– Ты говоришь, что мне нужно двигаться дальше! Что мне всего-то нужно справиться с…

– Я так не говорю!

– Тебе необязательно выражаться именно этими словами, но смысл остается тем же.

– Лина…

– Боже мой, ты издеваешься? – Мой голос становился все громче и громче. – Ты стоишь здесь и ведешь себя так, будто тебе все дозволено. И все потому, что у тебя появился новый взгляд на жизнь. Дерьмо все это! Дерьмо!

– Это не дерьмо, – возразил Себастьян басом.

– Ты больше не хочешь играть в футбол. Ведь так? Ты говорил, что не хочешь больше это делать.

Его спина выпрямилась.

– Как насчет этого утверждения? – Моя рука сжалась в кулак. – Ты не хочешь играть в футбол, но готова поспорить: через год в колледже ты будешь заниматься именно этим. Только лишь потому, что не хочешь объясняться с отцом. Так что не надо стоять тут и вести себя так, будто ты настолько сильно изменился после аварии, так сильно вырос и справился со всеми проблемами.

Себастьян какое-то время молчал, словно пытался собраться с мыслями.

– Речь не о футболе. Речь о нас.

– Как сейчас ты можешь думать о нас? – удивилась я. – Наши друзья мертвы. Они только что умерли. Они не вернутся. А все, что тебя заботит, – затащить меня в постель…

Я резко вздохнула.

В тот момент, когда это произнесла, я тут же захотела забрать свои слова обратно. Я зашла слишком далеко.

Глаза Себастьяна вспыхнули изумлением, а затем он сжал челюсти.

– Не могу поверить, что ты это сказала. Правда.

Я тоже не могла.

Ощутив в горле ком, я умоляла свое сердце успокоиться.

– Себастьян, я просто…

– Нет, – он поднял руку. – Пожалуй, я поразмышляю над твоим заявлением. А ты будешь стоять и слушать.

Я послушно замолчала.

– Наши друзья мертвы. Да. Спасибо за напоминание, что я потерял трех самых близких друзей и чуть не потерял своего лучшего друга – девушку, которую люблю. В отличие от тебя, я не пытаюсь проводить каждый момент дня, думая об этом. И знаешь что? Это не делает меня ужасным человеком. Никто из них не хотел бы этого. Даже Коди со своим эго. – Он шагнул ко мне. – Их смерть не означает, что я умер рядом с ними или приостановил всю свою жизнь. Да, прошло всего около месяца, и никто не ждет быстрого смирения. Но жить своей жизнью и любить кого-то – это не значит смириться с потерей. Это не значит, что их кто-то забывает. Я могу продолжать жить и все еще оплакивать их.

Я открыла рот, чтобы ответить, но он еще не закончил.

– И как ты смеешь намекать, что меня не волнует их смерть или что я не думаю о них каждый проклятый день? То, что мы делали там, – он указал на спальню, – это не неуважение к ним. И знаешь, я частично виноват. Очевидно, ты не готова к этому. Ты не в том состоянии, а я решил… даже не знаю. Но искренне извиняюсь за это. Мне очень жаль, – его голос стал хриплым, когда он провел рукой по волосам. – То, что я чувствую по отношению к тебе, то, что мы там делали, и то, что я хочу с тобой делать, не сводится к тому, чтобы переспать. Я не могу поверить, что ты могла такое обо мне подумать.

Я зажмурилась от слез.

– Не уверен, что в этом виновато горе, – заявил Себастьян, и я почувствовала, как разбилось мое сердце, – ведь, что бы ни случилось, что бы ни происходило в нашей жизни, ты должна быть лучшего обо мне мнения.

Слезы жгли глаза, и, как я ни старалась, они прорвались наружу. Я подняла руку, чтобы их вытереть, и простояла так несколько минут.

Себастьян исчез.

Я даже не слышала, как он ушел.

Как будто его там вовсе не было.

* * *

Во вторник я не пошла в школу.

Утром я сказала маме, что неважно себя чувствую. Она не спрашивала, в чем причина, и слава богу, ведь причин было много. Я понятия не имела, приходил ли Себастьян, чтобы отвезти меня в школу. Я выключила телефон, не желая соприкасаться с внешним миром. Я хотела спрятаться.

Если бы Себастьян больше никогда со мной не заговорил, я бы не стала его винить.

Взглянув на карту над столом, я поняла, что наделала. Я не была честной и открытой, не рассказывала ему о своих истинных чувствах, о том, что моя вина отличалась от его. Я ни с кем не была честна и из-за этого считала себя трусихой.

Я была как мой папа.

Но не хотела быть такой.

Я пролежала несколько часов, обдумывая произошедшее.

Было чуть больше часа, когда я услышала мамины шаги по лестнице.

– Я хотела проверить, все ли у тебя хорошо, – сообщила она, переступив порог моей комнаты. – Очевидно, у тебя выключен телефон.

– Извини, – пробормотала я.

– Где твой сотовый?

Я жестом указала на стол. Мама включила его и бросила на кровать, возле моих ног.

