Бросила машину перед воротами и вошла в дом.

Юлька уже убежала в школу — до майских праздников еще неделя. Папа с кем-то разговаривал по телефону, и по его репликам я поняла, что он продает скотину: племенных быков и свиноматок — в подворья, часть остальных — закупщикам и всем желающим.

— Воланда и Рича заберет сосед, — сообщил, когда завершил разговор.

— Я могу Воланда отвезти Эду, — предложила, вспомнив, что он как-то предложил мне завести кота. — Ему там будет хорошо.

— Кот и пес — последние, о ком я переживаю, дочь. На тебе лица нет — вот это беспокоит.

— Я вчера замуж должна была выйти…

— Ты уже взрослая женщина, в моей груди не бьется твое сердце, и не мне тебе что-то советовать. Время и расстояние выносят на поверхность то, что было скрыто глубоко под многими слоями.

— О да… Они и вынесли Энвера.

— А что он принес с собой? И что из всего вынесла ты?

Много чего вынесла. Плен, унижение, муки страха и боль потери. Но папа ведь не о том. Вздохнула.

— Пап, я договорилась о чартерном рейсе, — малодушно сменила неудобную тему. — В Париже возьмешь в прокат машину…

* * *

Пять дней спустя

Валькирия…

Ей очень подходит такое звучание ее имени. Это уже не та девушка, которая была убита горем из-за моей «смерти», не та Валя, которую я провожал взглядом. И в то же время это она — мой бесстрашный боец, девчонка, которая рвалась к цели вопреки всему. Серхат рассказал мне о движении СтопРаб, которое стало данью памяти обо мне, но и привлекло внимание Европола. Валя могла бы жить на деньги, которыми я хотел компенсировать ей все, что с ней сотворили мой брат, дядя и я сам. А она… несказанно удивила.

Вот тебе и предсказуемая.

Она по-прежнему страстно пылала в моих руках, но ни разу за эти дни не позволила продолжиться тому, что началось в алькове в любительском театре. Она не вышла замуж, но и меня к себе не приближала. Наши встречи в ресторанах и недолгие прогулки по Москве сопровождались ее пытливым взглядом, она будто перерывала меня внутри в поисках чего-то… Наверное, того Энвера, каким запомнила меня.

Но я уже не тот человек.

Я восстанавливал себя по кусочкам, собирал, как пазл, и часто ошибался, куда «поставить» мысль, эмоцию, идею. Почувствовать и поверить, что свободен и независим, оказалось труднее всего. Время текло быстро и медленно одновременно, не успел оглянуться, как земной шар обрисовал Солнце и уже заканчивал второй оборот, а я все довольствовался тем, что видел любимую девушку во сне. И чаще — в кошмарах. Терял ее снова и снова, сердце рвалось, бесплодные поиски никогда не венчались успехом. Она появлялась и ускользала, я снова провожал взглядом, а когда опоминался и бросался следом и звал — не находил даже ее следа.

И вот нашел. И снова она ускользала. Была рядом, но где-то далеко. Копалась в себе, во мне и в чем-то еще. Долго смотрела широко раскрытыми глазами, будто до сих пор не верила, что это я.

Нам нужно время снова узнать друг друга. Валя давала его слишком мало. Будто брала что-то от меня, уносила подумать и не возвращала. Отрывала по малой части и не заполняла опустевшее пространство.

— Валя… — поймал руку девушки, когда она поправила волосы и уже опускала ее, — Отведай страсти моей, застрели, если не понравится, — я улыбнулся.

Валя засмеялась. Впервые за эти дни.

— Не боишься, что воспользуюсь предложением? — лукаво прищурилась.

— В первой его части — нет, а второй надеюсь избежать, — искренне признался.

— Ну что ж… наверное, надо дать тебе шанс, — она взглянула на часы и немного замялась.

А я не мог поверить, что она позволила сократить расстояние. Это было настолько желанно и долгожданно, но случилось так неожиданно…

Валькирия. Непредсказуемая.

Боясь, что она улетучится, передумает и найдет сто причин изменить согласие на отказ, я держал ее за руку крепко. До моей меблированной квартиры было рукой подать — я плохо ориентировался в огромной Москве, и потому мы всегда держались в окрестностях старого дома с видом на реку недалеко от Киевского вокзала.

Дошли быстро, поднялись на третий этаж по лестнице и едва оказались в не слишком уютной безликой квартирке, я подхватил ее на руки и унес в спальню. Большая кровать скрипнула, когда мы упали на нее. Обнял лицо Вали ладонями и всмотрелся в глаза. Она чего-то ждала, рассматривала мое лицо широко раскрытыми глазами, и я обрушился на манящие губы.

