Почему я вспоминаю это только сейчас, почему только сейчас, осознаю как мне плохо без одного только властного взгляда и рук, что требовали безъукоснительного подчинения.


Это странно.


Это действительно странно.


Я ведь никогда не была столько заторможенной и истеричной одновременно.


Заглядываю в сумку, где обычно храню противозачаточные таблетки в пластиковом мини кейсе, открываю и недоуменно смотрю на цвет.


Он не такой.


Обычно они розовато белые, а сейчас как будто стали совсем белыми. Приглядываюсь и открываю рот в немом шоке. Дыхание перехватывает от озарения.


Кто мог подменить мне таблетки, а главное на что?


Учитывая сколько литров спермы изливал в меня Прохор на этой неделе, стало страшно вдвойне.


Поэтому заехав в обосранную квартиру сестры, успев с ней поругаться из-за котов и их шерсти, оставляю вещи, беру сына и бегу в медицинский центр к своей давней подруге.


Она дама успешная, трижды замужняя и с кучей любовников. Что касается предохранения она специалист.


– Ты не беременна, – успокаивает меня Диана, рассматривая анализ моей крови, сидя за своим глянцевым белым столом. Глянец, это то чем можно выразить все в этой новомодной клинике. Причем глянец цветной.


– Фух, сейчас второй ребенок весьма некстати, – тяжело вздыхаю, чувствуя как, уходит груз с души, но все еще дрожат руки.


– Да, ладно тебе. Аборт делается не долго, тем более, как я поняла, срок был бы небольшой?


Убить ребенка Прохора? Да я бы скорее убила себя.


– Я бы не решилась на аборт.


Диана на миг отрывает взгляд от бумаги и иронично усмехается.


– Ну и дура. И то что от Димы своего родила, дура. Я тебе сразу говорила, что он ничтожество.


Говорила, верно, убеждала, что нечего мне за ним делать. А я не послушала. Мы с ней из-за этого поругались и не разговаривали почти все время моего брака.


Я тогда действительно была влюблена по уши и верила в вечное счастье. Вот только боль, что я испытываю сейчас от потери Прохора дает мне понять, что до этого момента, я никогда никого не любила.


– Слушай, а ты что антидепрессанты принимала? , – вдруг вырывает меня из мыслей ее звенящий напряжением голос.


Я удивленно поднимаю брови, напрягая мозг и вспоминая, когда я вообще что-то принимала, помимо противозачаточных.


– Нет вроде, вот только… – достаю и протягиваю ей таблетки.


– Ого, – сразу говорит Диана, рассматривая пилюли, сквозь стильные трапециевидной формы очки. – Это кому, ты так дорогу перешла, что тебя свести с ума решили?


– В смысле, – она меня пугает. – Объясни!


Сразу смотрю на играющего в телефон Вову. Убить? Меня? А как же мой мальчик без меня?


– Это тоже противозачаточные, но такие рекомендуется принимать не чаще раза в три месяца, – поясняет она. – Они вызывают месячные и при долгосрочном применении могут не только лишить тебя возможности стать матерью, но и вызвать острую шизофрению, а в отдельных случаях рак груди.


– О, боже! Это…


Кто-то из домашних. Даша хотела, чтобы я вела себя неадекватно и не верила Прохору.


– Ты можешь подать заявление в милицию, правда ничего не докажешь.


– Не надо милиции. – дрожу от воспоминаний от холодной темной камере. – Все же закончилось.


– Как знаешь, – пожимает она плечами в сверкающем белом халате и поднимается набирая номер в телефоне. – Лучше сделать промывание желудка. От греха подальше.


Я согласилась остаться в клинике и промыть желудок физ раствором через вену, отправив ребенка своей маме. Судя по голосу в телефоне, она за меня переживает и будет рада посидеть с внуком.


Лежа в новенькой клинике, поедая вкусные обеды (хорошо, когда Директор твоя подруга) я размышляла стоит ли звонить Прохору и все рассказывать. Долго размышляла, почти не отзываясь на вопросы медсестер о своем самочувствии.

Пришла к выводу, что Прохору это не нужно. Я ему не нужна.


Пора строить новую жизнь. Без мужчин. Без любви. Со струёй душа.


Так я живу, почти неделю, устраиваюсь в местный магазин администраторов, хотя чаще при этом стою за прилавком, отдаю Вову в местный садик.

И вроде бы неплохо, вроде бы хорошо, если бы не так дерьмово на душе и в сердце.


Умываюсь слезами почти каждое утро, живу на автомате, существую (кажется даже одежда стала висеть) пытаясь забыть прошлое. Пытаюсь, да, но оно находит меня само.


Закрываю магазин стандартно в десять вечера, думая о том, что меня ждет еще одна одинокая ночь, как вдруг на плечо ложится чья-то тяжелая рука.


– Здорова, Лаврова.


Глава 29. Олеся


Я резко оборачиваюсь на звук знакомого голоса. Голоса, которого звучать здесь не могло никак.


Ведь Дима тюрьме? В тюрьме же?


Но это был он. Потрёпанный с дороги, с дико вращающимися глазами, похудевший, но он. Мой муж.


