— Цифра три у тебя идёт, чувствую.

Холодею, покрываясь огромными мурашками, размером с приличную кошку. Это у меня что, на лбу написано, или они с Дарьей договорились меня попугать?

Да нет, глупости, моя Дашутка не может быть ни в чём замешана — она слишком добрая, чтобы ввязаться в какую-то авантюру.

Матушка же, не обращая на меня и мои мысли никакого внимания, ставит на стол канделябр с тремя зажженными свечами, и у меня в душе начинает шевелиться ледяное чувство тревоги.

— Вот так-то лучше. Поток налажен. Итак, начнём. Как тебя зовут?

— Вика. Виктория, то есть.

Червячок недоверия поднимает свою голову, настойчиво твердя мне, что такая всесильная гадалка, живущая в шикарном особняке должна и сама угадывать имя человека, который к ней обратился, и я еле слышно хмыкаю, смотря на женщину.

— Я не угадываю имена, мне это без особой надобности, а искусству фокусника я не обучена.

Хрипловатый меццо окутывает меня, и я слегка приоткрываю рот, понимая, что экстрасенс только что прочитала мои мысли. Ведь я не сошла с ума и не говорила это вслух! Вот так фокусы!

— Простите.

Женщина кивает, не мигая, смотря на меня своими тёмными глазами сквозь пламя средней в канделябре свечи, и меня начинает колотить дрожь. В висках начинают громко стучать тысячи маленьких молоточков, и я поспешно прикрываю глаза, пытаясь справиться с подкатившей к горлу тошнотой.

Нет, только не сейчас.

— Боишься меня?

— Нет.

— Тогда посмотри в глаза, не отрываясь. Я заглянуть в них должна.

Приказной тон матушки заставляет меня повиноваться, и я послушно распахиваю глаза, уставившись на женщину.

Вообще, я не люблю, когда мне приказывают — моя вредная натура всегда хочет сделать по-своему, никого не слушаясь. Но, видно, это — не тот случай.

Сильно сжимаю челюсти, чтобы унять бешено стучащее сердце, и вонзаю ногти в мягкие ладошки.

Чувствую, как будто своим тёмным взглядом эта странная женщина залазит в самые потаённые уголки моей души, шарясь там как у себя дома, и вынимает наружу опасные, болезненные воспоминания.

Ох, эти бы секреты из своего шкафа я бы не хотела вынимать — слишком тяжело мне было их прятать туда в своё время и постараться жить дальше, без оглядки на прошлое.

— Всё, успокойся.

Женщина неожиданно разрывает зрительный контакт, который вызывал во мне всю эту бурю эмоций, и поспешно встаёт со стула, подходя к выключателю на стене. Под потолком загорается трёхрожковая обычная люстра, которую я раньше не заметила, и я наконец-то начинаю спокойно дышать.

— Сказать, что я в глазах твоих прочла?

— Ну, говорите.

Матушка кивает, поспешно задувая свечи на канделябре, и по комнате тотчас поплыл терпкий запах горелого воска, смешанный с ароматом какого-то ароматизированного средства.

Боже, ну и вонь!

Я снова закашливаюсь от удушливого запаха, а женщина, ничуть не смущаясь моей реакции, начинает говорить своим спокойным, обволакивающим голосом.

— Пришла ты сюда из-за любви. Не везёт тебе с мужчинами. Идёт у тебя тройка по жизни, она в кольцо тебя своё засосала, и выбраться не даёт.

Чувствую покалывание в кончиках пальцев и отчаянно моргаю, пытаясь придти в себя.

Получается, Дашкины домыслы были не такими уж и беспочвенными?

— Но у меня уже были трое мужчин, каждый — по три года отношений. Кольцо замкнулось? Что дальше?

— Ты кольцо это можешь из своей жизни убрать, только если проклятие снимешь. И сделать это нужно до твоего тридцати трёхлетия! Иначе, эти тройки сожрут твою душу!

В тёмных глазах гадалки я отчётливо вижу рвущиеся наружу опасные языки пламени, и нахмуриваю брови. Никакого особого доверия у меня после этого странного предсказания не возникло, и слова этой сумасшедшей женщины можно принять за правду только с очень сильной натяжкой.

А я ещё не выжила из ума…

Значит, нужно постараться её разоблачить или пусть расскажет мне что-то такое, от чего я действительно пойму, что всё это — не бред и не враньё. Так что пусть рассказывает дальше.

— А как это сделать?

— Ты должна найти это кольцо и покойнице вернуть!

По позвоночнику бежит крупная волна дрожи, и я обхватываю дрожащими от напряжения пальцами бархатную скатерть стола.

Что за бред?

Какое кольцо, какая покойница?

Мои ладони заледенели от неприятных слов ясновидящей а сердце неожиданно зашлось в бешеном ритме, начав гнать кровь по моим бедным венам в три раза быстрее.

Но всё же, Фома неверующая, плотно засевшая внутри меня, никак не могла поверить в то, что говорит эта странная деревенская жительница. И я плотно сжимаю руки в кулаки под столом, приподнимая тонкие брови вверх.

— А иначе что?

