— Я жду тебя дома в шесть! — рычу я.

— Иди к черту!

— Любой бы втащил! — хмыкает брат. — А дальше что?

А дальше…

— А дальше, она психанула за мой «приказной тон» и демонстративно не приехала домой ночевать.

— Оо… — морщится Медведь.

— С ним была? — распахивает глаза Женька.

— Да нет, конечно. Но… в той ситуации я был так накручен, что внутри усомнился. Это меня начало разрушать. И всё посыпалось. Я стал груб, категоричен… Она отвечала замкнутостью, принципиальностью и холодностью.

— А поговорить? — вздыхает Медведь.

— Поговорить… научил бы кто в двадцать лет правильно с кошками разговаривать!

— А про вашу стычку, ты ей, естественно, не рассказал?

— После того, как она не пришла ночевать, мы переругались вхлам. Было не до этого. А потом… Потом она поставила меня перед фактом, что едет с ним на конференцию. Я в ответ психанул и поставил ей ультиматум — либо я, либо поездка. Но Кошкина глохнет на ультиматумах. Видать, не расслышала. Молча укатила…

— Мда… — вразнобой тянут мужики.

— Ладно, давайте вынесем это все, — показываю на упакованный строительный мусор. — И рулон линолеума раскатаем, пусть распрямляется.

Алёнка носится — от Кошки к нам и обратно.

— Мама на днях приезжает, — бросает Женька.

— Не вздумай ляпнуть!

— Ты что не собираешься сказать ей?

— Не так быстро. Алёнка пока не знает, кто я. А мама примчится закапывать меня с Кошкой. И… дальше — не предсказуемо. Но сомневаюсь, что это облегчит мне задачу. Яна параноит насчёт Алёнки. И не выносит давления. А мама… Ну ты сам понимаешь. Нам надо сначала между собой разобраться.

— А когда вы ей скажете, что батя — ты?

— Я не знаю…

Мы дружно затыкаемся, когда она заскакивает в очередной раз к нам.

— Секретики? — хитренько жмурится она. — Больше двух — говори вслух!

Подхватываю, поднимая на вытянутых руках так, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Морща нос, смущаясь смотрит мне в глаза, пытаясь уловить — шучу я или серьёзный.

Моя маленькая… В порыве чувств молча прижимаю к себе, отворачиваясь с ней к окну. Внутри все взрывается нежностью и пронзительностью. Обнимает меня руками за шею, кладя голову на плечо.

— Ооу… — умильно стонет Женька. — Милахи!

Медведев вздыхает.

— Знаешь, Лёва, как быстро решается ваша ситуация?

— Догадываюсь.

— А ну-ка?..

— «Волшебство» на порыве ностальгических чувств, качественно накосячить, чтобы организовать залёт и… красивое предложение.

— Вот умный же иногда!

— Если б всё было так просто. Она не идиотка…

— Нельзя ругаться! — закрывает мне рот ладошкой Аленка. Целую в тёплую, пахнущую клубникой ладошку и уворачиваюсь.

— Все девчонки немного идиотки, если втянуть их на свою волну, — многозначительно поднимает палец вверх Женька. — Как специалист по придури утверждаю.

Задумчиво смотрю в окно.

— Срежиссируй ситуацию… — хмыкает Медведь.

Отпускаю дочку.

Срежиссировать? Как?… С этой мыслью иду в ванную, умыться от пыли. Открываю тумбочку над раковиной. Там, среди прочего, лежит фольги. Беру его, крутя в пальцах. Даже если… Даже если я организую нам крышесносное ностальжи и сломаю ее сопротивление. Она потребует контрацепцию. И ничего не выйдет. Залёта не будет.

Перебирая пальцами, кручу между ними упакованную резинку.

— Ян? — открывая дверь, заглядываю на кухню.

Сидит в своем телефоне.

— М?

— Можно абстрактный вопрос?

— В смысле? — подозрительно.

— Абсолютно абстрактный.

— Ну попробуй.

— Если бы у тебя был любимый идеальный муж, сколько бы детей ты хотела?

Недоверчиво прищуривается.

— Ну абстрактный же вопрос! Ответь.

— Не знаю… Двоих… Троих…

— А ты меня любишь? — провокационно улыбаюсь ей.

Рассерженно швыряет скомканным полотенцем.

— Изыди, гад!

Ловлю его на лету. Возвращаюсь в ванную. Забираю с полочки булавку. И протыкаю квадратик фольги ровно посредине. Этого наверное недостаточно? Делаю еще несколько проколов. Кладу его в карман.

— Ну, вот такой я гад. Вот такая будет режиссура!

Ты же в курсе, Кошка, что резинки это не стопроцентная концепция? Всегда есть риск, слава Богу!

Дело за малым — «сногсшибательное настальжи»…

Глава 32. Лёд и кипяток

Приняв душ, оборачиваю бедра полотенцем и иду на кухню. Потому что там мой магнит. И я не могу пройти мимо.

Устроившись на коленях перед холодильником, Кошкина разбирает морозилку.

Бросает на меня взгляд.

— Я в курсе, что ты красавчик. Можешь особенно не светить телом. Это не поможет.

Улыбаясь, подпираю плечом стену. Я в курсе, что ты тащилась от моего тела.

Поправляет задравшуюся по бедрам футболку, пряча от моего взгляда краешек трусиков.

