Первых двоих детей я отлично выносила. Но всегда бывают промахи, правда? После тяжелой ночной смены, отправив детей в школу, я пыталась уснуть и расслабиться, как вдруг услышала что из меня что-то полилось. Я увидела кровь на белье и простыне. На тот момент срок моей беременности был ровно двадцать пять недель. Я была так далека от медицины, и поэтому до последнего надеялась на то, что моего ребенка спасут, что-нибудь сделают. Но в роддоме меня отвели в небольшую комнату и сказали рожать. О том, выживет ли ребенок мне не сказали.


Та ночь была самой страшной в моей жини. Человечек внутри меня отчаянно барахтался до последнего вздоха. Через два часа болененных схваток я родила ребенка. Совсем маленького, красненького, с массой тела пятьсот грамм. Его тут же унесли, а меня выпровадили в послеродовую палату, где счастливые новоиспеченные мамочки делились своими радостными и положительными родами.


Все еще находясь в шоке, я лежала в палате, и мечтала о выписке. Моего ребенка больше нет. Что мне здесь делать? Вдруг, в палату вошла дежурная медсестра и сказала, что меня вызывает к себе заведующая роддома. Я покорно вошла в нужный мне кабинет, и увидела, что заведующая не одна. Рядом с ней сидела симпатичная молодая женщина, ее возраст был чуть больше сорока лет. Она была красиво и модно одета, сидела с гордым взглядом и прямой спиной.


— Ольга, я хотела бы предложить Вам выгодную сделку, — сказала женщина, не называя своего имени, и протянула пухлый конверт, битком набитый купюрами.


Я, вечно бедствующая, была не против такой внушительной суммы денег. Этого вполне хватило бы на одежду детям и на поездку на море, которое ни я, ни муж никогда не видели. К своему ужасу, я была готова на все, ради пачки грязных купюр.


— Подпишите отказ от ребенка, — сказала женщина, после одобрительного кивка заведующей.


— Какого еще ребенка? — удивилась я. — Мой вроде как не живой.


— Ваш — да. Но,видите ли, мы бы хотели, чтобы на Вас записали другого ребенка.Вы пишете отказ, получаете деньги, и больше Вас ничего и никто не держит.


Я даже не спросила, зачем и почему. Просто подписала все бумажки и получила положенные мне деньги. Выписали меня в тот же день, задним числом, давая возможность отлежаться немного дома и переосмыслить происходящее.


— И вы не знали, чей на самом деле ребенок, был записан на ваше имя?- спросила я.


— Нет, мне прилично заплатили. Думаю, моего ребенка вообще никак не записали. Просто уничтожили, будто его и вовсе не было...


В комнате стало прохладно и я непроизвольно поежилась. Выходит, что деньги правят миром? А как же человечность? Сострадание? Любовь? У Ольги Валентиновны блестели слезы на глазах, она куталась в пушистое одеяло в мелкий цветочек и смотрела в нашу сторону.


Я часто виню себя, что так халатно относилась к своей нежелательной беременности. В итоге, мой старший сын покончил с собой в возрасте двадцати лет, а младшая дочь постоянно пьянствует, запирая меня одну в квартире, без продуктов и средств к существованию. Я постоянно думаю, а вдруг тот третий ребенок стал бы моей отрадой, моей поддержкой? Время не лечит, и к сожалению прошлого не вернуть, поэтому остается только вспоминать и сожалеть.


Старушка с грустью улыбнулась, мы попрощались и захлопнули двери в комнату. На душе было очень тоскливо. Я вышла из душного подъезда и не слова не говоря побежала к ближайшему супермаркету, накупив несколько пакетов продуктов для Ольги Валентиновны. Иван молча нес пакеты к дому. Я постучала в знакомую квартиру, но двери мне больше не открыли. Наверное, дочь Ольги Валентиновны, получив от меня сотенные купюры побежала в магазин за алкоголем, оставив старушку в одиночестве. Я толкнула двери и с удивлением отметила, что они поддаются. Дочь так спешила навстречу выпивке, что забыла запереть двери. Я без зазрения совести вошла в квартиру и направилась в самую дальнюю комнатушку. Ольга Валентиновна мирно дремала в своем кресле, слегка склонив голову набок. Ее лицо озаряла едва уловимая улыбка. Я поставила перед ее креслом пакеты с едой, консервами, фруктами и хлебобулочными изделиями. Очень хотелось надеяться, что она проснётся и обрадуется нашему презенту.




Что думаешь обо всем этом? – спросил меня Иван, когда мы шагали по горосокому парку, скрываемые тенью ветвистых дубов.


Думаю о несправедливости. Почему Зоя Степановна не знала о том, что ее ребенок жив? Неужели ее мать была настолько равнодушной к дочери, неужели настолько желала ей лучшей жизни, что наплевала на внука и как могла, скрыла все следы? Я больше чем уверена, что именно она заплатила Земляковой Ольге за молчание, так же отблагодарила «добрую» заведующую роддома за оказанные услуги.


