Ее глаза все так же безжиненно смотрели в стену напротив. Только находясь вблизи старушки, я поняла, что она совсем слепа.


Чем я могу Вам помочь? – удивленно спросила женщина.


Я достала из пакета большую коробку конфет и сок и поставила на журнальный столик.



Не знаю, можно ли Вам сладости, но я принесла Вам гостинцы, - сказала осторожно я.


Спасибо. Мне уже все можно, - ухмыльнулась она. – Так с чем пожаловали ко мне?


Марина Евгеньевна, - начала я. – Я знаю, что Вы всю жизнь проработали заведующей роддома номер три. Знаю, что Вы награжены премией президента в области медицины, знаю и учитываю все Ваши заслуги... Но мне нужна информация от Вас. Я надеюсь Вы вспомните свою работу и 1962 год. Февраль, к вам поступает молоденькая девочка Косминина Зоя, ей шестнадцать, она преждевременно рожает...


Марина Евгеньевна тяжело вздяхает и отворачивается к стене. Я молчу, боясь продолжить. Я не знаю, слышит ли она меня, хочет ли продолжать и я боюсь ее трогать. Внезапно она поворачивается ко мне и смотрит в мою сторону, она меня не видит, но уверена чувствует, как трепещет мое сердце.


Я помню все, милочка. Каждый день в своей жизни, каждого пациента. Я утратила зрение, но не разум. Я расскажу тебе все, что помню, возможно даже исповедаюсь именно тебе за свою не всегда правильную работу. У меня нет родственников и близких, я самостоятельно оплатила свое пребывание здесь, в хорошем хосписе для тяжелобольных, потому что знала, за свои грехи я буду умирать долго и мучительно.


Она шелохнулась, закрыла глаза и стала говорить. Мы с Иваном сели на стулья и стали слушать.


Я окончила мед вуз, по распределению отправилась работать интерном в роддом номер три. Мне нравилась моя профессия, нравилось все, что я делаю, нравилось быть ответственной за жизнь людей – роженицы и ее ребенка. Мне нравилось сообщать им, что у них родился ребенок. Но не все этому радовались. Бывали отказники, бывали нерадивые мамаши, которым страшно было доверять детей. Люди все разные. Я училась, я старалась, и мои старания были замечены. Закрутив роман с женатым человеком из Министерства здравоохранения, я знала, о чем его попрошу вскоре. Заведующая третьего роддома уходила на пенсию, ее возраст перевалил за семьдесят. А я молода и опытна, я старательна и хочу работать более масштабно на благо нашего роддома.


Товарищ К. замолвил за меня словечко и вот в моих руках руководящая должность. Вместо этого он стал просить меня о некой помощи. Ему было выгодно поставить меня на этот пост, так как часто к нему обращались люди с нетрадиционными просьбами. Через меня он научился действовать в своих и моих интересах, получая за это материальное вознаграждение. Я получила квартиру, у меня был свой водитель, я купалась в роскоши и ни о чем не сожалела. Постепенно мы так оборудовали наш роддом, что он стал лучшим в городе, и чтобы получить туда направление, нужно было вертеться в хороших престижных кругах. Товарищ К. часто направлял ко мне знакомых, родственников, друзей. Просьбы были разными – поздние аборты на больших сроках, чистки знатных дам. Я бралась за все, что он просил, потому что знала – мне прилично заплатят. А их решения и грехи не на моих плечах. Я просто воплощаю их желания... Я помню Космининых. Они приехали из Москвы. Сама история ее беременности банальна – связалась с простым пареньком, тот сбежал, а девочке всего шестнадцать – вся жизнь впереди и перспективы тоже.


Товарищ К. вызвал меня к себе и познакомил с Анной Космининой. Она вкратце рассказала, что нужно сделать. Девочка рожает ребенка, пишет отказ, мы делаем так, чтобы ребенок попал в хорошие руки и приличную семью. Сумма на кону стояла немаленькая. Отец Зои работал в Кремле, и отказать таким людям не представлялось возможным. Мы пожали руки друг другу и договорились, что когда отойдут воды или начнутся схватки они приезжают в наш роддом. Но что-то пошло не так. Роды начались слишком рано, даже для нашего роддома. Девочка родила сына, маловесного и недоношенного. Ее мать твердила, что та напишет отказ, но доктор принимавший роды у Зои показал ей ребенка, приручил ее и девочка стала сопротивляться, говорить, что никакого отказа писать не будет.


Ко мне явилась Анна. Она вручила новый конверт и попросила, чтобы ее дочери сказали о смерти ребенка. Мальчик был подключен к аппаратам, не дышал самостоятельно, но он был жив. Мы сообщили Зое неправду, солгали, подделали документы, но мальчик попрежнему жил. Мы выписали Зою и стали лечить младенца. Вскоре он задышал самостоятельно, стал набирать вес и шел на поправку. Нужно было определиться куда его отправлять дальше. Прихал отец Зои из Москвы и сказал, что ребенка нужно перевести в столицу, дальше все уладит уже там. Я подписала документы и мальчика отправили в первую московскую больницу и о дальнейших манипуляциях я уже не знала.


Марина Евгеньевна умолкла. Она хватала ртом воздух и хрипела. Я подошла к ее кровати и осторожно коснулась ее морщиноистой сухой руки. Марина Евгеньевна встрепенулась и успокоилась. Ее дыхание стало ровнее и тише. Спустя еще минуту она обрела способность говорить дальше.


