Не давая мне прийти в себя, он вдруг лизнул меня, раскрывая мои губы языком. И вновь все поплыло у меня перед глазами. Оставшуюся речь я слушала с отвлеченным, пассивным интересом, думая лишь о том, что совершенно необходимо заставить его сделать это еще раз.

— Таким образом, мисс Красновская, — продолжил он как ни в чем не бывало, — я узнаю, куда вы повезли чинить свой телефон, который так неаккуратно выронили вчера на каменную тропинку. Прямо под фонарем, на котором я самолично установил в начале этого года видеокамеру.

И он заткнул мой раскрывшийся было в протесте рот поцелуем — глубоким и расчетливым; ленивым, как июльский полдень в высокой траве. Самым прекрасным поцелуем в моей жизни…

* * *

Сколько минут (или часов?) он изучал мой рот, трудно было сказать. Время остановилось. Губы мои успели распухнуть и, я уверена, порядком покраснели, мозги же расплавились в жидкую, бурлящую лаву. Здоровой ногой я продолжала прижимать его к себе, со странной смесью ужаса и восторга ощущая, как под его спортивными штанами медленно, но верно формируется эрекция.

Интересно, чего он хочет больше — трахнуть меня или уничтожить? Вспомнив, что именно он задумал, я прервала поцелуй, зло укусив его за губу. Не до крови, конечно, но, думаю, довольно чувствительно.

— Ах ты маленькая дрянь! — выругался он, дергая головой и приподнимаясь надо мной. Скулы его были бледно-розового цвета, что довольно странно выглядело при комплекции типичного англосакса. В глазах сильно не хватало фокуса.

— Это еще ерунда, — заверила я его, незаметно проскальзывая рукой вниз, к его возбужденной плоти. — Как только я отсюда выберусь, я заявлю на вас в полицию за похищение. Сядете лет на двадцать. А когда выйдете… вот эта ваша штука… — и я аккуратно сжала вокруг него пальцы, — уже выйдет из строя.

— Что ты себе позволя… О-о-о-ххх…

Зрачки его расширились и, явно непроизвольно, он толкнулся несколько раз мне в ладонь. Да уж, такой прыти господин ректор от меня точно не ожидал — вряд ли Алисия так смело проявляет инициативу. Но я же «шлюха» — мне все можно.

Опомнившись, он сердито откинул мою руку в сторону, сдвинулся ниже… и вдруг плотно обхватил губами сосок на моей левой груди — прямо через тонкий спортивный лифчик. И втянул его в рот — как есть, через ткань.

От сладкой пытки я взвилась, тело мое бесстыдно выгнулось, бедра искали соприкосновения — любого, но желательно с тем же местом, которое только что так приятно грело мою ладонь. Я хотела его до боли.

Помучив мой сосок еще пару секунд, он отпустил его и занялся другим.

— Сними, сними… — простонала я, имея в виду лифчик. И сама потянулась назад — расстегнуть мешающую тряпку.

Но он не позволил. Не прекращая своего занятия, он схватил меня за одну руку, потом за вторую, и резко задрал обе наверх — высоко мне за голову, скрестив их там и легко придавив одной своей ладонью. Затем отпустил мою грудь, приподнялся и потянулся куда-то вбок, в сторону прикроватной тумбочки.


Что он делает? Почему прекратилось это блаженство?

Через секунду Кронвиль вернулся, держа в руке нечто металлическое.

Наручники. Рядом с кроватью в тумбочке у него лежат наручники. Я не знала пугаться мне этой новой информации или растекаться от нее лужей по асфальту.

— «Решать мне», так ты сказала, кажется? — усмешка вновь заиграла на его лице. Медленно, будто давая мне время передумать, он надел и защелкнул наручники на моих запястьях, провернув цепочку между столбиками изголовья.

Как во сне. Господин ректор приковал меня к кровати, как в том моем недавнем сне.

— Я хочу тебя, — повторяя саму себя, сказала я ему.

Прижатая к внутренней части моего бедра эрекция еще больше напряглась, но он тут же отодвинулся, словно не хотел дать мне почувствовать вкус победы. Сдвинувшись так, что лицо его оказалось на уровне моих ребер, он принялся покрывать мою кожу горячими поцелуями, перемежая с касаниями языком… И только спустя где-то минуту я поняла, что он постепенно спускается… все ниже… и ниже… и ниже.

Туда… он направляется… туда… Господи, или кто бы там ни был на небесах, пожалуйста, не дай ему остановится…

Алисия стеснялась, просила его не делать этого… она, видите-ли, в душе с утра не была. А я так вообще мылась вчера, а потом еще и бегала — и мне было с большой буквы НАПЛЕВАТЬ.

Весь мой мир сосредоточился на влажном, горячем следе, что оставляли его губы… Приоткрыв рот, я замерла под ним, сжимая его ляжками, мысленно пытаясь ускорить этот мучительно-медленный «путь на юг». Однако, добравшись до кромки моих трусов, доктор Кронвиль вдруг остановился, будто задумался. Рыкнув взбешенной тигрицей, я ударила его пяткой в спину… он зашипел в ответ и, вместо того, чтобы повиноваться мне и продолжить ласки, вдруг сел, поймал обе мои ноги и прижал их к кровати.

