* * *

Из дома Смоленского мы выходим вместе. Я иду немного позади него, ловя запах его одеколона, и думая о том, что между нами происходит. Кирилл ведет себя слишком естественно, поцеловав меня ночью, и сегодня с утра, будто бы мы пара и это в порядке вещей. А мне хочется расставить над «и» все точки, но я не знаю, как начать разговор.

Подняв взгляд, я неожиданно замечаю вдалеке, за ограждением Дарину, которая опирается спиной на бок своей красненькой машинки, и, сложив руки на животе, чего-то ждет.

Даже отсюда я отмечаю ее ослепительно милую улыбку, которой она приветствует Смоленского.

Но когда мы подходим ближе, улыбку на ее лице перекашивает, словно в отражении кривого зеркала: Дарина, наконец, замечает меня. Она даже не может скрыть, что испытывает шок. Ее внимательный взгляд, как фотоаппарат, первым делом выхватывает футболку Кирилла, надетую на мне.

— Доброе утро, — ее голос звенит напряжением, — Кирилл…

— Что ты здесь делаешь? — перебивает он ее. — По-моему, тебя вчера отвезли в больницу.

— А мне стало лучше! Хочешь, чтобы я там месяц лежала, что ли?

Смоленский в ответ изгибает бровь. Она произносит это с такой агрессией, что я легко понимаю — мое появление задело ее. О-о-очень сильно. Слишком сильно для той, кто называет себя всего лишь другом Смоленского.

— Доброе утро, Дарин! — я улыбаюсь так, что у меня челюсти сводит и радостно машу этой женщине, а она переводит на меня злой взгляд, — как ты? Ты вчера меня напугала.

— Я нормально, — бросает она небрежно, давая понять, что общаться со мной не хочет и смотрит на Кирилла. — слушай…

— Что ты вчера забыла-то? — интересуется Смоленский, — давай скорее говори, потому что я занят.

— О, я надеюсь, ты не занят до самого вечера? Мой папа приглашает нас в гости на ужин…

— Я не смогу. — легко обламывает ее Кирилл, и Дарина раздувает ноздри, яростно сверкнув глазами. Она подходит к ограждению, прижавшись к нему лицом так, что я прыскаю от смеха: такое чувство, что она пытается протиснуться между железными прутьями, как змея. И после этого она шипит, как настоящая кобра:

— Кирилл! Ты не забыл, что я еще считаюсь твоей невестой?! Ты посреди белого дня ходишь с другой… девушкой! Уже который раз отмазываешься от встречи с моими и твоими родителями! И, если ты забыл, я тебе напомню, — острый ноготок тычет в мою сторону и я приподнимаю брови, — она — сестра твоей бывший жены, которая тебе изменяла! Хочешь наступить второй раз на те же грабли?

— Заткнись, — обрывает поток ее откровений Кирилл, — Дарина, при всем уважении к нашей дружбе тебе лучше придержать язык.

— Иначе что? — с вызовом фыркает та.

— Иначе тебе придется сказать правду про беременность твоему отцу, потому что больше я в этом фарсе участвовать не стану. Скажи охране, что ты умудрилась вчера потерять в моем доме — и тебе эту вещь передадут. Хорошего дня.

Смоленский пикает брелком сигнализации, открывая машину, и, взяв меня под локоток, усаживает внутрь, пока Дарина открывает-закрывает рот, пытаясь что-то ответить.

— Эм… — неуверенно произношу я, когда он садится за руль, и когда я замечаю его взгляд: по-моему, Смоленского умудрились разозлить, — я к тебе приехала на своей машине, Кирилл…

— А, блин, — он смотрит на меня, — извини. Хочешь поехать сама?

Я опускаю виновато взгляд.

— У меня вчера заканчивался бензин, когда я ехала к тебе. Меня бы немного заправить…

Смоленский переводит взгляд туда, где все еще стоит Дарина, что-то яростно печатающая на телефоне. По его взгляду я понимаю, что он не собирается сейчас выходить и в присутствии этой истеричной стервы пихать в мою машину шланг, чтобы перелить бензин.

— Давай я тебя подкину, куда надо, а позже туда кто-нибудь пригонит твою машину? — предлагает Смоленский, и я, тихо хмыкнув, киваю.

* * *

Сначала Смоленский довозит меня до дома, и там я с ним прощаюсь: мне нужно переодеться, накраситься, перекусить, прежде чем я отправлюсь на свою работу. Заставлять его ждать — свинство.

— О-о, Санечка! — всплескивает руками Карина, когда я захожу в свой салон. Я сначала даже не признаю ее: эта хрупкая армянская девушка здорово поправилась. Потом только, опустив взгляд на ее живот, до меня доходит, что Карина беременна.

— Здравствуй-здравствуй, — радостно приветствую ее я, — тебя можно поздравить?

— Ты про это? Ой, давно уже! — Карина кивает на свой живот, а девочка-парикмахер закатывает раздраженно глаза. Я внимательно смотрю на нее: мы приняли ее на стажировку около двух недель назад, и пока у меня оставались сплошные вопросы к ее работе, и к ее несколько грубому и неприязненному отношению к клиентам. Если она обидит Карину — репутации моего салона может настать конец.

— Лейла, подмени Веру, — прошу я другую девушку, которая сейчас свободна. Она быстро кивает, кажется, поняв без пояснений. — Вера, можешь сходить на перерыв.

