— Понимаешь, Алиса… — с сочувствием произносит тётка, поджав пухлые губы, накрашенные вишневой помадой, — дело в том, что Руслан пока не хочет с тобой встречаться. Тебе надо подождать.

— Как это — не хочет? — от этих слов меня подбрасывает на месте, глаза чудом не выскакивают из орбит, — это он Вам сказал?!

— Да. — твердо подтверждает, и обводит взглядом зал кафе, — ты только не волнуйся так, пожалуйста, с ним всё в порядке, он просил передать, что…

— Я хочу увидеть его! Вы же можете это устроить, правда? И мне плевать, что он там сказал! — резко встаю, и стул с грохотом отлетает к стене.

На нас начинают оглядываться, официантка растерянно замирает с подносом. Милена торопливо хватает мое и свое пальто, подталкивает меня к выходу, ища в сумке деньги. Сует девчонке в униформе, и мы спускаемся по заснеженным ступеням.

— Вы от меня что-то скрываете! — натянув пальто, преграждаю ей путь к тачке, и застегиваю большие перламутровые пуговицы. — что с Русланом? Почему он отказывается от встречи?!

На ее лице легкая примесь досады. Вертит в руке ключи от машины, и со вздохом возражает:

— Поверь, ничего с ним не случилось. Он просто не хочет, чтобы ты видела его там, ясно?

— Я всё равно приеду. — упрямлюсь, глядя ей в глаза. — Вы мне поможете? Ему совсем необязательно об этом знать!

Она молчит, рассматривая что-то вдали, и я снова ощущаю злость. Она ведь запросто может добиться свидания, но делать этого точно не собирается. А кого еще, кроме адвоката, просить о помощи? Разве что дедушку, уж он-то быстро решит эту проблему!

Глубоко вдыхаю, и от обилия провонявшего выхлопными газами воздуха снова накатывает тошнота. Наверное, у меня зеленая мордаха, и не заметить это Милене трудно. Прищурившись, пристально пялится мне в лицо, и осторожно спрашивает:

— Ты ждешь ребенка?

Глава 17

РУСЛАН

Услышав о том, что Алиса всё же приехала и ждет в приемнике для досмотра, Рус с недовольством взглянул на Милену. Она пожала плечами, выражая полный нейтралитет, распахнула модное пальто, и шагнула к нему, перехватив кожаный кейс левой рукой.

— Я пыталась её отговорить, но ты лучше меня знаешь, какая она упрямая.

— Плохо старалась. — бросил он, скривив губы. — какого хрена ты притащила её сюда, в этот гадюшник? Я же просил тебя, чтобы ты присмотрела за Алисой, могла бы соврать, что свиданки запрещены или еще чё-нибудь.

— Она хочет тебе что-то сообщить. — в тоне, которым это было произнесено, прозвучала легкая досада, и Руслан пытливо прищурился.

— Чё там стряслось опять?

— Сейчас сам всё узнаешь. — она подошла к двери, обернулась, окинув мужчину странным взглядом, — очень скоро ты выйдешь на свободу, я добилась, чтобы это дело передали другому следователю. Петраков, кстати, куда-то исчез, его не могут найти.

Он усмехнулся, разглядывая противоположную стену, изрезанную отколовшимися клочьями краски.

— Ты что-то об этом знаешь? — поинтересовалась Милена.

— Что, например? — невозмутимо возразил Руслан, усевшись на расшатанный стул, и положив перед собой скованные руки, — я, по-твоему, способен просочиться сквозь стены или грохнуть этого мудака силой мысли?

Женщина помолчала, некоторое время, изучая его лицо, затем громко стукнула по двери. Оглянулась, прежде чем выйти в мрачный коридор, и Руслан ей обезоруживающе улыбнулся. Он видел, что она не поверила ему, но, по большому счету, похуй. Значит, Дэн добрался до ублюдка Петракова, оставалось дождаться освобождения и устроить менту веселые похороны.

Через десять минут снова лязгнул, отпираясь, затвор, и Соколов поднялся, глядя, как в тесную комнатушку заходит Алиса.

АЛИСА

Я, конечно, знала, что СИЗО это не роскошный люкс со всеми удобствами, но в момент, когда хмурый молчаливый конвоир распахнул передо мной обшарпанную дверь, что-то надломилось во мне. Несмело шагнув в узкий закуток, где только стол и два стула, с ужасом обвожу взглядом вокруг. Руслану здесь не место, это отвратительно, что его посмели запихнуть сюда.

Еще больший шок вызывает сам Соколов. На его лице свежие ссадины и синяки, руки сцеплены стальными браслетами, и я беспомощно оглядываюсь на надзирателя.

— Двадцать минут. — равнодушно бросает он, и мы остаемся с Русланом наедине.

Ком в горле мешает говорить, я тупо смотрю на любимого, а он на меня. Подходит, без улыбки жадно шарит глазами по мне, и тут накрывает… Выронив сумку, обхватываю его за шею, сжав так крепко, что он шепчет:

— Эй… Полегче, ага? Раздавишь же.

Беру в ладони лицо, разглядываю и судорожно прижимаю его голову к груди.

— Блин, Соколов, ты мерзко выглядишь! — глотая слезы, с трудом выдавливаю, и целую его, куда попало, в нос, в щеки, в губы, как изголодавшаяся кошка трусь об него.

— А ты просто супер, моя маленькая. — с усмешкой отзывается, и уклоняется назад, скользя по мне восхищенными глазами. — зачем ты приехала? Тебе надо было немножко потерпеть, и я бы вернулся.