— Что? Что такое… — ошалело спросила я, вкладывая в этот вопрос все свое возмущение. Может, он хочет, чтобы я умоляла его? Да пожалуйста, сколько угодно!..

Я уже приготовилась вспоминать все пошлости, какие только знаю на языке Шекспира… Как вдруг господин ректор отпустил мои ноги. Подсунув руки мне под попу, он приподнял меня над кроватью и легко поцеловал в самую середину треугольника моих трусов. Потом положил меня обратно на кровать… и встал. Просто встал, черт его раздери!

— Я вернусь через пару часов. И вылижу тебя всю. Внутри и снаружи, — пообещал он мне тем же спокойным голосом, каким читал лекции на парах.

Потом взял с кресла тяжелый шотландский плед, накрыл меня им и спокойно вышел из комнаты.

* * *

Минут пятнадцать я парила в облаках, слыша лишь собственный пульс в ушах… чувствуя, как влажная от его рта ткань лифчика постепенно охлаждается, как сохнет дорожка от поцелуев на моем животе… Все тело, казалось, было пронизано электрическим током — каждая клеточка превратилась в отдельную, самостоятельную точку G. Перед глазами плясали круги, пальцы ног непроизвольно скручивались и поджимались.

«Вылижу тебя всю. Внутри и снаружи.»

О господи! Между бедер все пылало… Возбуждала даже тяжесть пледа, которым меня накрыли — изгибы шершавой поверхности казались прикосновениями рук. Я застонала и сжала этот плед коленями, поворачиваясь на бок. О, если бы он оставил хоть одну из моих рук свободными…

Пусть ищет компромат, пусть похищает меня, пусть отчисляет… Главное, чтобы сдержал свое обещание. Потому что мне никогда прежде не делали… этого. Не целовали, а тем более, не… вылизывали… там.

На самом деле, как я не старалась казаться самой себе опытной и «прожженной», настоящих сексуальных партнеров у меня было всего трое. Вышеупомянутый Костик, имевший весьма «пацанское» представление о сексе — это когда девочку можно и так, и эдак, но приласкать ее интимное местечко или позволить ей приласкать себя? Боже упаси! С ним было хорошо и по-первости даже интересно. А, по сравнению, наверное, с девяносто процентами российских парней, он был просто само совершенство.

Вторым был тот самый Лелик, который возжелал сделать меня своей госпожой. До нашего фиаско с плеткой, мы с ним занимались сексом всего несколько раз — довольно вяло и безыскусно. После того, как мы расстались, у меня вообще возникло подозрение, что он латентный гей.

Ну, и третьим, уже здесь в Англии стал вполне адекватный парень, студент-программист из Хаммерсита, с которым я практиковала английский между сессиями качественных постельных игр. И тоже, как назло, без этого. То есть, я ему — да, а он мне — в лучшем случае, вокруг расцелует и давай снова… детей делать.

А тут — такое откровенное обещание. Да еще и вкупе с наручниками, подтяжками, секретностью, опасностью, застарелой враждой и всем прочим. Прям эротический коктейль Молотова получался.

В общем, если он со мной… того… как с Алисией… отдам ему на хрен этот компромат сама. В благодарность за услуги.


И все же, по мере того, как возбуждение спадало и серое вещество восстанавливалось из той мутной каши, в которую его превратили, я начинала понимать всю ахавость своей ситуации. А что, если он действительно уничтожит единственную вещь, спасающую меня от его произвола? Что если после этого я полностью окажусь в его власти? Стану его игрушкой? Заложницей его хотелок и капризов?

Сама мысль, конечно, будоражила воображение, и я долго не могла решить, пугает она меня или возбуждает. В конце концов решила, что на такие эксперименты я не готова, и принялась действовать.

Для начала надо было справится с наручниками или, как минимум, иметь возможность передвигаться, таская за собой кровать. А что потом? Разберемся, решила я. Пока что я вообще не была уверена, чего именно хочу — сбежать отсюда или чтобы он немедленно вернулся и вдавил меня в этот матрас.

Перевернувшись, я встала на колени и придвинулась к изголовью. Наручники перевернулись вслед за мной, закрутились и стали еще короче. Я попятилась, спустила вниз ноги и, забыв о недавнем растяжении, встала на обе сразу. И тут же зашипела от боли. Черт! Даже если я смогу отцепиться от этой кровати, даже если открою какой-нибудь шпилькой эту долбанную дверь — что вряд ли, но предположим — как я отсюда выберусь с таким растяжением?

Изучив взглядом помещение, я обнаружила еще одну дверь, помимо наружной — явно какого-то подсобного помещения. Скорее всего, туалет. Туда я пока не хотела, но на будущее выяснить не помешает.

Итак, немедленно выкинуть всю эротическо-романтическую блажь из головы и думать. Потому что, вполне возможно, что господин ректор общается со мной, пока у меня на него компромат.

Как же выйти из безвыходной ситуации? Это ведь само по себе оксиморон — выход из безвыходной ситуации.