– Дима, что ты здесь делаешь? – вопрос был рациональный, учитывая нашу последнюю встречу и его пребывание в местах не столь отдаленных. Тем не менее, он кривится:


– Что, любимому мужу не рада?


– Ты издеваешься? – иду я в сторону, но он резко разворачивает к себе. – Ты подставил меня! Ты мне ничего не сказал! Заставил бояться тюрьмы! А теперь появляешься и спрашиваешь, не рада ли я любимому мужу?! Да пошел ты! – кричу в сердцах ему в лицо.


Вырываю из его хватки руку и делаю несколько шагов в сторону, но его следующие слова просто взрывают мне мозг.


– Я люблю тебя. Все это было ради нас.


Весь мир сужается до уровня этих таких вроде бы нужных, и одновременно таких жестоких слов. Я уже не вижу, как медленно кружится влажных ветер, не чувствую биения собственного сердца. Все меркнет, и только гнев вспышкой во мне взрывается, и я оборачиваясь с размаху бью мужа за слова, которые он никогда не произносил без мольбы и угроз.

– Скотина! Подонок! Ради нас?! Ради нас?! Преступником ты стал ради нас?! Или меня подставил ради нас?! – продолжаю лупить этого дебила, понимая; я больше не люблю его. Я никогда его не любила. Нельзя любить того, для кого ты лишь грязь под ногами.


– Да, прекрати! – отпихивает он меня. – Тебя бы отпустили, тебя и так отпустили. А у нас были долги! Это был хороший шанс вырваться из кабалы банка. А сейчас мы можем рвануть на Украину. Там нас не будут искать. Я уже знаю как получить политическое убежище.


– Нет, – качаю я головой, даже думать не хочу, чтобы видеть его. Долги. Но ведь больше нет никаких долгов. А он даже не проверил. Не подумал проверить.


– Я мог уехать без вас с Вовкой, но я вернулся. Поехали со мной, Лесь. Поехали, любимая, – берет он мою руку и впервые за много лет нежно целует. Так, как не было даже в цветочно-конфетный период. Неужели и правда любит?


– Ты же вернул деньги, – мне стало интересно куда бы он без них поехал. Или где спрятал.


– В прошлый раз я спрятал их на вокзале в ячейке с кодом. Твой день рождение между прочим.


– Дим… – умиляюсь такой гадости и сама себя за это ненавижу, но и вернуться к нему не могу. Уже не могу.


– Олеся, ну поверь мне. Все ради нас. Поехали за Вовой и заживем на широкую ногу.


– Постоянно в бегах и страхе? Потом снова терпеть твое скотское отношение? – поднимаю брови, вытаскивая свою уже похолодевшую руку из его ладони и обнимаю себя за плечи.


Озноб бьет все тело, заставляя сотрясаться его, то ли от холода, то ли от того что происходит.


– Какое скотское? Да? я на руках тебя носил, – совершенно искренне удивляется он.


Я не сдержавшись, смеюсь. Как легко забыть все плохое, да? У Димы всегда была удивительная способность выкидывать из памяти то, что ему вроде бы не нужно, зато помнить все плохое по отношению к нему.


– Нет, Дима, теперь точно нет. Уходи сам, забирай деньги и уходи. Но я с тобой не буду. Я не люблю тебя. Больше не люблю, – делаю шаг назад, мысленно прощаясь с тем немногим хорошим, что нас связывало. Но вдруг вижу, как его взгляд из умоляющего превращается в озлобленный и бешеный.


Движимая инстинктом самосохранения, разворачиваюсь и делаю ноги.


– Да, мне вообще-то плевать! – вдруг кричит он мне вслед. – Ты едешь со мной! На границе с семьей пускают лучше, – с этими словами он рвет за мной и догоняет в несколько прыжков.


Дима закидывает меня к себе на плечо. Довольно легко, учитывая его постоянные обзывания в адрес моей задницы и бежит к только подъехавшей машине.


Мы уже почти у нее. Я пытаюсь извернуться, напоминаю про Вову.


– Потом заберем.


Он не слушает, уже пытается со мной на плече открыть дверь машины, как вдруг со всех сторон нас окружает свет автомобильных фар и шум полицейских мигалок. А по асфальту раздается топот тяжелых ботинок.


– Дмитрий Романенко, поставьте заложницу и руки за голову. Вы окружены.


Я даже не знаю, радоваться и пугаться. Но долго задуматься мне об этом не дают.


Дима сбрасывает меня на асфальт, из-за чего я больно бьюсь об задницу, а сам бежит куда-то в сторону.


Потирая ушибленное место, вижу, как его достаточно быстро нагоняют мужчины в форме, толкают в землю носом, цепляют наручники.


Смотрю на это все со слезами, сама не знаю то ли от боли, то ли от того что Дима теперь сядет надолго. Сглатываю, чувствуя как рыдание рвется наружу и облегчение обнимает своими руками. Впервые рада появлению полиции. Боюсь представить, чтобы было, увези меня Дима.


Меня, вдруг поднимают за плечи, и, развернув, прижимают к твердой, широченной груди. Я бы могла испугаться, отпрянуть, но сразу чувствую до боли знакомый, мускусный аромат.


– Прохор?!


– Да, моя девочка. Я здесь. Теперь все позади.