Рома уже сжимал от напряжения челюсть и часто дышал. Его руки стянули с меня бюстгальтер, открывая взору грудь с ягодками возбужденных сосков. Он сжал их пальцами и рыкнул:

– Я как врач, обязан не дать тебе погибнуть.

Он не выдержал пытки пальцами, и, схватив меня за подбородок, приставил к губам свой член, который я тут же, с радостью обхватила губами. Поначалу он казался мне огромным, но ко всему привыкаешь.

Роман гортанно застонал, а я чуть мычала, разнося вибрации по всему его телу, вызывая крупную дрожь наслаждения, которая накрывала и меня, от того, как сильно руки мяли мою грудь, а губы ласкали шею.

Со стороны наша поза могла показаться неудобной, но разве это может волновать тех, кого обуяла похоть. А нас она не просто обуяла, она проникла в нас, как игла в вену, впрыскивая в кровь яд, спасение от которого лишь одно. Оргазм.

Я медленно ласкала ствол губами, чувствуя, как от происходящего внизу живота тлеют угли возбуждения, добавляя новую порцию жара между ног. Я потянулась рукой вниз и пальчиками пыталась унять его, поглаживая влажные лепестки, то и дело, проникая в сладкое местечко.

Рома все это время держал трясущейся рукой мои волосы, иногда вздрагивая, когда я языком задевала уздечку на головке члена и тонкую, нежную кожу на мошонке. Я знала, что он сдерживал мощное желание схватить меня за хвост и сделать процесс проникновения глубже, быстрее. Острее все почувствовать.

И мне вдруг захотелось этого, хотелось ощутить эту пытку, когда головка члена достает стенок горла, и оно сжимается от рвотных позывов, доставляя любимому настоящий всепоглощающий экстаз, потому что это было еще одним доказательством его власти надо мной. Той власти, что обладала над ним и я.

Я замерла, почти выпустив член, и Рома понял все правильно. Он стремительно сжал мою голову руками, зарываясь в растрепанные волосы пальцами, и начал дико вторгаться в шелковую влажность рта. Буквально долбить горло членом.

Резкие толчки приносили дискомфорт, но я знала, что долго это не продлится и сама стала тереть себе промежность. Резко, даже остервенело.

Я застонала, чувствуя, как меня накрывает дрожь оргазма, а Рома движимый похотью стал еще быстрее подгонять себя бедрами, проникая членом все глубже. В самое горло.

Оральное соитие создавало пошлые, влажные звуки. Я уже задыхалась, а по моим губам обильно потекла слюна. Прошло не больше минуты, и из недр, в край напряженного тела Ромы уже вырывались тихие стоны наслаждения, и горячие потоки семени, обжигающие мне горло.

– Ох, ты ж блять. Аня.

Он поднял мое подрагивающее тело на руки и тяжело дыша, прижался губами к шее.

– Ты просто чудо. Но больше не приходи в больницу. Я не должен отвлекаться. Понимаешь?

– Конечно, – кивнула я, лаская рукой его волосы. – Тогда я пойду?


Одну обратно он меня, разумеется, не отпустил. Пришлось лечь спать прямо в ординаторской и ждать восьми, когда закончится его смена.

Проснулась от шума негромких голосов. Глаза открывать не стала, чтобы не быть замеченной.

Рома разговаривал с мужчиной, голос которого показался мне смутно знакомым. Точно. Анестезиолог. Тот самый, который был на моей операции. Имени, к сожалению, я не помню.

– Она утверждает, что была уверена, – с нажимом говорил мужчина, – что сердце пересадят ее матери. Она утверждает, что ее убедили.

– И поэтому решила убить лаборантку? Не смеши меня. Если бы каждый, кто волновался о родственниках начал мочить окружающих, в мире бы никого не осталось, – отмахивался Рома, но в голосе чувствовалось раздражение. Странно. Я была уверена, что история с погибшей медсестрой закончилась.

– Не суть да дело, но. – мужчина умолк и продолжил еще более тихо. – Там фигурирует твоё имя и та операция с девочкой, на которую ты меня подбил.

– Что значит, подбил? – тон голоса Ромы резко похолодел. – Я к тебе пришел, все рассказал…

– Но все было второпях, и если ко мне придут…

– Федотов. Заткнись. Все было по правилам и по закону. Не надо мутить воду из-за оголтелой девки, не справившейся со своими эмоциями.

– И все равно, есть предпосылки, что на тебя дело завели. Марина там мутит чего-то. Бесится наверное, что ты ее на малуху променял.

– Пусть мужу сцены закатывает.

Голоса удалились, а я глубоко задумалась о том, что собственно ведь ничего и не знаю о жизни Ромы в больнице, но все равно тяну в свою. А надо ли это? Может и хорошо, когда два человека встречаются на нейтральной территории и обсуждают, какой фильм посмотреть, а не чьё сердце он сегодня пальпировал или в какой такт я не правильно прыгнула.

Скрипнула дверь и вот теперь я позволила открыть себе глаза. Рома прошел к шкафу и все его тело говорило о невольном напряжении и внутренней борьбе с самим собой.

Он словно ощутил мой взгляд, потому что посмотрел на меня и несколько смягчился.

– Вставай, отвезу тебя на учебу, да спать поеду.