— Ничего хорошего.

Сглатываю слюну.

Матушка не говорит ничего конкретного, сыпля разными обтекаемыми фразами, который каждый может понять по-своему, и это меня жутко раздражает. В нерешительности закусываю нижнюю губу — стоит ей верить, или нет, ведь подобную ерунду можно и придумать.

— Так что нужно делать?

— Выпей стакан воды, это святая вода, из церкви, и я карты раскину, посмотрим.

Женщина кивает подбородком на гранёный стакан, стоящий возле моего локтя, и я, осторожно пригубив прохладную жидкость, начинаю жадно её пить.

Вроде, обычная вода.

Надеюсь, матушка не подмешала туда какого-нибудь психотропного средства для усиления эффекта? Тогда она точно узнает много интересного! Вроде именно так действуют шарлатаны.

По глотке начинает стекать какое-то приятное чувство теплоты, и я впериваюсь взглядом в ловкие руки матушки с длинными, какими-то фантастическими пальцами, не похожими на пальцы обычного человека.

В руках тут же появляется колода карт с тёмно-синей рубашкой, и матушка, криво ухмыляясь, предлагает:

— Ну, сними одну карту, посмотрим.

Один прямоугольник ложится на бордовый бархат, и я перестаю дышать — на карте нарисовано какое-то огненное кольцо, наподобие тех, которые используются в цирке. Именно в такие кольца прыгал однажды лев на представлении, на которое мы ходили вместе с родителями. И тогда маленькая Вика была просто в ужасе от этого мистического огненного кольца, которое, по моему мнению, обжигало золотистую шёрстку бедного животного.

С тех пор я не ходила больше в цирк. Никаких положительных эмоций от истязания бедных животных я не получала.

Трясу головой, как мокрая собака и с опаской заглядываю в тёмные, демонические глаза женщины.

Что бы это могло значить?

Она видит мои страхи и специально вытаскивает их на поверхность, или это проклятье действительно существует, и мне следует прислушаться к глазам матушки?

Ореховые глаза гадалки загораются зловещим недобрым огоньком, и она напряжённо начинает втягивать носом воздух.

— Ну, так я и думала. Проклятье на тебе, кольцом наложенное. Всё в твоей жизни будет повторяться, и разорвать нужно до того, как тебе исполнится тридцать три года.

Уф, снова это зловещее предзнаменование.

Значит, Дарья всё же была права, когда нашла закономерность в моих неудачах на личном поприще.

Мои зубы сами собой начинают отбивать какую-то замысловатую дробь, а мозг лихорадочно пытается переварить полученную информацию, но ничего не выходит. Мой страх, выпущенный наружу этой деревенской жительницей, полностью сковал меня по рукам и ногам, опутав своим липким содержимым все мои внутренности.

Непонятно, стоить ли верить женщине, но я совершенно точно не уйду отсюда, пока всё не узнаю…

Глава 5

Вика

*****


Кашляю, пытаясь освободиться от подступившей к горлу тошноты. Меня снова одолело это первобытное чувство страха, от которого стучит в висках и мутит. Мой желудок отчаянно сжимается, и я радуюсь, что не поддалась Дашкиному соблазну и не отведала по дороге хотя бы один из её пирожков — а то сейчас бы попала в весьма неприятную ситуацию.

— Что за проклятье такое?

— Сними карту, посмотрим.

Дрожащими от волнения пальцами я вытаскиваю из колоды карту с изображением светловолосой плачущей женщины, и моё сердце начинает болезненно сжиматься. Выдыхаю и провожу влажными от нервного напряжения ладонями по своим бёдрам.

— Сама видишь, что это — женщина. Из вашей семьи, но тебе не родная. В семью вошла, но ты её не приняла, вот она и разгневалась.

Расшифровка карты цепляет меня за живое, и я прикрываю глаза, стараясь не расплакаться. Память услужливо подсовывает мне картину из детства, и я пытаюсь проглотить комок, вставший в горле.

Вот я, четырнадцатилетняя девочка, рыдаю над телом матери, стоя у закрытого гроба. Пожелтевший лист плавно опускается в могилу, а под моими ногами рушится целый мир — мне теперь придётся жить без неё. Отец стоит рядом, его взгляд печален, но не более — уже давно они жили вместе как кошка с собакой, и папа, казалось, выдохнул от того, что постылая супруга умерла.

Я думала, что мы станем с папой жить вдвоём, поставим везде фотографии мамы, и будем пытаться жить без неё, никого не впуская в свой тесный мирок. А ещё я очень хотела, чтобы к нам переехала бабушка, мамина мама, живущая в Москве.

Но, всё оказалось иначе.

Бабуля наотрез отказалась переезжать, упрекнув моего отца, Николая Александровича, в смерти своей дочери. Тогда мне казалось это дикостью, чем-то неправильным и ужасным. Ну, в чём виноват отец, если у мамочки просто остановилось сердце?

Но, оказалось, бабушка не лгала.

Не прошло и трёх месяцев со дня похорон, как отец привёл в дом светловолосую миниатюрную женщину, Людмилу Анатольевну, и сказал, что теперь мы будем жить втроём.