Внезапно меня озарила одна идея. Почему я раньше не подумала, что заведующая третьего роддома могла быть живой? Да, наверняка ей больше восьмидесяти, но она единственная, кто рассказал бы все с первых уст. Я потянула Ивана за руку в сторону остановки, по пути рассказывая ему свою идею.


Ты права, можно попытаться заехать в третий роддом и обратиться к архивариусу. Наверяка она помнит свою бывшую начальницу и даст ее адресок, если она жива.


Я на всех парах летела к роддому, сбивая прохожих на своем пути. Мне очень не хотелось разочароваться и узнать сейчас, что на самом деле начальницы нет в живых. Но надежда умирала последней. Забыв постучать я толкнула двери с табличкой «Архив» и вошла в кабинет. Старушка все так же старательно выводила буквы в своем журнале, совершенно неторопливо и беззвучно.



Кажется, мы с Вами сегодня встречались? – спросила она.


Да, я узналава у Вас информацию. Но мне нужно еще кое-что узнать от Вас. Вы упомянули, что работаете здесь с 1953 года, то есть помните, кто был заведущей роддома в 1962 году?


Конечно помню, - сказала архивариус. – Стежникова Мария Евгеньевна. Она работала здесь до 2000 года, потом отправившись на заслуженную пенсию, как лучший врач города.


Она еще жива? – выпалила я.


Жива. Если можно так назвать ее состояние, - сказала архивариус.


Где я могу найти ее? – у меня участилось дыхание и сердце выпрыгивало из груди.


Хоспис. Она находится в частном хосписе на Новооалексеевской, - замотала головой архивариус.


Еще раз горячо поблагодарив женщину я вышла из роддома, утонув в объятиях Ивана.



Не представляешь, она еще жива, - я коснулась губами его шеи мысленно благодаря за то, что он все время рядом.


Отлично, поедем туда прямо сейчас.


У меня больше не было сил на общественный транспорт и я попросила Ивана вызвать такси прямо к хоспису. Машина прибыла буквально сразу же после заказа. Ваня отворил мне двери, усадил в автомобиль и мы помчали на всех парах в поисках правды. Я была уверена, что Марина Евгеньевна помнит все, как оно было. Такие вещи не забываются.


Я ожидала увидеть мрачное медицинское здание, где доживают свои дни тяжелобольные люди, но вместо этого моему взору предстала приятная ухоженная територия, с полноценным парком, усаженным мощными деревьями, с красивыми алеями и палисадниками во дворе. На табличке сверкало название «Дом престарелых». Дом был выкрашен в спокойный розовый оттенок, во дворе гуляли умиротворенные пациенты и я подумала, что наверянка их дети платят за это "райское" место немалые деньги.


Позвонив в ворота, нам открыл двери охранник и настороженно посмотрел на нас.



Здравствуйте, - сказала я, широко улыбаясь.


Добрый день. К кому назначена встреча?


О, нет, мы не назначали встречу. Мы хотели бы сдать в ваш пансионат нашу бабушку, - солгала я. – Не могли бы мы посмотреть территорию и палаты?


Охранник довольно улыбнулся и конечно же пропустил нас, не желая отказываться от потенциальных клиентов. Я ступила на территорию дома престарелых и меня окутал ужас. Пенсионеры не казались несчастными, но они выглядели безумно одинокими. В глазах светилась надежда, когда они смотрели на нас с Ваней, что мы пришли именно к кому-то из них. Я старалась улыбаться всем – задумчивым пенсионерам, игравшим в шахматы и милым бабушкам, передвигающимся с помощью инвалидных кресел. Преодолев яркую напыщенную цветами аллею, мы оказались у входа в главное здание хосписа. Охранник сказал, чтобы мы зашли к директору дома престарелых, и он бы нам показал территорию и палаты, но я решила самостоятельно отыскать Марину Евгеньевну. Поймав за рукав проходящую мимо медсестру в розовом халате, я протянула ей в потяенный кармашек деньги, шепотом спросив:



Мне нужна Стежникова Мария Евгеньевна.


Палата номер восемь, - так же тихо ответила медсестра, незаметно ускользнув за поворотом коридора.


Мы с Ваней бродили по зданию, всматриваясь в золотистые таблички с номерами палат. В помещении было чисто и комфортно, яркие стены обоев радовали глаз. Здесь же была столовая, комнаты отдыха, спортзал. Когда мы дошли до палаты номер восемь, я предварительно постучала в двери. Тихий шелестящий голос сказал, что можно войти. Я толкнула красивую белую дверь и вошла внутрь. Возле окна на единственной кровати лежала старушка, укутанная одеялами. Я видела лишь ее глаза, которые выглядывали из-под цветастого пледа. Она тяжело дышала и не смотрела в мою сторону. Палата была небольшой, прямоугольной, с плазменным телевизором, столиком для трапезы и двумя стульями.



Кто вы? – спросила старушка, возраст которой явно перевалил за девяностолетний рубеж.


Здравствуйте. Мы не знакомы, но у меня к вам огромная просьба, - сказала я, подвигаясь все ближе к Марине Евгеньевне.