Вещи были в сумке, и в часть из них я переоделась тут же.

– Я спросить хотела.

– Птичка, я сказал, что приду, значит жди, – отрезал он, когда уже открывал мне дверь машины.

Мы доехали до Академии, возле которой постояли совсем немного. Я очень хотела спросить про разговор с Федотовым, но он оборвал меня простым:

– Не твое это дело, Аня. Я сам разберусь.

И это конечно было правдой, разберется. Просто его внезапная или не слишком, холодность, поселила в моей душе очередной страх и сомнение. А если Рома не хочет поверять мне тайны своей жизни, а я вообще нужна ему?

Он уехал, а я смотрела, как редкие снежинки падают на землю. На рассвет, который создавал на небе поистине волшебное свечение. На птиц носящихся во всей этой красоте черными пятнами, такие пятна были и в моих глазах. От непрошенных, непролитых слез.

– Бу.

Со спины меня подхватил Артур и вдруг поцеловал шею.

Эти его игры уже несколько поднадоели. Я пылала желанием попросить Валентину Марковну заменить мне партнера, но старая дружба не давала мне сделать этот отчаянный шаг.

– Артур, отвали, – вырвалась я.

– О, какие мы стали важные. – протянул он, проведя рукой по своим кудрям, убирая их с лица. – А ведь еще даже спектакль не прошел. Потом вообще будешь нос задирать?

– Мне помнится я уже говорила тебе, что все твои.

– Да успокойся, кому ты нужна. Спи со своим стариком дальше.

– Он не…

Я не стала объяснять этому придурку, почему к Роме меньше всего подходит слово «старик», а просто раздраженно наблюдала, как он удаляется в сторону лестницы, ведущей к входу в академию. Потом поняла, что стоять так и злиться можно вечно, а можно взять себя в руки и подумать о Роме, который увидит, как я танцую. Сегодня. Вечером.

____________________________________________________________________________

Как часто в своих желаниях, мы забывает о рациональности. Как часто пытаясь сделать лучше себе, удовлетворить свои хотелки, мы забываем о других. Вот и Аня так сильно жаждала показать Роме себя, что совершенно забыла и о его ревности и о его работе. На которой как вы убедились далеко не все хорошо. История с пересаженым сердцем всплыла опять. Марина что-то задумала.

Когда писала, всегда думала, что именно здесь некий переломный момент, когда над героями сгустились тучи. И секс есть, все класно, вот только он мало помогает, когда реальные проблемы нас настигают. Спасибо вам за то что читтаете мой бред)) Побегу отвечать на ваши комментарии, которые так люблю.

Прошаюсь до понедельника!!

Напоминаю о подписке на Голод. Цена 99 рублей продержится до 21 мая

Я волновалась. Пред – пред – генеральный прогон – уж и нагнали на нас страху куратор с режиссером, – вот, вот начнется, а Ромы нет. А он обещал. Он ведь не соврет? Он должен прийти.

Артур, сидя рядом на краю сцены, практический трахнул Губанову. Его рука давно и надежно поселилась в ее белом купальнике. И судя по взглядам, он бы хотел засунуть руку и в мой.

– Завидуешь? – заметила шепотом Танька, перегнувшись через Артура.

Я только повела плечом. Меня больше волновала дверь. Чертова дверь должна открыться, а она все также была словно приклеена к косяку.

– А что ей завидовать, – заметила Влада, что стояла, обнимаясь со своим парнем за нашими спинами. Она была Кармен в третьем составе. На ней тоже был как и на мне красный купальник и юбка почти в пол.

– Её мужик вон в париж возил. Айфон, там шубка.

– Не шубка, а пуховик.

– Этот пуховик стоит, как целая шуба. Я в каталоге видела.

Я пыталась слушать их стрекот, но он создавал лишь головную боль. Но и она стала лишь отголоском, когда благословенная дверь открылась и вошел Рома.

Дубленка. Джинсы. Влажные от снега волосы. Он был чертовски хорош. Мне прямо захотелось повернуться к этим дурам и показать язык. По детски, но так, чтобы все знали.

Этот крутой мужик мой.

Я улыбнулась и вдруг почувствовала влажный поцелуй на своей шее.

– Веселов, ты дебил? – ничего другого я не придумала, тут же вскочила, посмотрев на Рому.

Его улыбка стекла с лица, как воды стекает по стенке душа, где мы вчера занимались любовью. Рома замер, как вкопанный, и слушал то, что ему на ухо нудел Афанасьев. Этот хлыщ тут как тут. Достал меня своими грязными намеками.

Рассказал, как они развлекались со Ромой и какой-то Тиной. Предложил повторить такое и со мной. Урод.

Что вот он ему говорит? Какие гадости про меня рассказывает? А Рома слушает и меня взглядом жжет. Словно это я к Веселову лезу.

Но больше размышлять не было времени. Заиграла музыка. Пришлось уйти за кулисы и дождаться своего выхода. Обычно шумные студенты в раз замерли, точно зная, когда нужно выходить и что нужно вести себя как в морге. Не шуметь. Здесь, за сценой, уже все вычистили от декорационного хлама и освободили место, чтобы никто не толкался, а бордовая кулиса не ходила ходуном. Свет озарил сцену, весь остальной зал, погрузив во мрак. И вот мне словно зажглась лампочка.