Осколки стекла врезаются в мою кожу, когда сильный порыв воды затапливает квартиру. Нам нужно убираться отсюда. Я трясу Бёрд, но она не открывает глаза. Она истекает кровью. Вокруг нее больше нет лавандовой ауры. Она потускнела. Я кричу ее имя, но она лежит, не двигаясь. Я должен вынести ее отсюда, но не могу двигать ногами. Вода все быстрее заполняет квартиру, и я зову на помощь. Вода накрывает Бёрд, и я кричу. Затем вода поглощает меня, и я снова кричу. На этот раз не вырывается никакого звука, но из моего рта вылетают белые пузыри из-за пенящейся воды.

Я ощущаю, что чьи-то руки схватили меня и оторвали от нее. Я пытаюсь забрать ее с собой. И затем теряю сознание.

Я снова открываю глаза. И на этот раз я вообще не могу двигаться. Такое ощущение, будто я зажат в мощные объятия, но, когда пытаюсь двигаться, слышу тихий треск швов. Я опускаю голову и обнимаю себя с помощью белой рубашки. Я оглядываюсь вокруг, чтобы понять, где нахожусь, и понимаю, что я в какой-то комнате с крошечным окошком на двери. Я использую стену для поддержки, чтобы подняться на ноги и кричу через маленькое окно. Затем бью по двери снова и снова, пока мое плечо не начинает неметь. Комната маленькая и вода заполняет ее. Мне нужно выбраться отсюда. Если я не утону в воде, то рубашка и эти стены задушат меня. Я ненавижу гребаные стены. Невидимая рука сжимает мое горло. В комнате не хватает воздуха. Стены сдерживают его. А потом потолок и стены начинают сближаться со всех сторон. Рука сжимает крепче.''

Я подскочил, задыхаясь, в поисках Бёрд. Мне нужно было убедиться, что она жива, что вода не поглотила ее, но ее не было в кровати. Моя голова ужасно болела, как будто от похмелья. Я так устал, проснувшись из-за кошмара.

— Бёрд? — закричал я, мой голос был похож на скрежет, и в нем было замешательство. Не последовало никакого ответа. Я встал, пошатываясь, и пошел на кухню. Там была записка.


«Эш,

Мне нужно было на работу, и я не хотела тебя будить. Тебе нужно поспать. Я буду работать до 11 вечера.

— Б.»


Я огляделся, в попытках понять, сколько времени. Было два часа дня. Дерьмо. Я вспомнил прошлую ночь. Вспомнил крышу и как напугал ее. Я знал, что ее слезы и слишком большое количество сна, разрушили мою эйфорию. Я потянулся в рюкзак за таблетками, последние несколько недель я принимал более низкую дозу, так как из-за лития мои руки иногда дрожали, и снижение дозы почти полностью избавляло от этого побочного эффекта. В этом состоянии я еще больше наслаждался своим рисованием. Даже при низкой дозе моя синестезия была сдержанной, но по крайней мере у меня было больше контроля над кистью.

Я говорил себе, что это то, чего хотела Бёрд — чтобы я снова полюбил искусство. Она вытащила меня, дала мне материал, заставила меня вспомнить эту потерянную любовь. Много лет я предпочитал избегать соблазна, и варился в своей вине и боли, спрятанный в одинокой аллее на 5-ой улице. Но на всей Земле не существовало никакой силы воли, чтобы я мог противостоять этому рядом с Бёрд. Это то же самое, что обвинить кого-то за то, что у тебя нет силы воли, чтобы перестать пить воду или вдыхать воздух.

Таблетки — единственное, что удерживало меня от того, чтобы не поддаться полной эйфории. Они притупляли мою синестезию, так же как и эйфорию.

Я проглотил еще одну таблетку. Может, это остановит неизбежное падение, приближение которого я чувствовал своими внутренностями, то же самое чувство, что и перед большим падением на американских горках. Мой чертов стабилизатор настроения.

Я побрел к раковине и выпил стакан воды. Мой желудок скрутило от голода. Мне нужно было перекусить, но я потратил все деньги. Возможно, у меня осталась пара долларов. Чертовски типично.

Хоть мой желудок и урчал, я больше не хотел есть еду Бёрд. Я не хотел, чтобы она обеспечивала меня, но, черт, я был голоден.

Я ударил кулаком по столу в раздражении. Накопленные месяцами деньги были потрачены. Я копил их, чтобы мне никогда не пришлось голодать или есть в дерьмовой столовой для бездомных. Сейчас я мог позвонить брату, но мне не нравилось просить. Я брал деньги, только когда он оставлял их на кухонном столе в гостевом доме. Эти картины были моими самыми лучшими работами за долгое время, но они меня не прокормят. В моей голове было много грандиозных планов для картин, но все эти планы казались детскими фантазиями. Сейчас я смотрел на реальность: я был сломлен, голоден, у меня не было никакого способа получить деньги, голова пульсировала, желудок болел. Единственное, что меня радовало, позже я мог увидеть Бёрд. Несмотря на то, что вчера я довел ее слез в заключительных муках своей эйфории. Мне нужно было найти способ объяснить ей, что я просто шутил. Я знаю, это казалось жестокой шуткой, но я просто пытался оседлать волну несокрушимости, которая накатывала на меня рядом с ней.

Я нашел крекеры, сыр и сок, которые покупал для нашего пикника, и съел все до последней крошки.