Знаешь, милочка. В то время я ни капли не верила в Бога, как и каждый советский человек всячески отрицала наличие чего-то сверхъестественного, не верила в расплату, рай или ад. Но после распада совесткого союза мое мировозрение изменилось. Мое тело так же стало увядать, появились болезни и боли. С каждым новым диагнозом я уверилась, что Бог есть и он меня наказывает прямо здесь и сейчас.


Я не отпускала ее руку и просто слушала. Время близилось к вечеру, за окном темнело. В палату вошла молодая медсестра и возмущенно ахнула.


Что за...? Что Вы тут делаете? У Марины Евгеньевны нет никаких посещений в графике!


Она буквально кричала и махала в нашу сторону руками.


Мила, тише, - шелохнулась бывшая заведующая. – Это я их попросила зайти ко мне, все хорошо.


Марина Евгеньевна посмотрела на меня своими пустыми серыми глаами и выпустила мою руку из своей руки.


Спасибо что выслушали. Вам пора, милочка.


Я тихо попрощалась и вместе с Ваней покинула зефирно-розовое помещение именуемое хосписом. Охранник дружелюбно улыбнулся и раскыл нам ворота.


До свидания! Надеюсь, Вашей бабушке у нас понравится.


Я хотела было промолчать, но потом повернулась к нему и задумчиво произнесла.


Пожалуй, я сама позабочусь о своей бабушке, - сказала я, покидая Дом престарелых навсегда.



Уважаемые читатели, буду очень благодарна за ваши комментарии касаемо книги ))


Часть 16.


Скачано с сайта knigomania.org


Мы медленно брели на остановку с Ваней. Его рука еще крепче сжимала мою, мысленно оказывая мне знак поддержки. Я думала о юной Зое, о ее сломанной юности, вспоминая какой я была в свои шестнадцать лет.


Я тоже была единственной дочкой в своей семье, залюбленной и долгожданной. Моей маме все время казалось, что я вот-вот оступлюсь без ее надзора, упаду и сделаю все не так как нужно. А я назло ей делала одну ошибку за другой. Как ни странно я продолжала хорошо при этом учиться. Мама бесилась и ругалась, отец строго поджимал губы и говорил, что все пройдет, что возраст такой тяжелый. Мама пила вечерами валерианку и ждала, когда я изменюсь и стану правильной, идеальной. Такой, какой она хочет меня видеть. Такой, какой рисовала себе идеальную дочь. Сейчас, когда мамы не стало, я о многом жалею. Я могла больше прислушиваться к ее мнению, ее опыту и просьбам. Но в мои шестнадцать мама казалась мне монстром.


Ваня остановился возле блочного пятиэтажного дома и посмотрел наверх.



Что-то не так? – спросила я.


Я жил в этом доме, вместе с родителями, - сказал он с ноткой грусти. – Именно эту квартиру на пятом этаже я продал несколько лет назад, после смерти родителей и приобрел недвижимость в Москве. Именно здесь прошло мое не совсем веселое детство. Никак не могу стереть из памяти неприятные фрагменты, потому что они сняться мне ночами.


Я подхожу к Ване, прикладываю указательный палец к губам и целую в щеку, мысленно прошу не говорить ничего больше. Все слишком сложно, я вижу боль в его глазах и отблиски неприятных воспоминаний прошлого. Кажется, в этом сером невзрачном доме творилось что-то нехорошее. Я чувствую, как ноет мое сердце от сочувствия к нему. Я ощущаю нас единым целым, понимая его без слов. Спустя минуту мы чувственно целуемся, начинается мелкий дождь, а поцелуи никак не прекращаются. Я делаю огромное усилие над собой, чтобы прекратить целовать Ваню и пойти дальше, в сторону остановки.


Это наша последняя ночь в Воронеже. Едва оказавшись на пороге нашего номера, мы сбрасываем с друг друга одежду, осыпаем тела поцелуями и дрожим от возбуждения. Засыпая, я думаю о нас – о Ване и обо мне, как целостной паре. Будем ли мы вместе в Москве или он просто развлекается с очередной девицей? Есть ли у него жена на самом деле или это глупые догадки студенток?


Усталость накрывает меня мгновенно, и я решаю, что подумаю об этом на досуге, чуть позже, но не сейчас. Я чувствую поцелуй на своей шее и слышу, как Иван тоже засыпает. Нам хорошо вместе, здесь и сейчас и с довольной улыбкой на устах я проваливаюсь в глубокий сон.


Утром я вижу за окном затяжной дождь. Небо затянуто серыми облаками, кажется, что дождь не кончиться никогда. Я с трудом раскрываю глаза, все еще ощущая тяжелую усталость. Достав из рюкзака свой планшет, бронирую нам последние места на сегодняшний поезд. Ваня все еще мирно спит. Я касаюсь пальцами его щетинистой шеи, лица и губ. С него можно писать картины. Мужчина, подобен античным богам, с подтянутым торсом, мужественными широкими плечами, идеальным профилем и выразительными скулами. Главное не влюбиться по уши, а все остальное не так уж важно. Пока он спит, я бреду к администратору, который скучает на своем рабочем месте, и спрашиваю, где бы мне можно раздобыть завтрак? Девушка лучезарно улыбается и указывает мне дорогу. Когда я возвращаюсь с французскими булками и свежезаваренным кофе, Ваня уже озадаченно бродит по номеру в одних боксерах.