Я задумчиво трогаю бабочек, и, отпустив штору, направляюсь в ванную, чтобы, наконец, привести себя в порядок. Я не должна выглядеть шикарно на контрасте с той смугленькой девочкой…Да и вряд ли смогу. Но, как бы то ни было, времени у меня мало даже на самый простой макияж и укладку.

После ледяного дождя меня клонит в сон. Пока я стою в душевой кабине, чувствуя, как горячая вода течет по спине, согревая, и намыливаю на себя гель из бутылочки без опознавательных знаков, перед глазами странно дергается комната и я осторожно сажусь на дно, схватившись за голову.

Не хватало еще мне обморока. Черт, нет, ну только не голой в душе! Я не хочу, чтобы Смоленский нашел меня в таком виде.

Но гадкие мурашки уже бегают по спине. Каждый раз перед обмороком я чувствую себя так, будто кто-то перевернул меня вверх ногами и пытается вытряхнуть мою душу и сознание — в ушах звенит, тошнит, в голове стучит набат. А дальше — темнота.

— …Александра?

Я открываю медленно глаза.

Прекрасно. Я сижу в позе креветки, уткнувшись в дно душевой кабинки, и утекающая водичка щекочет мне лицо. Бок ощутимо холодит — кто-то открыл дверцу и лицезрит сейчас мой потерявший былую форму зад.

Пожалуйста, только не Смоленский. Пожалуйста.

В моей руке какого-то черта чужая щетка, а во рту привкус мыла. Сознание возвращается рывками, но я все равно не могу сразу вспомнить, какого черта я решила почистить зубы то ли шампунем, то ли гелем для душа. Зато прекрасно осознаю, что выругавшийся сквозь зубы человек все-таки сам Кирилл Смоленский. Мне не повезло.

— Спасибо, — мой голос похож на шепот и я прокашливаюсь, сев и прикрывшись руками, — я уже в порядке. Выйди, пожалуйста, и дай мне одеться.

— Выйди, — слышу короткое распоряжение и хочу умереть от стыда. Черт, Смоленский был не один. Дверь в ванную закрывается с щелчком. Скосив глаза, я вижу, как он подходит к душевой кабинке, а потом перекрывает внезапно душ.

Сволочь, мне вообще-то и так холодно после обморока! Какого?!

На голову мне падает полотенце. Я сдираю его, молча закутываясь, хотя мне многое хочется высказать вслух. Но пока меня потряхивает — язык не поворачивается.

Как-то я уже отвыкла от такого пренебрежительного отношения. Последние пару лет именно я смотрю на мужчин сверху вниз и увидеть меня без одежды в душе они могли только в одном случае — если я их приглашу домой.

— Я попрошу охрану перетряхнуть все твои вещи. Что принимаешь, Саша? — Смоленский словно отвешивает мне пощечины своим тоном, и я чувствую, как краснею со злости, — Хорошо, что ты это сделала не на людях. Мне сейчас не на руку слухи в прессе о связях с наркоманкой из эскорта. Поэтому со мной ты будешь ходить абсолютно чистая.

— Ты издеваешься?! — поднимаю я на него взгляд. Прелестно. Черт, обычно адекватные люди первым делом стараются поинтересоваться самочувствием упавшего в обморок человека, этот же сразу начинает рассуждать о наркотиках. — Я ничего не принимаю. Это был обычный обморок. Хотя, он случился очень внезапно. Вероятно, это погода.

— Тогда ты будешь не против, если тебя проверят, перед тем, как мы выйдем из дома? — спокойно интересуется он, и у меня возникает ощущение, будто бы расплавленная сталь его глаз пытается прожечь во мне дырку. Я сжимаю еще сильнее ноги, надеясь, что прикрылась как следует, — я не привык верить на слово.

— Как пожелаешь, — пожимаю я плечом. Хочет параноить — пожалуйста, я потерплю это еще пару часов, лишь бы отвалил, — и, пожалуйста, включи душ. Мне, вообще-то, холодно.

Он протягивает руку в душевую кабинку и поворачивает воду. Под аккомпанемент из моих воплей, на голову мне льется ледяная вода.

— К… ты… — клацаю зубами я, пытаясь плюнуть на все приличия и сказать ему, что он кретин. До тех пор, пока водичка не становится теплой.

— Извини. Перепутал, — издевательски произносит Смоленский, пока я задыхаюсь от шока, — У тебя, кстати, осталось всего двадцать минут на сборы. Надеюсь, ты поторопишься, Саша.

«Надеюсь, ты споткнешься на лестнице и проломишь себе голову, придурок» — мысленно посылаю я ему вслед лучи ненависти, когда чертов Кирилл Владимирович уходит, расстегивая рукава промокшей белой рубашки.

* * *

Когда я осторожно выхожу из ванной, завернувшись в халат, то в комнате сразу натыкаюсь взглядом на двух мужчин. Тех, которые заносили меня в самолет.

— Простите, — произносит один из них, увидев мое удивленное лицо, — мы тут все проверили. Сами понимаете… сказано так было.

Я смотрю на выпотрошенный красненький чемодан. Вообще-то, я думала, что Смоленский заставит меня сдать анализы. То, что он вытряхнет все мои вещи, я даже не подозревала. Думала, что это сказано ради запугивания. Эталонный козел.

— Ага, — хмыкаю я, — я поняла. А шмотки-то мои где?