Когда стажерка уходит, Карина громко фыркает.

— Это новенькая? Все волосы мне выдергала.

— Прости. Лейла тебе сделает кератин, а с этой девушкой я сегодня распрощаюсь.

— Бывает. Ладно, не будем о ней. Я тебя сто лет не видела, новость о моей беременности ты узнала, теперь рассказывай — как у тебя дела?

Я вымученно улыбаюсь. Ужасно, но Карину грузить я не стану. Мы не настолько друзья.

— Все более-менее.

— Самвел сказал, что видел тебя в Сочи на его вечеринке со Смоленским Кириллом. Он ничего не перепутал? Где вы вообще могли познакомиться, учитывая то, что этот паренек без пяти минут женатик?

— Паренек?

— Ой, все они мальчики до сорока, — отмахивается Карина, — только машинки для игр со временем становятся больше.

Я хмыкаю.

— Мы не знакомились нигде. Меня попросила составить ему компанию старая знакомая. Я согласилась по старой памяти ее выручить.

Карина едва улыбается в ответ.

— Ясненько. Слушай, сделай мне кофе. Устала просто так сидеть.

— Я попрошу кого-нибудь, — сдержанно киваю я. В этом вся Карина. Стоит ей напомнить о том, кем я работала, как сразу появляется это немного снисходительное отношение. Поэтому вряд ли мы когда-нибудь станем подругами.

Поболтав еще на отвлеченные темы, и дав Карине свой номер, который она потеряла, я ухожу к себе в закуток, где занимаюсь работой и документами, с которыми накосячила бухгалтерия. Когда я выхожу — Карины уже нет, а девушки порхают над светленькой дамой в возрасте, похожей на Мерилин Монро.

На улице я смотрю на время. До встречи с Майей снова остается пара свободных часов, поэтому я сажусь в машину, которую вежливо пригнал мне какой-то дядька, работающий на Смоленского, и…

Будь я пешком и сказала бы «ноги сами меня понесли к этому месту…». Но я на авто, поэтому, понесли меня колеса к небольшому магазинчику с живыми цветами. Взяв большой букет белых роз и немного поменьше — с полевыми цветами, я кидаю их на сиденье и отправляюсь прямо к кладбищу.

Пока я иду по тропинке среди деревьев и слушаю карканье ворон, то благодарю мир за то, что сегодня снова пасмурная погода. Посещать кладбище в солнечный, теплый день всегда тоскливо. Еще одно напоминание о том, что весь мир продолжает жить, а человек, к которому ты пришла — нет.

Когда я подхожу ближе к месту, где похоронили Алю и маму, то в первый момент мне хочется затаиться за ближайшим деревом и подождать, пока странный человек, который сидит на скамейке возле могил моих родных, уйдет.

Но потом я прищуриваюсь и с удивлением понимаю, что это… Смоленский?!

А он что здесь делает?…

Я тихо подхожу ближе. Кирилл слышит мои шаги и оборачивается. Я чуть улыбаюсь ему, показав цветы в руках. Потом замечаю на могиле Али такие же белые розы. Почему-то ком подступает к горлу, но я его сглатываю и произношу:

— Как-то не ожидала тебя тут увидеть. Еще раз привет.

— Извини. — отвечает он, похоже, нисколько не смутившись. Его лицо спокойно, без тени печали или какие еще эмоции могут быть у человека, посетившего могилу своей бывшей жены… похоже, Смоленский просто сегодня решил расставить для себя какие-то точки над «и». — Я ненадолго.

— Да нет, ты мне не мешаешь, — усмехаюсь я и подхожу к могиле Али, положив на нее белые розы, а потом маме — букет полевых цветов. — Ты здесь впервые?

— Второй раз.

Я киваю, решив не спрашивать, когда был первый. Наверное, когда Аля умерла. Осторожно присев на лавочку рядом с Кириллом, я чувствую вспыхнувшее смущение. Моя противная и саркастичная часть нашептывает «собрались два предателя, как же вам не стыдно?». В принципе, да, мы виноваты в том, что испытали друг к другу то, чего не должны. Симпатию. Поэтому мне некомфортно смотреть на фото сестры и я смотрю на маму, еще раз испытывая горечь за то, что все случилось с ней так трагически и неожиданно. Без нее мне очень сложно.

— Ты скучаешь по Але? — вырывается у меня вопрос и я слышу тихую усмешку.

— Нет.

Я бросаю в сторону Смоленского испуганный взгляд. Разве может он говорить такое здесь?

— Зачем тогда пришел?

— Я не скучал, но есть кое-какие вещи, которые меня беспокоят. Думаю, стоит с ними сегодня распрощаться навсегда.

Я киваю. Ясно, он и впрямь расставляет какие-то точки над «и» для себя, как я и предполагала.

— А ты? — Смоленский смотрит в мою сторону. — Я думал, ты поехала на работу. Почему сегодня пришла сюда?

— Я уже разобралась с работой, — медленно произношу я, — поэтому и поехала сюда. Я чувствую себя виноватой перед Алей. Хотела высказаться…

— За что?

— За то, что произошло между мной и тобой недавно, — решаю я признаться и сказать прямо, — Она была твоей женой…это не очень правильно. Может, если бы я не испытывала к тебе симпатию, было бы проще прийти сюда, свалить все мысленно на тебя и пообещать, что этого больше не случится.