сон. Идиотская игра воображения. Хочется до крови в глотке орать, отрицая происходящее.

Мы садимся за стол. Молчим несколько секунд, опустив глаза. Мне тоже много чего нужно рассказать Катюше. Я даже не знаю с чего начать. Только правду. Больше никакой лжи. Я должна говорить только правду. Пора рассказать, что со мной произошло и куда я вляпалась. Но самое сложное в разговоре будет объяснить то, как Моретти отнял у меня ребёнка и едва меня не убил за ложь.

— Что с тобой случилось? — нервно сглатываю панику. — Вспомнила? Хоть что-нибудь? Найти надо мразь. Наказать! Нелюдь. Убийца! Неужели нет никакой зацепки?!

Катя тяжело вздыхает. Руки сестры дрожат на коленях, когда она пальцами впивается в край пледа.

— Я не помню, что со мной произошло. Я шла домой, переходила дорогу. Помню лишь яркий свет фар… И силуэт машины. Потом сильный удар. Жуткая боль. И всё. Темнота. А ты? Лина, где мой племяшка? Почему ты одна приехала? Как же Леон…

— Я… Я…

Будто потеряла язык.

Мне больно, так же, как и ей сейчас. Не хочу возвращаться в прошлое. Не хочу вспоминать то, что не верну больше никогда. И при этом чувствовать себя слабой, беспомощной пылью.

Неожиданно, в прихожей раздаётся стук. Кто-то колотит кулаком в дверь.

— Дорогая, постой, в дверь, кажется, стучат. Пойду открою.

— Да. Стучат, — кивает Катя, а я иду на шум.

Задумавшись, даже забываю посмотреть в глазок. Наверно соседка пришла нас проведать. Мы ведь созванивались недавно, а она за квартирой присматривала.

Клацаю замком. Открываю дверь. Поднимаю глаза, остолбенев на месте.

Нет. Ох, нет!

Клацаю замком. Открываю дверь. Поднимаю глаза, остолбенев на месте.

Нет. Ох, нет!

Только не сейчас.

— Малыш… Я увидел тебя случайно на остановке. Ты вернулась, да?

Я в панике отшатываюсь назад, когда вижу взволнованное лицо бывшего. Серёжа. Неожиданно.

— Что тебе надо? — с протяжным охом вздыхаю, шокированная появлением столь незваного гостя. — Тебе нельзя здесь быть! Ты ведь прячешься. Они до сих пор тебя ищут?

Мои душе трепещущие вопросы остаются без внимания. Я не должна пускать Сергея на порог квартиры. В памяти всплывают все его гадкие слова, вся грязь, которой он щедро полил меня с ног до головы. Как он меня называл? Даже вспоминать противно…