– Когда плохо себя чувствуешь и остаешься дома, не смей больше выключать телефон. Я должна иметь возможность с тобой связаться, – ее голос был строгим, а взгляд – внимательным, – поняла?

– Да.

Ее плечи напряглись, и она скрестила руки.

– Лина, я знаю, почему ты не ходила сегодня в школу.

– Мам, – простонала я, потирая лицо ладонями.

Она, вероятно, подумала, что я обижена на всю эту историю с папой, хотя я все еще не знала, что думать.

Мама села на край кровати.

– Себастьян заехал за тобой сегодня утром, чтобы отвезти в школу. Он выглядел невыспавшимся и даже не удивился, когда я сказала, что ты плохо себя чувствуешь.

Мое сердце тут же переполнилось чувствами. Он все-таки заехал, даже после моего оскорбления.

Повисла пауза.

– Думаешь, я не знаю, что он приходит к тебе каждый вечер?

Я закрыла глаза рукой.

– Вы стараетесь не шуметь, но иногда я слышу ваши разговоры. Я ничего не говорила потому, что уверена: сейчас тебе нужны друзья, особенно когда почти не видно Дари и Эбби. А еще я доверяю Себастьяну.

У меня появилось желание спрятаться под кроватью.

– Почему-то мне кажется, что ты принимаешь верные решения, когда дело касается этого мальчика.

Я засомневалась в ее словах, ведь очевидно, что я не умела поступать правильно.

– Я кое-что услышала из вашего диалога прошлым вечером.

О боже.

Я поморщилась.

– Лина, – вздохнула она, – Себастьян заботился о тебе с первого дня, как зашел спросить, не хочешь ли ты покататься на велосипедах.

– Я знаю, мам, и думаю, что он действительно… меня любит, – прошептала я. – По-настоящему любит, а я… не знаю, готова ли к этому. Сейчас все кажется неправильным.

– Дорогая, понимаю, на твои плечи свалилось слишком много проблем. И дело не только в Себастьяне. Утром звонил тренер Роджерс. Он сказал, что ты ушла из команды.

– Я больше не хочу играть в волейбол.

– И с Себастьяном больше не хочешь видеться?

– Нет. Не совсем. Я просто… не заслуживаю его… Я не заслуживаю этого.

– Почему ты так говоришь?

Я перевела взгляд на карту, потом снова посмотрела на маму.

– Ты знаешь, почему.

Ее глаза расширились и засияли от слез.

– О детка, ты заслужила счастье, будущее и все то, чего ты когда-либо хотела. Тот вечер не может определить твою жизнь.

– Но это определило жизнь Меган и других, – возразила я. – Когда люди будут вспоминать о Коди, они будут вспоминать об алкоголе и глупой вечеринке. Они будут думать о том же, когда речь коснется Криса или Филиппа. Они бы и обо мне так думали, если бы знали правду.

Мама сжала мою руку, но понятия не имела, что ответить.

– Я просто хочу вернуться в тот вечер и сделать все иначе. Я была настолько наивной, одержимой такими глупостями. Все, о чем я раньше беспокоилась, теперь кажется абсолютно бессмысленным.

– Детка, все, о чем ты беспокоилась раньше, не было бессмысленным. Просто теперь ты… выросла.

* * *

В среду утром Себастьян отвез меня в школу. Поездка была тихой и неловкой, и я не хотела проживать это снова. Нужно было попросить Дари отвезти меня домой.

Завтра поеду сама. Пора уже сесть за руль собственной машины.

Настало время уже самой о себе позаботиться.

Когда я шла в канцелярию, не думала ни о Себастьяне, ни о нашей ссоре, ни о том, в чем призналась мама. Я знала, чего от меня ожидали в следующие тридцать минут.

Сегодня я намеревалась поговорить по-настоящему. Я должна была снять этот груз с души, необходимо было выговориться. Не знаю, изменит ли разговор что-то в моей жизни, но слова так и норовили вырваться наружу.

Когда я зашла в кабинет, мои руки дрожали, а глупые постеры помутнели в глазах. Доктор Перри ждал меня. Перед ним стояла новая кофейная кружка, но я была слишком взволнована, чтобы разглядеть ее. Просто знала, что она новая, поскольку на этот раз она была оранжевой.

– Доброе утро, Лина, – улыбнулся доктор и откинулся на спинку кресла, пока я брела к стулу напротив. – Я узнал, что вчера вы не ходили в школу. Плохо себя чувствуете?

Положив рюкзак на пол, я села на жесткий, как доска, стул.

– Плохой день.

– Хотите рассказать?

Я собиралась ответить «нет», но потом поняла, что не за отрицанием ходила на эти сеансы. Я рассказала ему, что случилось с Себастьяном. Не все детали, естественно, потому что это было бы чересчур неловко. Закончив рассказ, который я едва смогла начать, я уже чувствовала себя измотанной и эмоционально истощенной.

– Считаете, Себастьян неправ, потому что хочет двигаться дальше?

– Да. То есть… нет. – Я хотела удариться головой о стол. – Не знаю. Нет, он прав. Он может двигаться дальше. Он может…