В ванной я увидел себя в зеркале. Я определенно потерял вес за последние недели. Даже мое лицо казалось немного худее. Бёрд приносила мне еду с работы, но меня ничего не интересовало. Пища — это самый низкий приоритет, когда ты чувствуешь себя несокрушимым. Я не помнил, когда последний раз полноценно ел. Я многое не мог вспомнить. Мои воспоминания кружились, как быстрая карусель.

Мне нужно было выйти из квартиры. Давление стен вокруг меня увеличивалось, я чувствовал, что они могут рухнуть и раздавить меня в любое время. Мне нужно было к чертям убираться из этого места и выяснить, как справиться с этим. Я не хотел, чтобы Бёрд видела это. Это было жалко и печально, а ей не нужно было это в своей жизни.


***

Я использовал крайнюю возможность заработать деньги: сдача плазмы. Мне хватило, чтобы взять такси до Миллера и немного на еду. Моей целью было проскользнуть в гостевой домик, постирать и, может, раздобыть еды в холодильнике. Честно говоря, я слишком устал, чтобы строить более сложные планы. Я просто хотел попасть туда и во всем разобраться.

Когда я приехал туда около пяти, дома никого не было. Это было облегчением. Я не чувствовал себя готовым болтать с Эллой. Она была вежливой, но ее негодование тлело на медленном огне. Она вышла замуж за хорошего брата, успешного брата, а я был просто обузой для него. Я был белой вороной и использовал его. Я был плохим парнем.

Я проскользнул в гостевой домик и даже не побеспокоился о том, чтобы включить свет. Все мои планы о том, что я сейчас что-нибудь сделаю, прекратили свое существование, и я завалился на кровать, уснув глубоким сном.

Меня разбудил голос издалека. Когда я перевернулся, застонав от головной боли и дезориентации, я понял, что это Элла. Она не была громкой, но в ее голосе была писклявость, которую было сложно не услышать.

Я не знал, сколько проспал, но все еще был уставшим. Усталость — это неправильное слово. Так же как и истощение. Потому что это было не просто отсутствие физического покоя. Я хотел исчезнуть в небытие сна. Там, где я бы не чувствовал боль, ненависть к самому себе и отчаяние. Я бы не чувствовал ничего. Мой мозг функционировал в том направлении, которое еще не было изучено. Он вел меня куда-то, и у меня не было выбора кроме как следовать за ним. Первая часть поездки была быстрой, дикой и бешеной. Вторая часть была ненадежной, медленной и, возможно, самой опасной.

Я был болен. Это не болезнь, которую можно посмотреть или измерить с помощью термометра, но тем не менее, это была физическая болезнь.

Моя первая мысль была о Бёрд. Я посмотрел на часы. Было десять утра. Я проспал всю вторую половину дня и ночь, но было ощущение, будто я просто вздремнул. Я поплелся к холодильнику и нашел кое-что, что мог засунуть себе в рот. Я надеялся, что прием пищи поможет облегчить вялость.

Так как я не включал свет, должно быть, Миллер и Элла не знали, что я был здесь, и сейчас я не был против этого.

Я забросил пару кусков хлеба в тостер и вытащил упаковку холодных мясных закусок, и поплелся к своему телефону. Он был разряжен, а зарядку я оставил у Бёрд. Я ощутил укол паники. Думала ли Бёрд, что я ушел из-за событий прошлой ночи? Я хотел оставить ей записку, что буду у брата, но мой разум был так затуманен от голода и истощения, что я забыл. Я облажался.

Я попытался вспомнить ее номер, но я никогда не запоминал его. Она занесла его сама в мой телефон, и каждый раз, когда звонила или я набирал ее, на экране высвечивалось «Бёрди». Отстой.

Была среда, и я знал, что обычно по утрам у нее занятия, а потом перерыв перед работой в ресторане. Если потороплюсь, то смогу добраться до нее. Черт. У меня не было денег.

Я открыл ящик в гостевом домике, где Миллер иногда оставлял мне двадцатки, но там была только мелочь. Он не ждал меня. Я знал, что сейчас он был на работе. Самое раннее, когда я смогу вернуться к Бёрд — вечером. Она решит, что я просто снова исчез, не позвонил ее, и все из-за того, что она плакала. Я, бл*дь, довел ее до слез.

Я подумал, что, возможно, в главном доме есть зарядка, и я смогу зарядить свой телефон. Это бы исправило всю ситуацию. Затем я смогу поесть, немного поспать и позже вернуться к Бёрд. После того как я съел два сэндвича, я открыл стеклянную дверь и вышел из темноты гостевого домика. Прикрыв глаза от солнца, я пошел к бассейну, что было единственной дорогой от гостевого домика к главному.

От голоса Эллы мои виски больно пульсировали. Она была вовлечена в разговор, но я слышал только ее голос, как будто она разговаривала по телефону. Морально я уже приготовился к разговору с ней.

Ее тень была сбоку от дома, я мог видеть, как она ходит вперед-назад, но она не замечала меня. Элла любила болтать с подружками по телефону. Она владела бутиком, и у нее был ненормированный рабочий день. Казалось, что всякий раз, когда я ее видел, она болтала по телефону с одной из сестер из женского общества или что-то в этом духе.

— Я не знаю... просто такое ощущение, будто Миллер слепой.