Я в последний раз попробовала вырваться, но совсем вяло. Изначальный план уже полетел в тартарары, и я понимала, что все потеряно: за несколько секунд я успела попасть под очарование этого домашнего Соломинцева. Сегодня, миновав порог, убежать я не смогу. Он не шутит? Чай?

– Чай? – Я неуверенно повторила последний вопрос вслух.

– Именно. Вкусный, вчера Рома передал.

При воспоминаниях о «вчера» у меня запылали щеки. Вести себя как ни в чем не бывало не получалось. Зато Соломинцев был в этом мастер.

– Только… недолго, – позорно согласилась я. И если разум упорно бил дурочку Ангелину по лбу за глупость, то сердце восторженно трепыхалось. – Вот, кстати, нашла. Ромка сказал, что тебе она нужна.

– Да, да, нужна…

Стас взял серебристую флешку, на пару секунд задержав мои пальцы в своих. Щеки заполыхали сильней, чай сразу показался отличной идеей, чтобы смочить пересохшее горло. Но Соломинев не торопился. Он покрутил флешку в руках, придирчиво ее разглядывая, а потом небрежно швырнул на тумбочку.

– Разувайся, я пока чайник поставлю.

Он указал на обувницу, а сам действительно скрылся на кухне. Послышался шум воды, звон чашек.

– Тебе с сахаром или без? – крикнул Соломинцев.

Я как раз достигла дверей кухни и застала Стаса склонившимся над чашками, с сахарницей в руках. Боже, как это мило. Мы попали в какую-то другую вселенную? Или это у меня после вчерашнего поцелуя сносит голову и все в Соломинцеве кажется замечательным и уютным?

– Без. – Я присела на один из стульев, упорно борясь с дурацкой улыбкой.

– За фигурой следишь? – Он не поднял взгляда, просто тихонько рассмеялся.

– За вкусом чая. – Я пожала плечами, обхватывая ладонями переданную мне чашку. – С сахаром он не чувствуется.

– Я в таком случае слежу за нервами. – Стас хмыкнул и положил себе сразу три ложки сахара, тщательно их перемешав. – Сладкое их поддерживает.

Может, он просто чай без сахара пил, когда психовал? Неплохое оправдание. Я с наслаждением глотнула из чашки, наблюдая за Стасом. Красивый, зараза. Он тем временем приземлился на стул напротив меня, отыскал на столе какой-то пузырек, открыл его и высыпал на ладонь пару таблеток. Вздохнул, с ненавистью сверля их взглядом, но все-таки проглотил, запил чаем. Закашлялся, будто пытался подавить рвотный позыв…

– Так сильно болеешь? – Беспокойство теперь не казалось таким уж нелогичным. Зато его наличие лишний раз подтверждало, что я влипла.

– Уже нет. – Стас прикрыл глаза и запрокинул голову. – Это успокоительное. У меня бывают проблемы с сердцем, а в такие напряженные периоды, как сейчас, всего лишь случаются панические атаки. От них мне хуже, из-за этого не получается работать в полную силу, и я опять нервничаю. Замкнутый круг, который прерывают только они. – Он щелкнул ногтем по стеклянному пузырьку. – Но от них хочется спать.

Всего лишь. Я поджала губы, чтобы не начать ругаться на этого дуралея.

– С сердцем не шутят, – все же воззвала я к благоразумию. – Нужно лежать и отдыхать, а не тестировать всякие дурацкие игры.

В душе поднималось раздражение, хотелось прийти домой и высказать деду все, что я думаю о его спартанских методах. Хотя виноват-то не он, виноваты обстоятельства. Ребята сами говорили, что людей в команде мало, а сроки сжатые. Я скрипнула зубами, крепче сжимая чашку.

– Ты переживаешь за меня. – Соломинцев расплылся в улыбке.

– Н-нет. – Но голос предательски дрогнул, и пришлось сдаться: – Немного. Почему за тобой никто не присматривает?

– Как никто? А Ромка? – хмыкнул он. – Можешь ты попробовать!

– Я не о том, Соломинцев. Почему с тобой никого нет?

Но ведь правда, если недавно падал в обморок, нельзя оставаться в полном одиночестве. Кто-то обязательно должен быть рядом. Пусть девушки у него не задерживаются, но кто-нибудь… друзья? Родители?

– Может, потому что я живу один?

– Тем более! А вдруг что случится? Мама от меня не вылезала бы, если бы я вдруг начала терять сознание. Ты хоть сообщил своей? – Я сделала последний глоток и уныло заглянула в чашку. Обидно, было вкусно.

Соломинцев молчал. Ненадолго повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь стуком срывающихся с плохо закрытого крана капель. Я взволнованно посмотрела на Стаса – он с силой сжимал чашку, понуро опустив голову. Что…

– Не сообщил, Энж. Ее уже нет, – наконец проговорил он.

У меня внутри все похолодело, едва успокоившееся сердце пропустило удар. Тук-тук. Тудум. Тишина. Тук-тук-тук. Тишина. Тишина…

– Я… извини, пожалуйста, – пробормотала я, опуская пылающее лицо.

Звякнула о стол отставленная чашка, ножки стула царапнули по полу. Стас подошел ко мне и остановился напротив, совсем близко. Стало неуютно. Казалось, он сейчас схватит меня за шкирку и выставит за дверь – на этот раз даже сбегать не придется. Однако ничего подобного не происходило, а спустя несколько секунд Соломинцев присел на корточки и оперся руками о мои колени.

