Вечер накануне славного события (ибо то, что мистер Вудхаус собирался 24 декабря ужинать вне дома, было поистине великим событием) Харриет провела в Хартфилде и домой ушла такая простуженная, что, если бы не ее пламенные уверения, что миссис Годдард позаботится о ней наилучшим образом, Эмма ни за что не позволила бы ей покинуть свой дом. На следующий день Эмма навестила подругу: оказалось, что о визите Харриет в Рэндаллс не может быть и речи. Бедняжку лихорадило, и у нее сильно болело горло. Миссис Годдард суетилась и хлопотала вокруг нее и уже готова была позвать мистера Перри, а самой Харриет была так тяжко, что она скрепя сердце вынуждена была отказаться от долгожданного званого ужина, хотя при воспоминании о том, чего она из-за болезни лишается, слезы так и брызнули у нее из глаз.

Эмма просидела у постели больной как можно дольше, дабы заменить отсутствующую миссис Годдард – той волей-неволей время от времени необходимо было отлучаться. Она пыталась развеселить Харриет, строя догадки, как будет огорчен мистер Элтон, когда узнает о ее состоянии; когда Эмма уходила, настроение Харриет несколько улучшилось от мыслей о том, как неприятно будет мистеру Элтону в гостях без нее и как все будут без нее скучать. Не успела Эмма отойти нескольких шагов от порога миссис Годдард, как столкнулась с самим мистером Элтоном, который, очевидно, направлялся туда. Они медленно пошли рядом, занятые разговором о судьбе несчастной больной, о ком он, услышав печальные вести, спешил осведомиться, дабы передать новости о ее состоянии в Хартфилд. По пути их догнал мистер Джон Найтли, он возвращался из ежедневной поездки в Донуэлл вместе с двумя старшими сыновьями, чьи здоровые, румяные, сияющие личики доказывали всю пользу беготни на свежем деревенском воздухе. Эмма не сомневалась: мальчики быстро расправятся и с жареным барашком, и с рисовым пудингом, к которым они поспешали домой. Дальше вся компания шла вместе. Эмма во всех подробностях живописала бедственное состояние своей подруги: красное, воспаленное горло, сильный жар, пульс частый и слабый и так далее, и она с прискорбием узнала от миссис Годдард, что у Харриет, оказывается, вообще слабое горло и она неоднократно пугала добрую женщину частыми простудами. Внезапно мистер Элтон встревожился и воскликнул:

– Слабое горло! Уж не ангина ли у нее? Ангина заразна! Нет ли у нее в горле гнойных пробок? Перри уже осмотрел ее? Вам нужно серьезнее заботиться о себе – так же, как вы заботитесь о вашем друге. Я вынужден умолять вас не подвергать себя опасности. Почему Перри не осмотрел ее?

Эмма, которая в действительности нисколько за себя не боялась, принялась его успокаивать и уверять, что миссис Годдард чрезвычайно опытная и заботливая сиделка. Но поскольку ей больше хотелось не развеивать его тревогу, а скорее подкармливать ее, то вскоре она прибавила, словно бы невзначай:

– Ах, как холодно – холод просто ужасный! Похоже, скоро пойдет снег. Если бы нас пригласили в другое место, я приложила бы все усилия, чтобы остаться дома, и отговорила бы батюшку рисковать. Конечно, раз уж он решился и, кажется, у него самого нет признаков простуды, я не желаю вмешиваться, дабы не огорчать мистера и миссис Уэстон. А вот будь я на вашем месте, мистер Элтон, я бы точно отказалась от приглашения. Мне кажется, вы уже немного охрипли, вдобавок именно завтра вам потребуется ваш голос и все ваши силы… словом, если вы сегодня останетесь дома и как следует позаботитесь о себе, все расценят ваше поведение как верх благоразумия и осмотрительности.

Мистер Элтон, казалось, не знал, что и ответить на такое неожиданное предложение; так оно в действительности и было. Несмотря на то, что он был польщен доброй заботой прекрасной дамы и не склонен был отвергать ни один из данных ею советов, он совершенно не собирался отказываться от званого ужина. Однако Эмма, всецело поглощенная собственными представлениями и взглядами, не могла смотреть на него и слушать его непредвзято; ее вполне удовлетворило его невнятное бормотание: «сейчас очень холодно, в самом деле очень холодно», и она продолжала путь, радуясь, что вывела его из затруднительного положения – подсказала, как избавиться от визита в Рэндаллс, и уверила в том, что он может каждый час осведомляться о здоровье Харриет.

– Вы поступаете правильно, – сказала она, – мы передадим ваши извинения мистеру и миссис Уэстон.

Но не успела она выговорить эти слова, как обнаружила, что ее брат уже вежливо предлагает мистеру Элтону место в своей карете: «если погода является единственным препятствием его участия в ужине», а мистер Элтон с большим облегчением и учтивой благодарностью принимает его предложение. Дело было решено: мистер Элтон отправлялся в гости. Никогда еще его полное, красивое лицо не лучилось таким довольством, как в тот миг, никогда не улыбался он шире и глаза его так не сияли, как в следующее мгновение, когда он взглянул на нее.

«Однако, – сказала она себе, – это странно! После того как я так хитро подсказала ему, как можно отказаться от визита, он все же выбрал званый ужин и бросит больную Харриет одну! Действительно, более чем странно! Но вероятно, таково большинство мужчин, особенно неженатых. Их пристрастие к званым обедам и ужинам общеизвестно: нет для них большего удовольствия, нежели пойти в гости. Званый ужин они почитают почти что своей обязанностью и ради возможности побывать в обществе готовы пожертвовать всем – или почти всем. Именно так и обстоит дело с мистером Элтоном. Несомненно, он самый достойный, самый милый и любезный молодой человек и страстно влюблен в Харриет, но все же он не может противиться приглашению и всякий раз, как его зовут в гости, охотно обедает и ужинает вне дома. Какая странная вещь любовь! Он разглядел в Харриет живой ум, но не готов ради нее обедать в одиночестве».

