Дженнифер Арментроут - Если завтра не наступит

Дело дрянь.

Родители Кита были дома. Я видела их на кухне. И это не первая вечеринка, о которой они знали.

В полном смятении я дошла до конца статьи и сделала то, чего не должна была делать: начала читать комментарии к статье, в которой сообщались имена.

Первый комментарий был прост: «Мы молимся».

Второй гласил: «Какая утрата. Покойтесь с миром».

Третий комментарий: «Видел, как играет паренек Рис. Какая потеря. Его ждала НФЛ»[13].

«Вот почему нельзя садиться за руль пьяным. Позор».

«Ехать по этой дороге трезвым-то страшно, что уж говорить о том, чтобы в пьяном виде? Идиоты».

С этого места комментарии становились все грязнее. Незнакомые люди писали так, будто они знали их, знали нас. Они говорили ужасные вещи, словно их не волновало, что друзья Коди и Филиппа или семья Меган и Криса могли это прочитать.

«Они принимали глупые решения. Они умерли. Конец истории».

«Зачем устраивать поминальную службу для четырех придурков, которые сели за руль пьяными?»

«Всего четыре человека, нам не нужно беспокоиться о населении Земли».

«Родителей хозяина вечеринки следует обвинить в убийстве!»

«Разве я плохой человек, если благодарен, что они больше никого не убили?»

«Слава богу, они больше никого не убили. Придурки».

Снова и снова появлялись комментарии. Сотни комментариев, мечущиеся между «молитвами» и «проклятиями».

– Лина, – на пороге появилась мама, – что ты делаешь? – Ее взгляд переместился с моего лица на ноутбук.

Она обошла кровать и посмотрела на экран, а затем бросилась вперед, схватила с моих колен компьютер, захлопнула его и отступила назад.

Я смотрела на нее дрожа. Меня всю трясло. Лицо было мокрым. Я даже не поняла, когда начала плакать.

– Ты читала эти комментарии?

– Нет. – Она отложила ноутбук на стол. – Я увидела несколько, и мне этого хватило.

– Знаешь… что они говорят?

– Это не имеет значения. – Мама села на край кровати рядом со мной. – Это не…

– Вот что они думают о них!

Указывая на компьютер, я изо всех сил пыталась дышать ровно и глубоко, понимая, что должна успокоиться.

– И такими их запомнят, да?

– Нет, не такими, – мама обняла меня за плечи. – Мы будем помнить их другими, и их семьи будут думать о них иначе.

Она ошибалась, ведь у мира всегда на все свое мнение. Вот кем стали Меган, Коди, Филипп и Крис. Четыре жизни опущены до уровня алкоголя в крови и плохого выбора. Вот кто они теперь.

Не футбольные звезды.

Не подростки, которые так и не определились с будущей профессией.

Не задира на волейбольной площадке.

Не друг, который бросил бы все и выслушал, как ты страдаешь от неразделенной любви.

Не парень, который беспокоился о своем товарище настолько, что высказал вслух неприятные вопросы.

Не парнишка, который имел худший вкус в футболках.

Не те люди, которые всегда могли тебя рассмешить.

Вместо этого они превратились в тех самых трудных детей, в чьей крови обнаружили повышенное содержание алкоголя.

Они стали безрассудными и безответственными, ошибкой генофонда.

Они взяли это на себя.

Остались глупыми детьми, которые приняли глупые решения и умерли.

Предупреждение для других – вот кто они теперь.

Вся их жизнь стала внеклассным уроком на тему опасности вождения в нетрезвом виде. И как же у меня разрывалось сердце.

Ведь все это было безумно несправедливо.

Я услышала их голоса с первого этажа примерно через тридцать минут после того, как закончились уроки. Не могла разобрать, что они говорили, но поняла, что мама их не остановила.

Паникуя, поднялась с кровати и посмотрела на балконные двери. Может, смогу убежать? Это смешно. Да и куда бы я пошла? Я оказалась в западне.

Ко мне направлялись Эбби и Дари.

Пока их шаги раздавались по лестнице, каждый мускул в моем теле напрягся. Легкие пронзила боль, которую уже не притупляли болеутоляющие. В больнице мне дали новый рецепт, но я еще не успела получить лекарства.

Чувствуя, как увеличивается давление на грудь, я убрала папку, полную домашних заданий. Первой вошла Эбби и тут же остановилась. Дари стояла позади нее, но Эбби не двигалась. Мне показалось, что этот момент длился вечность. Она будто не могла зайти в комнату, потому что спальня напоминала ей о том, чего больше не было. Она чувствовала то же, что и я.

Ее кудри были убраны в высокий пучок, а темная кожа под глазами опухла. В конце концов в комнату прорвалась Дари.

Черные волосы подруги ниспадали по спине, а очки в белой оправе не скрывали опухших глаз. Обычно Дари носила что-то странное, но сегодня на ней были джинсы и свободная футболка с V-образным вырезом. Никаких ярких цветов, модных платьев или подтяжек.

