В груди горит огнем, колено пылает, но я пру в самую гущу. В голове звучит ее голос. Она зовет меня. Я точно схожу с ума, совсем поехал. Через несколько шагов продолжаю слышать ее. Голос становится отчетливее, и я резко торможу. Оборачиваюсь, и ураган по имени Яся сметает меня с пути, чуть не заваливает на асфальт. Роняю костыль и с трудом опираюсь на второй.

- Я здесь! Все хорошо! Все хорошо, слышишь?

Меня будто оглушило, а теперь я медленно прихожу в себя, оживаю.

- Что за жесть происходит?

- Это не я! Не я была там. Я только начала первый круг. Меня сменил парень из охраны, он каскадером подрабатывает. Все хорошо.

Я замечаю, как спецназовцы прижимают уродов ногами к земле, как заламывают им руки, и приятное тепло удовлетворения растекается по телу. Я вижу парня со шлемом под мышкой и разорванным комбинезоном, как у Гайки. Вижу пылающий мотоцикл у него за спиной.

Мы купим ей новый. Десять. Но придется ее запереть. Надолго.

Она обнимает, целует, болтает, что мы справились. Рассказывает, как они воспользовались тем, что знают здесь каждый угол, как в середине первого круга Яся ушла в большой отрыв и ее подменили в гонке, как идеально сработал план.

- Все нормально.

Злюсь и внезапно не сдерживаюсь.

- Ничего не нормально.

- У тебя кровь, - отвлекает она.

Опускаю взгляд и замечаю темное пятно на штанине. Швы, видимо, от усердия разошлись.

- Ты больше ни на шаг от меня не отойдешь, поняла? – сжимаю ее плечи и встряхиваю, чтобы заработали извилины и наконец дошло.

Она сначала смотрит испуганно. А затем робко улыбается.

- Да я только за.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу. Это невыносимо прекрасное чувство. Она мое заземление. 

Ничего подобного никогда не испытывал. Честно. И не верил, что испытаю. Не думал, что встречу такую. Но она поселилась, засела везде – в голове, в сердце. Я ее люблю, тут без сомнений. Но теперь это слово кажется мелким. Во мне океан, бездонная глубина чувств. И я вижу их отражение в ее глазах. Мы понимаем друг друга без слов, за нас говорят взгляды.

Завывает сирена, что творится вообще? Понятия не имею. Прижимаю Ясю сильнее к себе, чтобы защитить.

- Ауч, - шипит она.

- Что случилось? Тебе больно? Ушиблась?

Она… ржет?

- Это ты ушибся головой, раз ведешь себя как наседка. 

Хочу возмутиться и дать по заднице, когда она расстегивает куртку и показывает, что под топом – задирает его выше. И теперь мне хочется смеяться вместе с ней.

- Это вообще-то сюрприз был. Только ты завел песню, что отравляешь мне жизнь, и я…

Обнимаю ее крепче. Снова.

- Надо обработать ногу, - ворчит. – Поехали, здесь без нас разберутся.

Я киваю. И провожаю на выход мою Гайку – теперь официально. Потому что портак под ее грудью внезапно превратился в яркого и забавного мышонка из мультфильма.

- Ты как? – спрашиваю, пока подает мне костыль, а я пытаюсь удобно опереться на него.

- Хорошо, - улыбается честно, - но знаю, что будет еще лучше.

************

* «leavemealone» (дословно: «оставьте меня в покое») – код для знаменитой игры «GTA», чтобы оторваться от преследования.

Эпилог. Кир

Швы мне снимают через тринадцать дней, каждый из которых я чуть ли не на календаре зачеркиваю. Но после начинается самое интересное. Приходится заново учиться ходить, и я не шучу.

Сначала терпеливо, а это явно не про меня, тренирую коленный сустав. Жутко неприятная вещь, скажу. Еще обиднее – колено поломано не было, но специфика операции по вживлению штифта такова, что оно травмируется. Хреново, да? Матерюсь каждый раз, как гимнастику делаю. И каждый раз получаю от Яси по губам. Но мне нравится, потому что следом ей прилетает по заднице, и заканчивается это позой наездницы.

Гайка поддерживает меня ежеминутно. А я все пытаюсь не думать, чем ее заслужил. И заслужил ли вовсе. Верю, что любит. После всего – верю. И раз карты сошлись, даже если по счастливой случайности, я больше не собираюсь ее упускать. Она моя. Ясно? Если нет, доходчиво объясню.

Первый месяц после аварии туго, конечно, приходится. Чувствую себя ущербным и неполноценным. Ну так и есть в принципе. Передвигаюсь на костылях, приступая на ногу без нагрузки, разрабатываю мышцы. Со второго месяца уже пробую давать опору на «кочергу» – так Яся зовет напичканную железом конечность.

В это время, пока набираюсь сил, восстанавливаюсь, мы с ней обустраиваемся на новом месте. Делим территорию, воюем за последнюю капсулу кофе, мотаемся вместе на рентген. Вместе залипаем на смешных видео про животных и обсуждаем, какую собаку заведем. Ходим вместе к Олейникам, которые, кстати, пополнения ждут. Это мы еще через неделю после гонки узнали, когда вернулись с Маратом из супермаркета с кучей продуктов, а девчонки ревут на пару. Как оказалось, над положительными тестами и от счастья. Ну а нам больше текилы досталось, отлично отметили.