— Мы их развесили в гардеробе. Ну, чтобы извиниться.

«Ой, ну не стоило» — саркастично комментирует внутренний голос, когда я подхожу к гардеробу и отодвигаю дверь, рассматривая аккуратно развешенные вещички, — «я ведь тут не планировала надолго задержаться. Особенно после такого. Если мне придется — я лично положу эту горячую девушку к Смоленскому в постель и принесу им напоследок романтический ужин».

— А нижнее белье?… — прикрыв глаза, интересуюсь я.

— Простите. Мы все проверили. Оно в ящике ниже, — мужчина запинается, когда я бросаю из-за плеча на него красноречивый и убийственный взгляд, — косметику вашу мы положили на столик.

— И ее проверили? — фыркаю я, а огромный мужчина по-детски виновато тупит глаза в пол, дернув плечом. Я подхожу к столику с зеркалом и бегло проверяю весь арсенал. Вроде бы ничего не разбили и не раскрутили. Рядышком с тенями аккуратно лежит пара прокладок, которые я всегда ношу с собой на всякий случай. Ох, Боже.

— У меня сестра визажист, — подает голос тот же мужчина, — я в курсе, что это все дорого стоит, так что не переживайте. Мы аккуратно посмотрели и пальцами не тыкали.

Спасибо и на этом.

— Ладно, — хмыкаю я, — можете выйти?

— Нам сказано, чтобы мы не оставляли вас одну.

Прелесть, Смоленский! Ты там крышей поехал?!

— Ясно, — ровно комментирую я, взяв со столика баночку с косметической сывороткой, и принимаясь наносить ее на лицо, — боюсь, что ваш работодатель разорится, выплачивая мне гонорар после таких условий. В туалет-то я могу одна ходить? — в ответ я получаю тихое «кхм…» и мне еще сильнее хочется застрелиться. Ладно, схожу там, куда мы едем, — понятно. Тогда достаньте мне черненький комплект бесшовного белья и черное платье до середины бедра, раз уж так. У меня осталось мало времени, поэтому кто-нибудь из вас потом возьмите вот это масло и нанесите мне на ноги, чтобы я побыстрее собралась.

Я смотрю на их отражения в зеркале, прочувствовав повисшее ошалелое молчание и улыбаюсь в ответ.

— Не стесняйтесь, ребят. Давайте уж сделаем наше сотрудничество обоюдно приятным и удобным.

* * *

— Выглядишь прилично, — бросает Смоленский, когда я спускаюсь вниз вместе с моими надзирателями. Я улыбаюсь одними губами, мысленно желая этому человеку подавиться устрицами сегодня.

Я выгляжу отлично, Кирилл Владимирович, и твои телохранители мазали мне ножки и ручки маслом. От них до сих пор пахнет ванилью. Несмотря на то, что они держат каменные выражения лиц, у одного из них уши красные, словно их сварили. Мне немножко жалко ребят, но, думаю, они могли бы мне отказать, если бы мое предложение их совсем возмутило.

Сам Смоленский одет в рубашку и брюки. Если в ванной комнате после обморока я не особо обратила внимание, как он в такой одежде выглядит, то теперь я не смогу винить ни одну девушку, которая клюнет на этого тирана и убийцу. Сложно читать с лица, когда человек внешне дьявольски привлекателен.

— А какого рода встреча? — интересуюсь я миленько, жестом попросив одного из моих надзирателей накинуть мне на плечи черный тренч, который я всучила им перед выходом. Что мужчина послушно и делает, и Смоленский переводит на него очень пристальный взгляд с оттенком «какого хрена?».

Выкуси, Кирилл Владимирович. Интересно, отменит он свой приказ до того момента, когда я улечу домой, или мне стоит выкинуть что-нибудь покруче?

— Выезжаем, — коротко произносит Смоленский вместо ответа на мой вопрос. Кажется, это вообще предназначалось его телохранителям, а меня он нагло проигнорировал.

Он уходит, заставив и меня отправиться следом. Зонт или дождевик мне никто не предлагает. Потом я понимаю, почему — дождь на улице, похоже, ненадолго затих, оставив после себя приятный запах прохлады и влаги.

«Как Майя?» — пишу я матери, когда мы садимся в машину. Спустя минуту приходит в ответ фотография спящей малышки, и я испуганно блокирую экран, бросив взгляд в сторону Смоленского. Хорошо, что он не видел. Думать, конечно, глупо, что он мог бы узнать в совершенно незнакомом ребенке свою дочь, но мое сердце все равно панически колотится в груди, словно я была на волоске от смерти.

Если бы он узнал, что меньше, чем в полуметре от него сидит родная сестра его бывшей жены, которая скрыла факт рождения их общего ребенка, он бы пришел в ярость. Для меня было по-прежнему загадкой, почему он не интересовался судьбой Али после развода. В конце концов, если они планировали ребенка, и не предохранялись, то он мог бы допустить мысль, что Аля ушла от него беременной?… Для богачей, наличие ребенка на стороне, о котором ты не знаешь, может однажды принести огромные проблемы.

Ох, черт. Слишком много неизвестных переменных в этой ситуации. Я моргаю, прогоняя пелену воспоминаний перед глазами и просто смотрю за окно: похоже, погода налаживается. Тучи светлеют, а на горизонте вообще виднеется край чистого неба. Есть шанс, что улетать отсюда я буду, не промокнув еще раз под дождем.