— У тебя один лёд для напитков…

— Еще пельмени.

— Пьём и закусываем?

— Изредка… С Медведем.

— Медведев не похож на алкоголика…

— А я?

— А ты… как оказалось, любишь погулять!

— Это от отчаяния было, Ян… Хотел тебя выжечь. Может… первый год было так. Потом завязал.

— Надеюсь, тошнило тебя от этого не меньше, чем меня при токсикозе.

— Уверен, что больше.

— Это вряд ли… У меня был тяжёлый гестоз. Я три месяца вообще не ела. Как-то раз ты прошёл мимо меня, возле дома моей мамы и не узнал. Я ужасно выглядела… — горько усмехается.

— Мля… — обтекаю я, волоски на коже становятся дыбом от волны сокрушительных эмоций. — Ян… Прости. Что не рядом был, прости.

— Иди к черту со своими извинениями. Мне с них никакого профита.

— Не могу не спросить… Если бы я тогда пришёл?.. Попросил тебя вернуться?

— Тогда?.. Тогда — да. Тогда ты был мне очень нужен. Мне было страшно, плохо, одиноко, тяжело. Я бы схавала твою выходку. Сейчас — нет.

— Почему ты не позвонила, Ян?! Я бы в ту же секунду…

— Нет… — качает головой. — Нет! Я решила, что если ребенок только мой, то и проблемы мои. Если бы мы были тебе нужны, ты бы нас нашел.

— Да, Господи! Я же не знал!

Оседаю рядом с ней, пытаясь взять за руку.

Стряхивает.

— Ну, а почему пельмени-то? — как ни в чем не бывало, — Ты же прекрасно готовишь.

В этом вся Кошкина. Никогда не покажет своих слабостей и как ей хреново. Гордячка…

— Так… некому, Ян. Я разучился. Хочешь тебе приготовлю сейчас что-нибудь?

— Обойдусь творогом.

Вытаскивает пару пакетов с кубиками льда.

— Зачем они тебе?

— Отёк… хочу холод приложить. Болит.

— Давай помогу.

Забираю из ее рук. В прострации разрывают на автомате пакет, кубики льда стучат об железное ведёрко для бутылки шампанского.

— Айдаров, — с досадой, — ну что ты делаешь? Зачем ты его порвал-то?!

— Ай!.. — швыряю пустой пакет в мусорку.

Отодвигаю ведро со льдом, чтобы не мешало. Второй пакет со льдом обматываю полотенцем.

Усадив Кошку на стул опускаюсь к ее ногам. Снимаю пластиковый фиксатор и привязываю вафельное полотенце со льдом.

Шипит и морщится.

— Больно?

— Холодно. Терпеть не могу холод.

— Я помню…

В порыве обнимаю ее колени, кладу голову на бедра. Наши пульсы ускоряются. Чувствую пальцами, как бьются под ее красивыми коленями венки. Застыв, она не двигается. И я не двигаюсь, боясь спугнуть эмоцию и момент.

— Лёва, ну всё… — неуверенно отталкивает меня в плечо.

Отстраняюсь.

— Дай нам второй шанс, Кошкина. Я знаю, что ты не остыла. Я очень тебя люблю. Дай нам шанс…

— Смысл? — равнодушно пожимает плечами. — Мы снова расстанемся по той же причине. Только теперь у меня есть человек, которого я должна защитить от этих эмоций. Развода родителей в жизни моей дочери не будет. Я так решила.

— Какой причине?

— Доверие и уважение. Вернее отсутствие этого.

— То есть, я должен был доверить тебя долбанному Герману?! Герману, который мне в лицо сказал про мои рога?! — вспыхиваю я, отстраняясь от нее.

— Герман так сказал?.. — недоверчиво.

— Да!! А ты не пришла ночевать после этого!

— Черт… — проводит рукой по волосам. — Я у крестного была тогда. Окей. Мой косяк тоже был. Но… какого черта ты веришь кому-то, кроме меня?! Я что по-твоему мужика не в состоянии отшить?

В эмоциях переходим на повышенные тона и начинает жестикулировать.

— Так ты не отшивала его, Ян! Ты с ним умотала на конференцию свою дебильную после этого!

— Ну я же не знала!

— Что-то это оправдание в твою сторону не работает! Я же просто попросил тебя сразу прийти домой!

— Попросил?! — возмущенно открывает рот. — Ты приказал!! Приказал мне! А я не твоя собственность, не смей решать за меня! — глаза горят, щеки полыхают.

Я в мгновении от того, чтобы впиться в ее губы. Самый наш крутой секс всегда случался после маленьких эмоциональных скандалов. Мы всегда мирились именно так. Мне даже кажется, Кошкина всегда специально меня провоцировала, чтобы получить это.

— Я, мля, просто был взведен, после того, как втащил ему! — развожу руками. — Это адреналин!

— Ты должен бы мне просто… сказать! Сказать, что он перешел границы!

— У мужчин это решается не так! А между собой! Я что — пожаловаться тебе должен был на дяденьку?! Да с хрена ли?! Спровоцировал — выхватил в морду.

— Ты просто мог бы сказать об этом конфликте, нет?

— Ты просто могла бы сказать, что беременна, нет?!

— Всё! — вскидывает она категорично руки.