— Я соскучилась, — просто признаю очевидное.

— Я тоже, Клубничка. Я тоже… Но поскольку ты — главная виновница разлуки, я спрошу с тебя очень жёстко. В следующий раз тебе придётся отрабатывать повинность и самой трудиться над моим членом. Всю ночь. И при этом… — он замирает, пожирая меня чёрными, как ночь, глазами. — На тебе будут мои, блять, любимые клубничные трусики. Всё понятно?

— Да… — притягиваю его к себе для поцелуя.

Как только наши языки сплетаются, толчки становятся быстрыми. Просто запредельно.

Терпеть больше не хватает сил, я распадаюсь на атомы от удовольствия и кричу. Падаю в пропасть. Но он… подхватывает меня. Держит. Продолжает трахать на предельной скорости. Я снова кончаю. На этот раз уже вместе с ним. Вдвоём. Одновременно. Мы как единое целое.

— Люблю… — слышатся наши голоса.

Тихо-тихо. Но откровенно и честно. Теперь уже без предательства.

Переплетаю пальцы с пальцами любимого. Словно в нирване, так не хочется разжимать объятий… Преданно смотрю Леону в глаза. Он улыбается:

— Запомни этот миг. Ты только моя, детка.

— Только твоя, — блаженно жмурюсь, укладываясь на мощное плечо мафиози.

Эпилог

Три с половиной года спустя.

— Сколько времени уже прошло?

Синьор Алонзо делает вид, что не слышит моего вопроса, продолжая возиться с внуком. Габриэль пользуется тем, что дед в нём души не чает, и безобразничает на коленях старика. Вижу, как в руках трёхлетнего сыночка появляется чёрный ствол. Пистолет. Он хищно поблёскивает сталью.

— Покажи, как его пускают в дело настоящие мужчины, ну же! — доносит до меня ветром слова старика.

Я стою немного поодаль от сына и деда Леона. При виде чёрной стали моё сердце сжимается от страха. Иногда пережитое возвращается ко мне в кошмарных снах. Изредка кажется, будто я снова нахожусь в руках негодяев, умираю от боли и страха. В такие моменты я нуждаюсь в объятиях любимого мужа больше обыкновенного. Льну к нему неосознанно, в поисках тепла и любви. Леон, мой любимый, будит меня жаркими поцелуями и снимает языком дорожки слёз с мокрых щёк.

— Опять дурной сон? — он хмурится, переживая, что несмотря на прожитые три с лишним года вместе я ещё иногда вздрагиваю. — Это просто сон, bella…

— Да, я знаю. Просто сон, — кутаюсь в объятия, желая слиться с ним целиком.

— Проклятье, теперь я нашёл в тебе один недостаток, — морщится Леон, вбивая меня в мощную грудную клетку.

— Какой же?

— От страха у тебя леденеют пятки, — серьёзным тоном произносит мой любимый бандит.

Я не понимаю, шутит ли он или говорит по-настоящему. Но потом он отогревает меня — не только тело, но и душу. Снова и снова повторяя, что мы — вместе. Навсегда…

Это лишь ночные тени кошмаров. Они иногда приходят в мои сны. С нашим прошлым невозможно не вспоминать о тернистом пути, который мы прошли вместе.

Но сейчас далеко не ночь, а всего лишь вечер. Вдалеке пылает закат. Ладошки потеют, когда я вижу золотые лучи, играющие на чёрной стали пистолета в руках моего сынишки.

Габриэль держит пистолет обеими ручонками, поднося его повыше. Алонзо засовывает сигару между губ. Старик уже не дымит трубками и табаком, но перешёл на сигары. Упрямец не желает бросать курение. Говорит, что в его возрасте глупо менять привычки.

— Ба-бах! — звонко говорит Габриэль, нажимая на курок.

Сухой щелчок звучит очень громко. На конце дула пистолета появляется огонёк. Алонзо прикуривает сигару, довольно затягиваясь.

— Ба-бах! — повторяет дед. — Играй с этим осторожнее, малец!

В руках сынишки находится всего лишь зажигалка, мне об этом прекрасно известно. Но я всё равно немного нервничаю. Заставляю себя улыбнуться, успокаиваюсь.

Небольшая тревога сказывается на моей второй беременности. Внутри начинает ворочаться малышка. Моя девочка такая чувствительная ко всему! Я глажу выступающий, круглый живот ладонью, нашёптывая ласковые слова.

Уверена, моя девочка всё слышит и понимает, что я люблю её. Мы любим её. Все. Она вырастет в окружении сильных, любящих мужчин, а я буду заботиться о доченьке, окружая её теплом и вниманием.

Из тьмы выкарабкались не только мы с Леоном, но и Катя с Русланом. Год назад она встала на ноги и снова начала ходить. Сейчас Катя замужем за Русланом, они так и остались жить в Швейцарии. Катя хочет завести малыша, но Руслан осторожничает, заявляя, что ещё рано, есть большой риск. Он так любит её, мою сестрёнку, что сердце спокойно. Я бесконечно уверена, Катя находится в надёжных руках.

— Синьор Алонзо, сколько времени прошло? — повторяю свой вопрос. — Разве Леон не должен был вернуться?

— Мужчина сам решает, в какой момент ему вернуться. В самый подходящий, — назидательно произносит Алонзо.

