— Надо срочно выйти тебе замуж за порядочного мужчину, который возьмёт бизнес Стаса в свои руки, — понижает голос моя родственница, — а то сдаётся мне, что этот чурка имеет вид на тебя и на фирму.

— Тётя Зина, — снимаю очки. Мы сидим на складных стульях перед вырытыми ямами и двумя гробами, люди нескончаемым потоком идут к нам, я лишь успеваю кивать головой на каждое обращение к себе, дико болит шея и голова.

— Этот чурка, как вы выразились, взял на себя всю организацию похорон, занимался бюрократией, пока вы торопливо ехали ко мне из Воронежа, — с легким укором на «спешку» своей родственницы говорю. — И ещё, к вашему сведенью, папа сам лично завещал ему управлять компанией, если случится что-то непредвиденное с ним.

— Это все влияние Шахида, не зря Бог и его отправил на тот свет! Все же я советую тебе срочно заняться вопросом замужества. Мой Паша приедет завтра, думаю тебе стоит с ним поговорить на эту тему, как никак кузены! — выразительно двигает бровями, а мне хочется ей рассмеяться в лицо и сказать, что я с ее Пашей даже за одним столом сидеть не буду, ибо он самый настоящий тупица.

Двоюродного братца не желаю видеть не только возле себя, но и вообще в своем доме, последний раз он проявлялся перед моими глазами лет восемь назад, назвав меня белобрысой поганкой. Тетю тоже бы с удовольствием отправила обратно на периферию.

Самый трудный момент сегодняшнего дня стал при погребении, смотреть, как работники кладбища равнодушно лопатами швыряют на лакированные крышки гробов мокрою землю, моральных сил не хватало, хотелось накричать на них, чтобы не были так бесчувственны.

Я стою почти у края могилы, молчаливо вопя о несправедливости жизни. Отчаянье накрывает волной, меня шатает в разные стороны, словно сегодня гуляет ураганный ветер, о котором предупреждают заранее сотрудники МЧС по смс-сообщениям. Твердая рука Эмина придерживает меня за локоть, не давая упасть в яму или осесть на землю в истерике. Он сегодня для меня опора, я не смотрю на него, но чувствую его поддержку в молчании, в его присутствии рядом.

Родители вместе шли рука об руку всю жизнь, вместе преодолевали все трудности и вместе делили горе, радость, поэтому я пожелала, чтобы их похоронили в одной могиле, позже закажу и один памятник на двоих.


Я не плачу. Мне было жалко тратить свои слезы на публику, хотя видела, что многие ждут моего срыва, моей истерики. И все бы это произошло, не будь за моей спиной Эмина, его руки на моем локте, его присутствия. Не думаю о нем, но он дает мне силы выстоять, не сломаться, держать гордо голову, распрямив плечи.

— Хоть бы слезинку для вида пустила, — недовольно бурчит тётка рядом, кося на меня свои невыразительные глаза. А я даже бровью не веду на её замечание, спрятав свои глаза, наполненные слезами, за очками. Поплачу наедине с собою, когда не нужно будет казаться сильной, не дав себя сожрать волкам, которые, едва почуяв хоть капельку твоей слабости, кинутся с довольным рыком.

Слезы — это нечто личное, их если показывать, то самому близкому человеку, тому, кто бережно соберёт каждую слезинку и превратит их в своих ладонях в драгоценности, сделает украшение и подарит его тебе в знак памяти о событии, что вызвало эту слабость.

Уходя с кладбища, я чувствую, что во мне совсем не осталось сил, хотелось домой, в свою комнату, лечь на кровать и свернуться калачиком, чтобы не трогали до следующего столетия. Естественно такой роскоши у меня не было.

В ресторане время уже бежит бодрее. Главное, что серьезные дяди, наконец-то, сообразили в чьих руках империя Савицких, окружают Эмина плотным кольцом, присматриваются и ведут свою замысловатую игру пока на словах, которую я не понимаю, а вот Умаев прекрасно понимает все многоточия и паузы своего собеседника. Все же папа разбирался в людях, знал на кого делать ставки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Ты с ним спишь? — возле меня присаживается Лиза чуть-чуть хмельная. Ее родители были знакомы с моими, поэтому их присутствие не было удивительным.

Непонимающе смотрю на подружку, прослеживаю направление ее взгляда и усмехаюсь.

— Он тебе не по зубам, Лизок, быстрее свои виниры сточишь, чем добьешься его благосклонности.

— Наивная, — Лиза пренебрежительно фыркает, откидывает свои каштановые волосы на спину, все еще не спуская с Эмина жадного взгляда. — Если у него есть член между ног, то любой гранит можно раскрошить!

— Удачи! — насмешливо поднимаю бокал с вином, демонстративно отворачиваясь от Лизки. Мне неприятно видеть чужой интерес к Эмину, я не считаю его своей собственностью, но что-то гадкое, похожее на ревность, гложет изнутри, хочется подойти к нему, по-хозяйски взять под руку, чтобы все присутствующие девки с охотничьим блеском в глазах поняли, с кем он и для кого. Естественно ничего подобного не сделала.