Вскоре после этого мистер Элтон их покинул, и Эмма не могла не воздать ему должное, так как ей показалось, что, прощаясь, он с большим чувством упомянул имя Харриет; о его чувствах свидетельствовал и тон: он взволнованно уверил ее, что будет справляться у миссис Годдард о здоровье ее прелестной подруги и прежде, чем будет иметь счастье увидеться с нею вновь, надеется принести ей утешительные вести; под конец он вздохнул и улыбнулся, и чаша весов вновь склонилась в его пользу.

Следующие несколько секунд они прошли в молчании, потом Джон Найтли заметил:

– Никогда в жизни не встречал я человека, который так стремится понравиться, как мистер Элтон. Он из сил выбивается, когда разговаривает с дамами. С мужчинами он может держаться просто и искренне, но, когда ему приходится занимать дам, он просто из кожи вон лезет.

– Манеры мистера Элтона нельзя назвать совершенными, – отвечала Эмма, – но желание угодить вполне простительно, и за это многое прощается. Когда человек, обладающий всего лишь скромными достоинствами, изо всех сил старается быть приятным для окружающих, он получает преимущество перед человеком совершенным, но равнодушным. Невозможно не ценить превосходный характер и доброжелательность Элтона.

– Да, – согласился мистер Джон Найтли, на сей раз не без лукавства, – кажется, по отношению к вам он действительно чрезвычайно доброжелательно настроен!

– Ко мне? – Эмма искренне удивилась. – Неужели вы воображаете, будто мистер Элтон питает ко мне нежные чувства?

– Признаю, Эмма, эта мысль действительно закралась ко мне в голову. И если вам такое предположение в голову не приходило, можете с успехом поразмыслить об этом сейчас.

– Мистер Элтон влюблен в меня! Что за ерунда!

– Я не говорю, что он влюблен, однако вам пойдет на пользу поразмыслить на досуге, так это или нет, и соответственно изменить свое поведение. Я считаю, что своими манерами вы поощряете его. Я говорю как друг, Эмма. Подумайте хорошенько, и ваши действия и дальнейшие планы прояснятся.

– Спасибо за совет, но уверяю вас, вы заблуждаетесь. Мы с мистером Элтоном всего лишь добрые друзья, и ничего более! – И она продолжала идти, посмеиваясь про себя. Вот как глубоко можно заблуждаться, если не знать всех обстоятельств дела, и вот какие ошибки совершают люди, полагающие, будто имеют право судить обо всем на свете; она была раздосадована поведением зятя, который счел ее слепой и невежественной и, кроме того, решил, будто она нуждается в чьих-либо советах. Однако остаток пути он прошел молча.

Мистер Вудхаус совершенно решился ехать в гости. Несмотря на то, что мороз крепчал, ему, казалось, и в голову не приходило отступиться от своего замысла. Он выехал в путь, когда и собирался, минута в минуту; отправился в собственной карете вместе со старшей дочерью, причем погода волновала его даже меньше, чем остальных; слишком преисполнен он был волнения по поводу того, что раз в кои-то веки едет в гости. Предвкушение радостной встречи с друзьями в Рэндаллсе затмило для него все невзгоды, и он не замечал, как похолодало на улице; поскольку закутан он был сверх меры, он не ощущал холода. А тем временем мороз крепчал; когда со двора выехала вторая карета, пошел снег, небо нахмурилось так, что в случае небольшого потепления снег грозил моментально завалить всю округу.

Вскоре Эмма поняла, что ее спутник пребывает не в лучшем настроении. Приготовления и поездка в гости в такую погоду, вынужденная необходимость пожертвовать послеобеденными играми с детьми были в его глазах злом, с которым он ни в малейшей степени не желал мириться. Мистеру Джону Найтли поездка была не по душе, как ни гляди: он не понимал, ради чего вообще стоит ездить в гости, и не предвидел там ничего хорошего. В продолжение всего пути к дому викария он без устали высказывал ей свое неудовольствие.

– Надобно быть о себе крайне высокого мнения, – ворчал он, – чтобы просить ближних своих покинуть родной очаг и выехать на мороз в такой день, как этот, ради удовольствия навестить его. Должно быть, Уэстон считает себя душой общества, я на такое не способен. Это величайшая нелепица – посмотрите, уже пошел снег! Что за эгоизм не позволять людям с удобством сидеть дома и что за безумие соглашаться покинуть тепло и уют родного очага! Если бы дело или долг призвали нас в такой день выехать из дому, мы сочли бы это тяжкой повинностью; но вот мы едем, одетые легче обычного, и зачем? Никакого достаточного повода у нас нет! Мы поступаем против зова природы, которая велит человеку разумному и трезвомыслящему и самому сидеть дома, и не выпускать из-под теплого крова родных и близких. Зачем мы едем? Только ради того, чтобы проскучать в чужом доме пять часов кряду. Не узнаем и не услышим ничего, о чем не знали и не слышали бы раньше и снова не узнаем и не услышим завтра. Выехали мы в плохую погоду, а когда станем возвращаться, наверное, она станет вовсе прескверной! Четыре лошади и четверо слуг вырваны из дому только ради того, чтобы доставить в гости пять праздных, дрожащих от холода созданий – привезти их в холодное помещение и худшую компанию, чем могла быть у них дома.