— Именно, — отрезал я и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.

Проклятая девчонка! Невеста…

Сбежав вниз по лестнице, зашёл в кухню и швырнул таблетки в ведро. Заметил Наталью.

— Несколько часов меня не будет, — выговорил, направляясь к выходу. — Никого на территорию не пускать.

— А если снова приедет ваш брат? Или ваша…

— Никого, — отрезал я жёстко и вышел в холл. Накинул кожаную куртку, достал из кармана связку ключей и, зажав в кулаке, вышел из дома под мелкий моросящий дождь.

6.2

Оказавшись в гараже, я сдёрнул брезентовый чехол с автомобиля, стоящего ко мне ближе всего. Белый Хаммер с широким хищным бампером, простоявший без дела больше трёх лет, казалось, готов был сорваться с места, едва я сяду за руль.

Подойдя ко второй машине, я сдёрнул чехол и с неё, затем с третьей — до тех пор, пока передо мной не оказался чёрный Ягуар. Он-то и был мне нужен.

Пока меня не было, мои люди позаботились о том, чтобы всё здесь было в порядке.

Проведя ладонью по блестящему капоту Ягуара, я с удовлетворением открыл дверцу и сел за руль. Дверь гаража поднялась, стоило мне нажать кнопку на пульте. Чёрный Ягуар, подобно дикой кошке, заурчал и, изголодавшийся по свободе, сорвался с места.

Выехав за пределы территории особняка, я тут же прибавил скорость. Опустил стекло и вдохнул влажный, со смесью запахов пыли, сырой земли и прелых листьев воздух, понимая, что вдыхая его, больше ничего не чувствую.

Та проклятая авария действительно изменила меня. Два с половиной года, проведённые в коме, последующая длительная реабилитация… Только зачем всё это? Там, в горах, я ни раз задумывался о том, что лучше бы мне было действительно сыграть в ящик. Но я выжил. Выжил и, вопреки всем условностям, правилам и законам логики, пришёл в себя тогда, когда все уже считали меня трупом.

— Проклятая жизнь, — процедил я, вжимая педаль газа.

Стрелка на спидометре, взвившись, перескочила отметку в сотню километров, после — в полторы. Ягуар, рассекая жёлтым светом фар пелену дождя, покорно нёсся вперёд. Да, красивый мощный автомобиль был покорен мне, тогда как оставшийся дома зверёныш…

— Откуда ты взялась? — выдавил я, глядя сквозь лобовое стекло на уходящую к горизонту полосу асфальта.

Вспышка. Висок пронзило болью, но останавливаться я не собирался — напротив, выжал газ до предела. До предела, на котором находился сам.

То, что когда-то казалось мне важным, потеряло значения. Грат стал чужим, деньги, еда, алкоголь больше не приносили удовольствия. Один день ртутью перетекал в другой — похожие друг на друга, словно близнецы, они сливались в пугающую бесконечность.

До тех пор, пока в этой бесконечности не появился странный зверёныш, а вместе с ней — раздражение, интерес и прочие, пусть и смазанные чувства, что мне казались уже невозможными. Зверёныш…

Боль в виске становилась сильнее. Стиснув зубы, я резко нажал на тормоза, и Ягуар, взвизгнув, встал поперёк дороги, вырывая фарами темнеющие стволы деревьев.

Звук тормозов, боль в плече, удар…

— Будь ты проклят, — сквозь зубы выдавил я и открыл бардачок.

Ожидания не обманули меня, как и память.

— Ну здравствуй, — взял я бутылку бренди, пролежавшую тут с тех самых пор, когда я сидел за рулём этой машины в последний раз. Подарок друга, по несчастливой случайности оказавшегося со мной в одной машине в день покушения. В отличие от меня, ему не повезло. А может быть, как раз наоборот…

— Видишь, Митька… — отпил глоток прямо из горла и сжал стекло. — Вот так вот…

Боль потихоньку отпускала, вздувшаяся на виске вена пульсировала уже не так сильно. Заведя мотор, я выровнял Ягуар и снова повёл его вперёд к горизонту, в который упиралась полоса мокрой дороги.

Девчонка. Забавный зверёныш, которого я хрен знает зачем назвал перед братом своей невестой. Хотя… Действительно, почему бы нет?

Несколько мелких капель, собравшись в одну большую, ручейком побежали по стеклу.

— Почему бы и нет, — проговорил я вслух и, не останавливаясь, сделал ещё один глоток бренди.

Она, по крайней мере, вызывает во мне хоть что-то. Что именно — не важно. А когда надоест… Когда надоест, тогда будет видно, что дальше.

— Что скажешь, Митяй? — ещё один глоток.

Ответом мне, ясное дело, послужила тишина. Тишина и дождь, забарабанивший каплями по стеклу. Ни дать ни взять, привет с того света. С того или с этого. Смотря, где именно находился я сам. Ибо сказать этого с уверенностью я не мог.

И только малышка Маугли…, Девчонка, сумевшая пробудить во мне что-то живое.


В особняк я вернулся глубокой ночью. Оставив заляпанный грязью Ягуар возле дома, поднялся по крыльцу и, остановившись у двери, обернулся на дорожку. Фонтаны, несмотря на усилившийся дождь, по-прежнему были включены. Подсвеченные бледными лампами, они выделялись на фоне ночи бледными расплывчатыми силуэтами. Донёсшийся до меня крик птицы был коротким и нервным, словно кто-то, схватив, пережал ей горло.