Поминки закончились к вечеру. Вновь приходится выстоять, вытерпеть прощание всех пришедших, которые почтили память родителей. Эмин рядом. За этот день мы и не разговаривали, формальные фразы не считаются беседой. Поехав домой в одной машине, каждый погружается в свои размышления. Выпитый алкоголь слегка дурманит голову, мыслей нет, вернее я не хотела думать о родителях, о смысле жизни и о будущем. Сегодня было не то настроение.

— Спасибо за организацию. Спасибо, что взял на себя хлопоты, без тебя я бы совершенно не справилась, — мы неторопливо идем по тропинке от машины к дому.

— Ничего особенного.

— Нет, ты не понимаешь, — останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, Эмин вынужден встать посредине тропы. Он смотрит на меня без каких-либо эмоций, руки засунуты в карманы брюк, пиджак расстегнут.

Я еще не особо понимаю, что творю, точно думаю не головой, но хватаю его за лацканы пиджака и прижимаюсь к губам. Благодаря каблукам я с ним почти одного роста. Он напрягается, сжимает губы, но и я ничего особенно не делаю, просто жмусь к нему, как брошенный котенок к источнику тепла и безопасности.

Какая-та секунда становится переломной, Эмин расслабляется и осторожно пробует мои губы. Это не первый поцелуй в моей жизни, но первый, когда мне отшибает голову напрочь от этой скупости и хочется чего-то большего. Его губы сухие, обвожу языком каждую трещинку, щетина колет нежную кожу лица, пытаюсь идти напролом, но меня сдерживаю в инициативе, ненавязчиво отбирают главенство. Жду, когда сожмет своими ладонями мою талию, жду, когда поцелует более откровенно, с проникновением языка внутрь, жду минуту, вторую…

— Стелла… — шепчет мне в губы Эмин, осторожно касаясь костяшками моей щеки. Ресницы трепещут, приоткрываю рот, как бы намекая, что разговоров мне не надо, хочу другого, хочу его тепла, его близости.

— Это ошибка, которая не должна вновь повториться, — тихо, но четко произносит Эмин, отстраняясь от меня. — Это был порыв, им он и останется.

Я смотрю ему в глаза, смотрю долго, пытаясь увидеть что-то для себя, что-то такое, что он не произносит вслух для меня, но карие глаза не лукавят, смотрят открыто и прямо, без намека на сокрытие каких-то мыслей. Доходит смысл слов, становится стыдно. Отворачиваюсь от него, не бегу, хотя очень хочется, идут к дому с прямой спиной, дабы не показать, как меня задели его слова. Иду так, словно это я только что сказала ему «нет», а не он мне, гордость не позволяет обернуться, не разрешает думать о том, что если… Потом уже наедине с собою, скинув дизайнерское платье на пол, как базарную тряпку, спрятавшись под одеялом, позволяю себе расплакаться. Оплакиваю родителей, оплакиваю себя прошлую, оплакиваю свои слабости, которые с этого дня стоило скрывать от всех людей. Поклялась самой себе в память об отце занять его место в фирме, чтобы продолжить его дело, чтобы позволить Эмину уехать на родину, подальше от меня.

* * *

— Эмин! — торопливо сбегаю по лестнице, Эмин задерживается возле входной двери, вопросительно смотрит на меня. Сердце начинается учащаться в сердцебиение, он сегодня как обычно в черном костюме, в черной рубашке, из-под рукавов пиджака выглядывают запонки, из той же серии зажим на галстуке. Я знаю, что на моем лице нет никаких эмоций, смотрю сдержанно. Перевешиваю рюкзак на другое плечо, замираю перед ним. Мой образ попроще: джинсы, рубашка, кеды.

— Подбрось меня до универа, папа всегда так делал, когда ехал в офис, ты ведь туда собираешься?

— Да. Но вроде ты освобождена от занятий на некоторое время, если меня правильно проинформировали.

— Есть такое, но я подумала, что лучше не пропускать занятия, через две недели зачетная сессия, потом экзамены, да учеба отвлекает от грустных мыслей.

— Это правильно, а как ты обратно попадешь домой? Такси?

— Попрошу подружек или парней подбросить.

— Не забывай, что у тебя в гараже стоит «Порше» с нулевым пробегом, — Эмин открывает дверь, жестом руки приглашает выйти первой. Я кивком его благодарю, по поводу своей машине молчу, у меня сейчас идет какое-то отторжение этого автомобиля, будто это он виноват в смерти родителей.

Гена улыбается мне, но посмотрев на Эмина, сразу же становится типичным водителем-телохранителем. Мы садимся на задние сиденья, я отворачиваюсь, делая вид, что мне интересно происходящее за окном.

— А если честно, какова причина твоего побега из дома рано утром?

— В смысле? — оборачиваюсь всем корпусом. Эмин не поднимает головы, рассматривает бумаги у себя в руках.

— В прямом. Обычный человек после вчерашнего сидел бы дома, ты же уходишь.

— Может мне не хочется находиться в доме, где я была счастлива?

— Продать? — его глаза внезапно на меня устремляются, я не сразу понимаю, о чем он говорит. Смысл доходит, отрицательно качаю головой. Дом, где я была счастлива, где всегда царила любовь, где хранились семейные ценности и традиции никогда не продам, лучше выставлю «порше».