Все мы делаем с Гайкой вместе да вместе, и меня даже не тошнит. Наоборот, как только расстаемся хотя бы ненадолго, сразу тоскливо становится. Я ей об этом никогда не скажу, но она умная девочка, итак прекрасно понимает. Правда, визжит, как ненормальная, когда я после салона новую татуировку показываю. Там всего лишь пальма, на стволе которой знак бесконечности. Но мы оба знаем, как много она для нас значит. Как время на острове все изменило.

Через три месяца хирург – аллилуйя – сообщает на приеме, что малая берцовая кость срослась, и можно переходить на трость. Ярослава тем же вечером дарит охренительно крутую палку с языками пламени, как у Доктора Хауса. К сожалению или к счастью, я быстро от нее отказываюсь, потому что резко иду на поправку.

Договариваюсь на понедельник побеседовать с отцом в его офисе. Он обещал придержать для меня должность юриста в штате. Рядового юриста, каких у него много. Но надо же с чего-то начинать. А пока… пока еду встретиться лицом к лицу со своими демонами. Потому что я больше не боюсь. Больше нет.

Впервые за очень много лет я иду по землям загородного кладбища. Иду узкой тропой по памяти, которая не подводит. Я хорошо помню дорогу даже сейчас, спустя время. Вспомнил бы, наверное, и во сне. К месту, где лежит мама, вспомнил бы без труда.

Перед гранитной плитой Яся отпускает мою руку, отходит чуть поодаль. И я благодарен ей. Потому что, несмотря на то, как сильно пытаюсь сдержаться, слезы все равно выступают на глазах. И нет, я не позволю им вырваться, но они есть. А я не хочу быть для Гайки слабым. Но и матери лгать не желаю.

Я очень скучаю.

Меня прорывает. Мысленно я делюсь с мамой всем, что годами копил в себе. И ругаюсь, и благодарю ее. Рассказываю наконец о Ярославе. Я действительно отпускаю прошлое. Потому что впервые проживаю в удовольствие настоящее и с надеждой гляжу в будущее.

Я долго молчу. Сколько времени проходит? Не знаю, теряю счет. Яся становится рядом и открывает зонт, когда с неба срывается дождь. Который дарит мне освобождение.

Мам, я плачу вместе с тобой.

Беру из рук Гайки букет и ставлю его рядом со свежими цветами, которые сразу и не заметил. Цветы совсем новые. Ее любимая гортензия. Алая.

- Извините, - обращаюсь к мужчине в запачканной одежде, который не похож на случайного прохожего, - вы не знаете, кто принес цветы на эту могилу?

- Так Глеб Борисович каждую неделю приходит. А если сам не вырывается, всегда присылает. Это он тут ворота отстроил. И нам сторожку. Раньше молодежь эта собиралась вечно да вандалы захаживали. Ничего святого… А вы, собственно, кто? – произнеся целую речь, вдруг спохватывается незнакомец.

Я смотрю сквозь него.

- Сын, - только и получается выдавить дрожащим голосом после затянувшейся паузы. – Я их сын.

Эпилог. Яся

Когда приходит весна, я всегда радуюсь. Мое любимое время года. Но в этот раз радуюсь по-особенному. Потому что так счастлива, как сейчас, как последние полгода, я не была никогда. Виной тому один парень. Скоморохин. Как я говорила? Самовлюбленный, наглый… Да, он таким и остался. Просто меня почему-то впустил в сердце. Для меня он совсем другой.

Но каким же убедительным может быть засранец!

Я зажмуриваюсь сильнее. Не верю до сих пор, что согласилась. Нужно меньше болтать с ним в кровати, там он сумеет подписать меня на что угодно.

Расслабляюсь, лишь когда думаю о крепких руках Кирилла, его широкой спине и нежных губах. Иногда нежных, а иногда настойчивых. Медленно выдыхаю. Открываю глаза, но все по новой. Нет, как, черт возьми, я решилась на этот прыжок?

- Эй, посмотри на меня, - зовет, отвлекая от сумасшедшей высоты и пронзительного ветра. – У нас все получится.

- Конечно, получится, - киваю много-много раз, - а потом мы убьемся на фиг!

Кириллу смешно. Издевается надо мной. А я закрываю глаза и вспоминаю слова его мозгоправа, к которому мы недавно наведывались для откровенных разговоров и который подсказал мне огромное количество методик по борьбе с акрофобией. Но они ничуть не помогают, когда ты летишь в свободном падении. И считанные секунды превращаются в адскую бесконечность, которая, кажется, вот-вот разорвет сердце в клочья.

Я ору в полете, но изо рта не вырывается ни звука. Легкие будто парализованы. Я даже не могу дышать. Черт, из глаз будто глазная жидкость вытекает! Я чертовски реально готовлюсь умереть. Но в один миг Кирилл хватает меня за руку. Контакт. И снова мы одни во всем мире. Да, по-прежнему собираемся упасть плашмя, разбиться, как мне кажется, зато вдвоем.

Боже, мы идиоты. Я такая же. Это заразно.

Когда я наконец чувствую твердую землю под ногами, просто заваливаюсь и даже не пытаюсь встать. Парашют накрывает меня, а я хохочу во все сорванное горло и катаюсь по холодному грунту. Солнце слепит в глаза. Ровно до тех пор, пока надо мной не нависает тень.