Простояв несколько минут, я вошёл в дом, и меня тут же окутал едва ощутимый знакомый запах восточных пряностей с лёгкой примесью корицы. Но теперь к ним примешалось что-то ещё. Что-то, чего прежде никогда не было. Сладкое, раздражающее и одновременно вызывающее забытое напряжение.

Показалось?

Заперев дверь, я прислушался, но дом был погружён в тишину. Темноту разбавлял только падающий сквозь ветровое стекло свет стоящего у крыльца фонаря.

Не включая освещение, я прошёл вперёд, к лестнице, однако подниматься не стал — свернул в сторону кухни. Чёрный кофе, который я взял по пути обратно на заправке, был похож на жидкий дёготь. Ничего лучшего ждать и не стоило.

Внезапно до слуха моего донёсся шорох. Прищурившись, я всмотрелся в темноту, бесшумно втянул запах, присущий дому: восточные пряности, корица… Да, ваниль. Та самая ваниль.

— Сколько раз нужно повторить, чтобы ты меня поняла? — глухо спросил я и ударил по выключателю.

Глаза резанул яркий свет, сидящая на столе девчонка подскочила, едва не выронив коробку с конфетами, которую держала в руках. Несколько конфет, выпав, стукнулось о пол.

Спадающие на плечи, спину, деревянный стол волосы, перемазанные шоколадом губы…

— Я предупреждал тебя, что будет, если ты ослушаешься? — вкрадчиво спросил я и, подойдя к столешнице, резко выдвинул ящик.

Достал один нож, убрал обратно. За ним другой — с широким лезвием и, посмотрев на неё, приказал:

— А теперь подойди ко мне.

— Руслан… — губы её шевельнулись почти беззвучно. — Я подумала… — Она стояла не двигаясь и всё так же держала почти пустую коробку. — Подумала, что могу выйти на кухню и поесть. Я так хотела есть…

— Подойди ко мне, Ева, — проговорил я медленно, не сводя с неё взгляда. — Снова я должен тебе повторять. Снова, Ева, я должен повторять, хотя говорил, как сильно не люблю делать этого.

6.3

Несколько долгих, прошедших в тишине секунд, девчонка смотрела на меня. Прямо, со страхом и вызовом. Только сейчас, в ярком освещении кухни, я заметил в радужке её глаз маленькие янтарные крапинки, придающие взгляду особенную выразительность.

Положив коробку на стол, она подошла ко мне. В каждом шаге её чувствовалась опаска и в то же время неповиновение, отразившееся во мне ещё большим гневом.

Едва между нами осталось около полуметра, я сгрёб ворот её платья. Дёрнул девчонку на себя, и она, как и днём на лестнице потеряв равновесие, повалилась на меня, уперевшись ладонями в грудь. Снова вздёрнула подбородок и упрямо посмотрела мне в глаза.

— Чёрт бы тебя побрал! — не выдержав, процедил я и рывком развернул её к себе спиной. Собрал в горсть волосы чуть ниже её лопаток и резким движением полоснул лезвием.

Тяжёлые, густые, они тёплым шёлком опутали пальцы, заструились по ладони.

— Ты что?! — на этот раз скрыть просочившийся наружу испуг она даже не попыталась.

Вывернувшись, попятилась, но далеко уйти ей не удалось — выпад, и я, припечатав её к столешнице, продолжил начатое.

— Руслан, нет! — запротестовала она в истерике, пытаясь увернуться.

Локон за локоном, прядь за прядью спутанные, с кое-где оставшимися колючками волосы падали к нашим ногам, покрывая пол.

Шумно дыша, Ева сделала ещё несколько попыток высвободиться, а после, смирившись, вцепилась в край столешницы и стояла так, пока я не отбросил нож в сторону.

— Повернись, — приказал, и она медленно, волком глядя на меня, развернулась ко мне лицом.

Нерешительно провела ладонью от виска до кончиков волос. Губы её дрогнули, взгляд опустился к ногам и снова метнулся ко мне.

— Так же нельзя… — выдохнула она, прижавшись ягодицами к столешнице. — Нельзя, — повторила тихо и снова провела по тому, что осталось от её косм.

Выглядела она теперь не столь экзотично, как прежде, но казалась… Дороже. Да, именно дороже. И, вроде бы, на первый взгляд ничего не поменялось, но черты лица стали казаться более выразительными, руки — изящными, а бёдра узкими и при этом не менее женственными.

— Кто тебе это сказал? — сухо осведомился я и, отойдя к столу, присел на край, почти так же, как сидела она до моего появления.

Неловко переступив с ноги на ногу, она оторвала задницу от столешницы. Ступила на чёрные пряди босыми ногами и, поняв это, опять посмотрела на пол. Присела, плотно сдвинув колени и, взяв несколько локонов, положила на ладонь, как будто всё ещё не верила, что они больше не имеют к ней никакого отношения.

— Только муж может… — она запнулась, наткнувшись на мой тяжёлый, суровый взгляд.

Только муж может?! Чёрная волна, что с разрушительной силой хлестанула по мне в тот момент, когда Ренат сунул мне проклятый золотистый конверт с приглашением, поднялась вновь и понеслась вперёд со страшной, неконтролируемой силой.