Я знаю, что он души не чает ни в Габриэле, ни во мне. Старик всем сердцем любит и ещё не родившуюся правнучку. Мы молимся, чтобы Алонзо не только дождался её появления на свет, но и понянчился с крошкой.

Я всей душой прикипела к вредному, властному старику. Ему иногда нравится строить всех домочадцев чуть ли не по линейке, показывая, что он ещё полон силы, что его авторитет непререкаем в глазах семьи. Я знаю, что надменный тон старика чаще всего напускной. Таким уж он прожил всю свою жизнь и глупо ждать, что на пороге девятого десятка Алонзо вдруг изменится.

— Появится через пять минут, — скупо произносит дед, засовывая в карман жилета старомодные золотые часы на толстой цепочке.

Габриэля привлекает звук захлопывающейся крышки и блеск дорогого аксессуара. Сын проказливо ныряет в карман жилета, доставая часы. Я приструняю малыша словами, дед для виду тоже говорит несколько слов строгим тоном. Но потом предлагает задумчиво:

— Я плохо разбираюсь в часах. Может быть, я ошибся? Юный синьор поможет мне?

— Осыбся-осыбся! — радостно повизгивает Габриель, принимая из рук Алонзо золотые часы и катая их между ладошек.

Я прикрываю глаза с облегчением, пусть сынишка лучше возится с дорогущими часами, чем с зажигалками, напоминающими настоящее, опасное оружие.

— Я же говорил, что Леон скоро появится. Уже несётся в нашу сторону!

— Что? — поворачиваю лицо в сторону старика.

Он довольно хмыкает.

— Кто из нас старее? Ты или я?

— Но я ничего не слышу!

— Я тоже, — соглашается старик, вглядываясь вперёд. — Но моя дальнозоркость сообщает, что там вьётся пыль столбом. Так что жди своего муженька, красотка…

Как бы я ни напрягала глаза, я в упор не замечаю ничего. Но через пару минут появляется чёрная точка. Она увеличивается с каждой секундой. С радостным вскриком я понимаю, что дед не ошибся. Леон возвращается.

— Ох уж эта дальнозоркость! — подхожу к мужчинам, целуя их по очереди. Поправляю клетчатый плед, сползший с колен Алонзо после активного ёрзания сынишки.

— Габи, ты пойдёшь встречать папу? — протягиваю руку малышу.

Он возвращает прадеду часы и спрыгивает с довольным видом. Вприпрыжку несётся к низкому деревянному забору, вдоль которого насажены яркие цветы. Я открываю ладонью калитку и останавливаюсь в паре шагов от ворот.

Далеко впереди пыль взметается вверх уже целыми клубами. Жеребец несётся во весь опор. У меня захватывает дух от красоты грациозного, сильного животного и дикой, звериной силы наездника.

Мой Леон!

Пульс становится ужасно быстрым. Я будто не стою, а бегу навстречу к любимому. Мои глаза жадно разглядывают каждую деталь грубоватого костюма, в котором Леон объезжает лошадей.

Мой муж — доминант и хозяин по натуре. Разумеется, он оставил позади все свои криминальные делишки, сосредоточился лишь на работе отелей. Но такой, как он, привыкший к адреналину, держащий власть в своих руках просто не смог бы довольствоваться сытой жизнью успешного бизнесмена.

Однажды Леон пошутил, что ещё немного — и он растолстеет и отупеет от сытой жизни. Да, я понимала, что ему не хватает острых ощущений, которые не могли восполнить ни езда на быстрых скоростях, ни наш отвязный, животный секс за гранью приличия.

Леон нашёл выход в разведении лошадей элитных пород. Это нелёгкое дело. В особенности, тяжело приходится тем, кто собирается усмирять и объезжать сильных жеребцов. Леону пришлось учиться азам. Обучаясь, он не раз получал вывих ноги и даже ломал руку при падении с норовистого животного. О, но это нисколько его не останавливало. Лишь подстёгивало вставать, отряхиваться и пытаться снова покорить непокорённое.

Каждый день Леон доказывает мне, что нет ничего невозможного.

После того, как любимый выгнал меня, лишив возможности даже подержать сыночка, я была в состоянии аффекта, в глубоком унынии. Мне казалось… Нет, я была уверена, что невозможно восстановить отношения. Я думала, что кончено всё — и моя жизнь тоже.

Но Леон снова доказал, что я ошибалась. В сердце криминального авторитета расцвела любовь и так глубоко пустила корни, что он не сумел вырвать эти чувства.

— Папа! Папа! Папа! — прыгает от нетерпения Габриэль, порываясь бежать навстречу отцу.

Я едва удерживаю пацанёнка. Кроха мал, но силён и неукротим. Истинный сын Моретти.

Чёрный, огромный жеребец несётся во весь опор. На мгновение мне кажется, что конь просто перемахнёт через забор, но Леон сильной рукой натягивает поводья. Он заставляет жеребца гарцевать на задних копытах.

— Ох… — вырывается из моих губ восхищённый вздох.

Солнце обрамляет фигуру Леона, почти ослепляя меня. От щедрого золота в закате смуглая кожа Леона кажется бронзовой. В капельках пота на висках сияют миниатюрные солнца. Я снова убеждаюсь, что нет мужчины прекраснее, чем мой бандит.

Моя любовь и моё проклятье — сразу и на всю жизнь.

Погарцевав, жеребец успокаивается и останавливается, прядя ушами. Леон лихо перекидывает ногу, спрыгивая с коня.