– Выглядишь дерьмово, – наконец заявила Эбби хриплым голосом.

– И чувствую себя дерьмово, – ответила я пересохшими губами.

Дари поморщилась и села на кровать. Эбби плюхнулась на стул. Я увидела, как плечи Дари задрожали, и попыталась сказать хоть что-то, чтобы ее утешить.

– Извини, – шепнула подруга, – я обещала Эбби держать себя в руках.

– Это правда, – Эбби поставила ноги на стул, обхватив руками колени, – она мне обещала.

– Я просто скучала по тебе, – Дари подняла очки, вытерла глаза и выпрямилась. – А когда твоя мама сказала, что ты не хочешь посещений, мне пришлось ждать, чтобы увидеться и убедиться, что ты в порядке.

– Я стараюсь на это не обижаться, – сказала Эбби, положив подбородок на колени. – Но это ужасно, что мы получаем новости только через Себастьяна.

– Простите. – Я откинулась назад, стараясь не развалить баррикаду из подушек. – Себастьян вроде как насильно прорвался.

– Ты хотела побыть одна. Я пытаюсь это понять, но… – Дари вытерла слезы. – Было очень трудно. – Настала пауза. – Все очень сложно.

– Да, – тихо признала я.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше. Но боль еще не прошла.

– Как твои легкие? Для этого здесь ингалятор? – она кивнула на него рядом с кучей учебников.

– Да. Врач говорит, что все заживает нормально, но в течение следующей недели я должна пару раз в день пользоваться ингалятором.

– А как рука? – поинтересовалась Эбби.

Подняв левую руку, я поморщилась.

– Скоро заживет. Надеюсь, через пару недель гипс снимут.

– Так что теперь с волейболом?

– Не знаю, – я откинулась на подушки. – Не думала об этом.

– Когда я сломала руку, носила гипс почти шесть недель… – нахмурилась Дари. – Боже, мне тогда еще под него каким-то образом попал ядовитый плющ. Это была пытка.

Я взглянула на Эбби. Она теперь смотрела не на мой гипс, а на изножье кровати.

– Вы в порядке?

Эбби засмеялась, но в ее смехе не слышалось легкости.

– Я теперь даже не знаю, что означает этот вопрос.

– Просто… – Дари зажмурилась и покачала головой, – Меган была ненормальной. В хорошем смысле слова. Так странно, что ее здесь нет, что мы не услышим ее голоса и не увидим, как она радуется кошке во дворе или чему-то подобному. Теперь все иначе.

– Ты вообще помнишь аварию? – внезапно спросила Эбби.

Дрожь пробежала вдоль позвоночника.

– Немного. Отрывки разговоров.

– Твоя мама сказала, у тебя сотрясение мозга и проблемы с памятью.

Я кивнула.

– Значит, ты не помнишь всего этого? – снова поинтересовалась Эбби, и мой взгляд резко переместился в ее сторону.

– Совсем немного, – холодно отрезала я, ненавидя себя за это. – Но помню, что собиралась написать тебе и сообщить, что ухожу.

– Я не получала этого сообщения, – Эбби опустила ноги на пол.

– Я не успела его отправить.

Дари закрыла глаза.

– Знаю, что ты не помнишь, но как думаешь, им… было больно?

Мои руки точно налились свинцом.

– Я так не думаю. И Коди… тоже.

– Он так и не очнулся, – тихо сообщила Эбби.

Я покачала головой, не зная, что ответить. Отсутствие Меган очень явно ощущалось в этой комнате.

Девочки остались еще ненадолго. Дари сидела на моей кровати, а Эбби вертелась в компьютерном кресле. Они говорили о школе, Меган, песнях, сыгранных на ее похоронах, обсуждали обвинения, выдвинутые против родителей Кита, и о том, как он со всем этим справляется. В основном говорила Дари.

Я кивала, отвечала, когда требовалось, но, по правде говоря, была не с ними. Мои мысли витали где-то далеко.

Время близилось к ужину, и когда они собрались уходить, то осторожно обняли меня на прощание.

– Знаю, тебе нужно время, – тихо сказала Дари, прижимая лоб к моей голове. – Тебе тяжело, но нам тоже. Не забывай об этом. Мы нужны тебе, – ее голос дрогнул, и через плечо я заметила, как она вновь заплакала. – И ты нам нужна.

* * *

Я услышала, как повернулась дверная ручка. За окном появилась тень.

Отложив ингалятор, почувствовала, как сердце замерло: порог переступил Себастьян. Зайдя внутрь, он закрыл за собой дверцу.

На нем были фланелевые брюки и белая майка. Выглядел он хорошо. Впрочем, как всегда, но я не хотела этого признавать, потому что мне казалось, что я больше не имела на это права.

– Я не отправил тебе сообщение, – он подошел к кровати и присел на край. – Мне почему-то показалось, что ты все равно не ответишь.