Впрочем, стоит признать, что толстовка мне пригодилась. Если бы не она, к кашляющему Соломинцеву добавилась бы еще и я, слегшая с простудой. Ночью, когда мы с Катюшей возвращались домой, на улице был настоящий дубак – не та погода, в которую приятно щеголять в легком платье. Конечно, в конце октября осень должна чувствоваться даже здесь, мы же не в тропиках.

– Энжи, как настроение?

Когда над головой прозвучал голос Ромки, я в ужасе подскочила: настолько задумалась, что не заметила, как Марков подошел. А вот же он – тут как тут!

– Я… нормально, – выдавила я в ответ, носком туфли заталкивая пакет поглубже под стол.

Марков смотрел честными-пречестными глазами – все как раньше, ни намека на пятничный вечер. Улыбался он так тепло, словно насквозь меня видел: и размышления о Соломинцеве, и искреннее наслаждение ароматом его одеколона, и вчерашний разговор, закончившийся на этот раз не ссорой, но моим окончательным поражением.

– Уверена? – Он изогнул бровь, но я держалась стойко. – Энж, я пришел, только чтобы задать один вопрос. Это правда? То, что ты сказала Стасу в пятницу?

Ромка оседлал стоящий рядом стул и положил подбородок на его спинку. Взгляд, направленный на меня, был выжидающим, как у кота, караулящего кусочек рыбы, который, возможно, упадет со стола.

– Ром, не нужно. Я тогда многое сказала – и о многом жалею.

– Энжи, мне нужен ответ. Это правда? – Теперь вопрос прозвучал с напором. – Если отсечь все, что было. Стас располагает? С ним приятно общаться?

Марков чем-то напоминал мне меня саму вчера вечером – напряженную, надеющуюся, что сейчас Соломинцев все же скажет правду. Я правду получила. Так пусть теперь ее получит и Рома.

– Честно? Да. Да, каждое слово было правдой, а я их на ветер не бросаю. Но это уже не важно. Твой дружок глумился надо мной. – Я крепче сжала кулаки. – Ром, пожалуйста, я не хочу ругаться с тобой. Иди. Пока что иди. И вот, забери его кофту. – Я сунула в руки Маркову пакет, грязноватый от постоянных встреч с моими ногами.

Рома сначала не двигался – просто смотрел на меня, словно пытаясь что-то понять. Потом он все же поднялся, забрал пакет и шепнул:

– Извини. Мне просто надо было знать. Ты же все равно мой друг?

– Друг, – улыбнулась я.

Марков кивнул и покорно ушёл, а я вновь повернулась к уныло мерцающему экрану компьютера. Ноги под столом вместо мягкого пакета встречали пустоту, и от этого почему-то становилось тошно. Желание работать так и не появилось, после разговора с Ромой стало только хуже. Я не знала, что думать, не знала, как себя вести, – и от этого сердце неприятно сжималось.

* * *

Казалось, Соломинцев идет на поправку. Когда через два дня он явился в офис, то выглядел уже заметно бодрей да и кашлял не так яростно. Я тоже немного успокоилась и больше не собиралась ни ругаться, ни вообще замечать Стаса.

Столовую прикрыли на время – там что-то сломалось, и решили провести внеплановый ремонт, – потому обедать приходилось в офисе. Теперь бабушкины диетические салаты ели мы вдвоем с Ромычем, закусывая их прекрасными вишневыми слойками из пекарни Марины. В итоге не замечать Стаса было невероятно сложно: он каждый перерыв располагался всего через пару столов от нас, гоняя чаи с моими коллегами. В принципе, у нас установилось шаткое перемирие: мы не трогали его, он – нас. Даже плед – аккуратно сложенный и выстиранный – мне передал Марков, а не сам Стас.

И все было прекрасно. Пока наш дорогой Соломинцев не выздоровел окончательно и не приобрел себе обновку в гардероб.

Мы с Марковым с наслаждением попивали сок и обсуждали, куда пойдем вечером. Я коварно хотела лучше познакомить его с Катюшей, потому предложила прогуляться втроем. А тут Стас – внезапный, как всегда. Довольный такой, уверенный, в темном мажорном пиджачке на двух пуговицах и в драных джинсах. В общем, вид был привычно долбанутый, но Соломинцеву такое идет. Вернее, шло, пока Стас не решил продемонстрировать обновку – красную майку с яркой желтой надписью. Когда жалкая пара пуговиц пиджака была застегнута, все казалось вполне нормальным. Всего-то: «Я ж…» Мы с Ромкой заметили, похихикали и успокоились. В том, что Соломинцев – Ж, после воскресного разговора я даже не сомневалась.

Но когда Стас расстегнул пиджак, стало печально. Девчонки хихикали и кивали, соглашаясь, что выглядит прикольно, а мы с Марковым сошлись на мнении, что застегнутый вариант был куда лучше.

– Ром, он и с утра уже успел этим похвалиться? – шепотом, чтобы Соломинцев не услышал, спросила я.

– Не успел еще, сейчас первый раз, – так же тихо ответил Марков.

Соломинцев оглядел комнату и в конце концов направился к нам, прерывая негласный мир. Под расстегнутым пиджаком красовалась желтая надпись «Я тоже!», увидев которую я лишь покачала головой.

– Эй, ну как? Ну ведь классно! – ухмыльнулся Стас, останавливаясь рядом.