– Эй, Энжи, все нормально. – Стас заглянул мне в лицо. Провел ладонью по моей щеке, убирая волосы. Больно, но прячет это? Или на самом деле смог отпустить?

– Я…

– Честно, все нормально. Я скучаю, но мама бы очень расстроилась, если бы узнала, что из-за нее грустят самые близкие и дорогие люди. Мы должны жить дальше.

Стало тяжело дышать, глаза жгло от подступающих слез. Господи, вот почему он всегда так непередаваемо и раздражающе весел? Улыбается, смеется, строит из себя шута? Потому что, если ему будет грустно, мама расстроится.

Я всхлипнула. Стас склонил голову набок, смотря мне прямо в глаза; пальцы коснулись моей ладони, сжали ее – осторожно и нежно. В ответ захотелось крепко-крепко обнять его, потрепать по волосам, как мальчишку. Я сглотнула. И не только как мальчишку. Было бы приятно запутаться пальцами в прядях, чуть потянуть их вниз… я зажмурилась, отгоняя наваждение. О боже, Энжи, нет!

– А что… случилось? – Вопрос сам сорвался с губ.

– Знаешь, я очень люблю море. Точно знаешь, ты же рисовала меня тогда, у воды. – Я смутилась, а Стас опустил голову еще ниже, практически кладя ее мне на колени, и переплел свои пальцы с моими. – Это пришло еще в раннем детстве, от мамы… Она всегда приводила меня на море и говорила: там, далеко-далеко, у самого горизонта, остаются все любящие море: мои прабабушка и дед и многие-многие другие… Обещала, что она тоже когда-нибудь будет там, и я буду смотреть на волны и знать: мама по-прежнему со мной, пусть не рядом. Со смехом порой говорила, что жаль, нельзя, когда придет ее время, шагнуть в воду и раствориться морской пеной. А я проникся.

Красиво – и почему-то болезненно. Главное в рассказе еще впереди, и, боюсь, после такого начала мне он не понравится. Стас покачал головой, я же, не зная, как еще подбодрить, крепче сжала его пальцы. Может, и зря я начала этот разговор? Но жалкая, очарованная Соломинцевым душонка была в восторге, что теперь я знаю о нем гораздо больше, чем все фифы из отдела.

– Самое забавное, что так и случилось на самом деле, – продолжил Стас. – Она работала криэйтером в нашей фирме, писала сюжеты про волшебство, сказки и волны. Была такой нежной, ранимой и романтичной, а ради вдохновения частенько уходила на яхте в открытое море. В основном, одна…

Стас замолчал всего на пару мгновений, но и этого мне хватило, чтобы заметить боль на его лице. Только говорит, что не больно.

– Она попала в сильный шторм, мы с отцом всю ночь и пару следующих дней терроризировали береговую службу, но ничего, а потом… обломки нашли, ее – нет.

– И ты все равно любишь море? – Я содрогнулась. Если бы такое произошло с моей дорогой мамочкой, я никогда бы больше не смогла видеть воду.

– Я верю ей. – Стас тихо, горько рассмеялся. – Она где-то там, растворилась морской пеной, все еще со мной, пусть и не рядом.

Я рвано выдохнула и все же протянула свободную руку, запуская пальцы в волосы Стаса, осторожно перебирая пряди. Наши соединенные ладони стискивали друг друга так, что пальцы побелели и дрожали. Тело сковало, тяжелый камень на сердце мешал ему биться. Как больно… я вновь всхлипнула, глаза перестало жечь, потому что слезы все-таки вырвались.

– Энжи? – Стас заглянул мне в глаза. – Не нужно, все в порядке, я же сказал.

Но я не могла остановиться. Я смотрела на наши переплетенные пальцы и чувствовала, как сильно Стас скучает. Но говорит правду. Все в порядке. Больно, страшно, но в порядке. Его жизнь продолжается, она вся впереди, не стоит ломать ее из-за смерти родного человека. Разумный, давно повзрослевший мальчик. Почему я только сейчас разглядела это? Почему не смогла раньше найти тебя за шутом и монстром?

– Энж… – хрипло шепнул Стас. – Энжи…

Осторожное прикосновение губ к подбородку – Стас запрокинул голову, чтобы достать до моего лица. Еще один невесомый поцелуй, ближе к уголку губ. Ладонь легла на мою щеку, умоляя приблизиться, и я, завороженная взглядом серых глаз, чуть склонилась, отвечая на поцелуй – нежный и ненавязчивый, дразнящий. Совсем не такой, как прошлый.

Когда воздуха перестало хватать, я кое-как заставила себя отстраниться и запрокинула голову в надежде отдышаться. Но губы Стаса, изучающие поцелуями мою шею, не оставили никаких надежд на нормальный вдох – я жадно хватала лишь жалкие крупицы воздуха, сердце лихорадочно колотилось. Это не Соломинцеву здесь стоит успокоительное пить, а мне. Стас встал на колени и упирался руками в стену по обе стороны от меня, но сейчас этот плен не пугал. Какая-то моя часть, окончательно позабывшая, что такое разум, наслаждалась им.

– Энжи. – Шепот вызывал сотни мурашек по телу, так же, как и губы, едва касающиеся мочки уха. – Я хочу спросить…