И только теперь понял, как голодал по ней, как иссох от жажды пить ее дыхание, стоны и соки. Как мне не хватало тепла ее тела, податливости и покорности непокорной невольницы…

Звонкий и, показалось, агрессивный звонок Валиного телефона разнес момент на аттосекунды. Она оттолкнула меня, кинулась к своей сумочке, достала сотовый и бросила напряженное:

— Да… Уже?.. Хорошо, сейчас… — Она ни разу не взглянула на меня, стояла растрепанная, маленькая и хрупкая, как хрустальная статуэтка. Завершив разговор, повернулась ко мне: — Прости, Энвер. Так будет лучше…

— Валя, подожди…

Я встал с кровати и шагнул к ней, а она уже сунула ноги в туфли и неожиданно ринулась ко мне, обхватила шею и быстро зацеловала все лицо, приникла к губам крепко, зажмурившись, отпустила так же внезапно и с влажным блеском в глазах тихо попросила:

— За все прости. И спасибо за все…

Я не удержал ее — растерялся на несколько мгновений, а ее уже и след простыл, только слышно было, как гулко стучали каблучки по каменным старым ступенькам, хлопнула тяжеленая с тугой пружиной подъездная дверь…

Я обулся и бросился следом — мой кошмар ожил, она снова ускользала, а я снова замер истуканом. Но это не сон, и у меня был шанс догнать и исправить ошибку, удержать ее и не отпустить, пока, наконец, не сломаю ту корку льда, что вдруг выросла между нами.

Я хорошо понимал Валькирию — трудно вот так сразу принять человека, которого похоронила, и чье место уже занял другой. Но я — потомок древнего рода воинов, и не собирался уступать ее. И потому несся через ступеньку, но не успел чуть-чуть — ее серебристая компактная иномарка уже рванула с места. Я закричал:

— Валя! Подожди!..

Она уже свернула на оживленную улицу, когда внезапно прозвучал выстрел, затем громкий визг тормозов и мощный звук столкновения машин. Я бросился из двора в арку, не чувствуя ног, выскочил из нее, и…

…меня под звон лопнувших стекол и вой сигнализации откинуло назад — Валина машина взорвалась…

Эпилог

Франция, провинция Миди-Пиренеи

Три месяца спустя

Любая деревушка в Миди-Пиренеях — крепость, а любой житель — истинный гасконец. Именно в этом регионе Франции родились фуа-гра и трюфели, сыр рокфор и рагу кассуле. Именно здесь появились кагор и арманьяк. У этого региона особые кулинарные традиции, и каждый его житель — задира и любитель хорошо выпить и закусить. Аббатства и соборы, старинные пансионы и современные резиденции, тропы паломников, десятки рек и каналов, пешие и велосипедные прогулки по горам — здесь было чем заняться. Просторная тюрьма, и даже высокотехнологичная — именно здесь на базе крупнейшего французского аэрокосмического центра разрабатываются новейшие образцы космического вооружения.

Но все это никак не скрашивало жизнь.

Мы с отцом и Юлей жили в доме в деревеньке недалеко от Тулузы, и моим родным здесь очень даже нравилось. Сестра быстро нашла друзей и с удовольствием учила французский — весь дом был увешан стикерами с транскрипцией, и ими пользовался даже папа. Они вечерами отвлекали меня от грустных мыслей, заставляя заниматься с ними языком.

А я грызла локти, кусала подгоревшие от побега пятки и таяла от тоски по Эду. Меня сжирали чувство вины и отчаяние — я все испортила. Не поняла, не рассмотрела, не оценила и… потеряла.

За все эти месяцы я думала об Эде днем и ночью, во снах я забывалась в его объятиях и купалась в любви. Просыпалась и плакала от того, что я круглая дура.

Вернее, дура, которая скоро обещала неплохо округлиться.

У меня было достаточно времени, чтобы подумать и разобраться в том, что произошло со мной. Что произошло между нами с Энвером, о котором я вспоминала вскользь и с сожалением о том, что произошло в алькове. Между мной и Эдом — лучшим мужчиной, какого можно встретить, наградой за все то, что я пережила.

Эд стал почвой под моими ногами, стержнем, что дал опору в самые плохие времена. Даже став любовником, он сумел сохранить нашу дружбу, давшую легкость нашим отношениям. Ту бесценную легкость и дружбу, которую я приняла за слабые чувства, а себе и вовсе отказала в них.

А теперь поняла: мы с Энвером — гремучая смесь, которой нет противовеса, и когда-то общая масса наших эмоций стала бы критической и сдетонировала. Между нами бушевала животная химия. А чувства… Мы любили тела друг друга, а в души влюбиться как следует не успели. Я ловила себя на том, что мне нравилась его гладкая кожа, его красота, его глубокий очаровывавший взгляд, его губы и руки… он дарил неземное наслаждение на грани жизни и смерти, по которой мы с ним ходили. И все, что с нами происходило внутри и снаружи тогда — гармонировало.

Но больше этого нет. Изменилось все. В один день я неожиданно для себя поняла, что вспоминаю его как часть того кошмара, который пережила. Светлую, яркую, давшую возможность вернуться домой. Но часть того кошмара.

Эд был противовесом, но оставался единомышленником. Я поняла, что люблю его больше собственной жизни. Что он и есть моя жизнь. Так нужная мне тихая гавань, о которой я мечтала. Мое светлое стабильное будущее.