– Тебе сказать честно, Соломинцев? – не удержалась я.

Он закатил глаза и ушел радовать своей компанией Светку и Ленку. Наши скептичные рожи явно к разговору не располагали.

– Представь, – предложил Марков, когда Стас удалился на достаточное расстояние, – теперь ему на все можно отвечать: «Ты тоже!»

– Нужно взять на вооружение. Пусть только попробует меня обозвать.

Марков усмехнулся.

– Интересно, когда Стас поймет, что майка тупая?

Увы, скорее всего, никогда. Потому что к концу недели Соломинцев опять щеголял в ней. Ладно, пусть Рома решает, что с ним делать. Теперь Стас – не моя проблема. Окончательно и бесповоротно.

С такими мыслями я и отправилась после работы на пляж. Закинула домой сумку, взяла папку с набросками, а когда уже у самого побережья ступила на лестницу, то замерла, глядя вдаль. Гроза… Темное небо и море. Они сливались на горизонте в единое целое, в бесконечное; шторм бушевал на земле и в облаках. Соленые брызги разбивающихся о берег волн оседали на коже.

Холодное, неистовое волшебство.

Волны подползали все ближе и ближе, но до облюбованного мной навеса еще не добрались. Я надеялась, что и не доберутся, по крайней мере, сегодня. Позволят спокойно закончить рабочую неделю. Я сбежала вниз по ступеням и расстелила плед на холодных камнях. Предгрозовое небо обещало вскоре разразиться дождем, и стало даже обидно, что перед походом сюда я не задумалась о зонте. Стоило бы взять; как домой пойду, если ливень начнется? Хотя я обожаю дожди, особенно здесь. Осенью они не столь прекрасны, как летом, но даже сейчас приятно сидеть под навесом, наслаждаться каплями, тарабанящими по крыше, и мечтать. Обо всем на свете и, возможно, о корабле с алыми парусами, о парне, том единственном, с которым захочу провести всю жизнь. О сказочном принце с глазами цвета дождя.

Я достала чистые листы и краски. У меня много таких рисунков, но будет еще один. Штормовое море неистовствует, и там, среди волн, – корабль. Ветер бросает его, как ненужную игрушку, треплет паруса. Стоило бы их убрать, но… вдруг она именно сейчас заметит? И где-то на палубе Грей отдает приказы, борясь с непогодой.

Сколько я так просидела? Не знаю, я словно потерялась во времени. Это как наваждение: разнящиеся атмосферой и настроением рисунки, но все – связаны со сказкой. Последний мазок кисти – алый росчерк парусов, – и я отложила рисунок, растянулась на одеяле, любуясь результатом.

Люблю рисовать море: спокойное, штормовое, на рассвете и на закате… Когда мы переехали, я приходила сюда ранним-ранним утром, часов в пять или шесть, чтобы сидеть в одиночестве, а не с толпой отдыхающих. Мама и бабуля были в шоке, что ненавидящая утренние пробуждения я, когда они только-только просыпались, уже мчалась на побережье.

Я осторожно сложила законченный рисунок в папку. Краски высохли, испортить не должна. Издалека донесся раскат грома, на горизонте сверкнула молния. Красиво! Первые капли дождя застучали по крыше навеса, успокаивая и даря странное ощущение уюта. Однако вместе с дождем явилась и прохлада – пришлось укрыться одним краем пледа, а другим укутать папку, чтобы не намокла.

Как же я люблю ливни…


Стас заметил Энжи, когда та спешила по переулку в сторону моря. Он всего лишь в очередной раз провалил попытку завязать и после работы вышел покурить на балкон, а тут такое… везение ли? Или просто совпадение? Стас усмехнулся, затягиваясь, – наверное, все же везение, потому что иначе бы он долго еще не взглянул в окно. В гостиной у него висели плотные шторы, и, уходя, он по летней привычке обязательно их задергивал.

Теперь он невольно следил за Ангелиной: раздвинул шторы и раз в несколько минут обязательно кидал взгляд на пролегающую далеко внизу дорогу, по которой та должна была возвращаться домой. Никого. Когда начался ливень, Стас все-таки не выдержал и, подхватив зонт, направился на улицу.

Энжи нашлась там, где и должна была, – на пляже: так никуда и не уходила. Свернувшись клубком и укутавшись в плед, она лежала под навесом, к счастью, пока еще неплохо защищавшим от непогоды. Одной рукой Ангелина придерживала толстую папку, словно боялась, что ее украдут. Стас улыбнулся – открывшаяся картина его умиляла.

Энжи нахмурилась и укуталась поплотнее. Одета она была легко и зябко ежилась, если плед сбивался. Стас присел рядом на камни. Подумав, он стянул с плеч пиджак, и накрыл им девушку. Не зимняя куртка, но все же хоть какая-то помощь тонкому пледу. Когда лицо Ангелины разгладилось, Соломинцев улыбнулся еще шире. Какая же она милая и уютная, когда спит!

Стас осторожно, невесомо провел рукой по скуле Энжи, убирая с лица темную прядь. Его собственный пульс дико стучал в висках, бился, казалось, в самых кончиках пальцев. Стас фыркнул собственным мыслям, еще сильнее напоминая себе мальчишку-школьника, но… почему бы и нет? Он откинулся на камни, оказываясь с Энжи практически лицом к лицу, глубоко вздохнул… и вновь сел. Нет. Просто нет.