— Что они с тобой сделали? — хмурюсь, не в силах оторваться от Руслана, и беспорядочно тычусь губами в его губы.

— Забудь об этом, это хуйня. Всего-то синяки, они заживут. Я по тебе безумно соскучился. — наконец, отвечает на поцелуй, и мы лихорадочно пожираем друг друга взглядами. — блять, даже обнять не могу…

— Зато я могу. Иди ко мне…

Снова льну к нему, пробираюсь руками под футболку, с наслаждением брожу по теплой груди, чувствуя, как захлестывает знакомое невыносимое желание обладать этим человеком. Иногда мне кажется, я сдохну, если его не будет рядом, эти мысли возникают ниоткуда, и избавиться от них сложно.

Не могу без него.

— Маринка у деда, за нее не переживай, — тараторю торопливо, исследуя его бедра и спину, — мы тебя очень — очень ждем, не забывай об этом. Меня бессонница задолбала, не могу уснуть без тебя. Руслан… Я не могу без тебя.

— Не разводи сырость, чего ты? Ты же у меня всегда была девочкой сильной. Тише… Здесь нельзя, — насмешливо остужает мой пыл Руслан, когда я пытаюсь расстегнуть ремень, и я смущенно хихикаю, спрятав лицо у него на плече. — как там, на воле, малыш? У тебя всё хорошо?

— Ну, если не считать того, что тебя нет со мной…

— Я с тобой, — возражает Руслан, привалившись спиной к стене, и зарывается носом в мои спутанные волосы, приникает губами к шее, — я всегда с тобой, любимая, не чувствуешь, что ли? Я люблю тебя, моя девочка.

— И я тебя люблю. — чёрт, только не разреветься. — Руслан…

Он поднимает голову, и я тону в нежности, глядя в его синие глаза. Дыхание становится рваным, неистово ловлю его рот, и мы страстно целуемся, послав к чертям весь мир. Он тоже скучал по мне, и доказательство тому сейчас настойчиво толкается в мою ладонь, невзначай опустившуюся на его ширинку.

— Бля-ять, не надо… Не надо, маленькая… Не сейчас, — хрипло стонет любимый, резко отстранившись, отворачивается, усилием воли подавляя возбуждение, и прислоняется лбом к стене. — Алис, послушай меня…

— Нет, дай мне сказать, — бесшумно приближаюсь к нему, кладу подбородок на плечо и заглядываю в лицо, — у нас будет ребенок, Руслан. Я беременна.

Затаившись, с тревогой замираю на месте, и он медленно поворачивается. Чёртовы наручники… Теперь они мешают даже мне. Соколов обалдел, но это состояние длится недолго, и губы его, дрогнув, раздвигаются в широкой улыбке. В тусклом свете лампочки блекло блестит золотая фикса, и любимый, подавшись ко мне, закрывает рот долгим поцелуем. Счастливо вздохнув, строго смотрю на него.

— Ты полегче, понял! Медведь, блин… — пряча усмешку, осаждаю, и он, неожиданно оттеснив меня к стене, наклоняется, приложив ухо к моему животу.

— Кто там у нас? Принцесса или футболист, а?

— Сам ты… — меня пробирает смех, до чего же серьезные мужики становятся глупыми и сентиментальными, когда речь заходит о детях! — сам ты футболист! Между прочим, меня изжога и тошнота, знаешь, как мучает? А Галюня говорит, что, если…

— Да слушай ее больше, — усмехается Руслан, и слова глушат его нежные губы. — Крошка, я тебе когда-нибудь говорил, что ты для меня дороже всех?

— Нет, — изо всех сил сдерживая готовые хлынуть слезы, выдавливаю я, обхватив его за шею. — блин, когда уже всё это закончится, и мы будем жить спокойно? Это вообще возможно, Соколов? Быть с тобой и не жить как на вулкане?

Вместо ответа он порывисто прижимается губами к моему виску, и в этом простом жесте мне чудится всё то, невысказанное, что таится в его душе. Когда истекают отмеренные минуты, чувствую, как под веками нестерпимо жжет, и в последний раз обнимаю любимого.

— А щас пообещай мне, что будешь себя беречь, — тихо говорит Руслан, заглянув в моё лицо, — никаких глупостей больше, слышала меня? Думай не только о себе или обо мне, думай о малыше. Ну, обещай!

— Ладно. — выдавливаю, с трудом оторвавшись от него, и медленно пячусь к двери, где ждет конвоир. — ты скоро вернёшься, да?

— Куда я денусь от тебя, — снисходительно улыбается он, и я, до боли закусив губу, смотрю, как другой надзиратель уводит его прочь по темному коридору…

РУСЛАН

— Здесь всё, что ты просил, новые документы, копии всех бумаг, протоколы, показания «свидетелей». Да, кстати, судья приняла во внимание, что Петраков действовал запрещенными методами, и объявил тебя погибшим, не установив этот факт достоверно. Ты свободен, обвинения будут сняты, но тебе придется явиться в суд на предварительное слушание. Таков закон.

Соколов кивнул, сунул пакет из мультифоры в кейс, и взглянул на Милену. Наверное, ей было непривычно видеть его таким — в дорогом костюме, не в простых шмотках, и не в тюремной камере, а в просторном кабинете. Она сидела у его стола, закинув ногу на ногу, и узкий подол юбки открывал стройные аппетитные бедра и красивые лодыжки, обхваченные кожаными сапогами.